Не удовольствовавшись чисто административными мерами, И.В. Сталин подсказал драматургу А.Е. Корнейчуку тему пьесы о конфликте между старыми методами ведения войны и новыми. Пьеса А.Е. Корнейчука "Фронт" была опубликована в газете "Правда" в 1942 году. В ней командиру-новатору Огневу противопоставлялся сторонник старых методов военного руководства времен Гражданской войны генерал Горлов. Как вспоминал Штеменко, некоторые военачальники увидели в пьесе "своеобразную диверсию против Красной Армии". В Ставку поступило несколько телеграмм с требованием прекратить печатание пьесы в "Правде" и запретить ее постановку в театрах как вещь "абсолютно вредную". На одну из таких телеграмм последовал ответ Сталина: "В оценке пьесы вы не правы. Пьеса будет иметь большое воспитательное значение для Красной Армии и ее комсостава. Пьеса правильно отмечает недостатки Красной Армии, и было бы неправильно закрывать глаза на эти недостатки. Нужно иметь мужество признать эти недостатки и принять меры к их ликвидации. Это – единственный путь улучшения и усовершенствования Красной Армии". По словам Василевского, Сталин трижды смотрел спектакль, поставленный по этой пьесе, и настойчиво предлагал маршалу сходить на него.
Наряду с ошибками, допущенными в эти тяжелые месяцы Сталиным при назначениях, отставках и жестоких наказаниях, он способствовал выдвижению молодых и талантливых генералов и адмиралов, таких как Г.К. Жуков, A. M. Василевский, К.К. Рокоссовский, Н.Ф. Ватутин, И.С. Конев, А.И. Еременко, И.Х. Баграмян, Л.А. Говоров, К.А. Мерецков, Р.Я. Малиновский, Ф.И. Толбухин, И.Д. Черняховский. Н.Н. Воронов, А.А. Новиков,А.Е. Голованов, Н.Г. Кузнецов,И.С Исаков и других. Именно они привели Красную Армию к великой победе. А первые шаги к ней были сделаны в 1941 году, когда под руководством Сталина был сорван гитлеровский план молниеносного разгрома Советской страны.
Глава 17.
ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ
Победа под Москвой и последующее наступление советских войск доказали правоту Сталина, утверждавшего, что успехи Германии носят временный характер, что, несмотря на поражения, Красная Армия и Советская страна еще не исчерпали своих резервов. В приказе от 23 февраля 1943 года по случаю 24-й годовщины Красной Армии нарком обороны И. В. Сталин писал: "Теперь судьба войны будет решаться не таким привходящим моментом, как момент внезапности, а постоянно действующими факторами: прочность тыла, моральный дух армии, количество и качество дивизий, вооружение армий, организаторские способности начальствующего состава". Сталин уверенно предрекал: "Недалек тот день, когда Красная Армия своим могучим ударом отбросит озверелых врагов от Ленинграда, очистит от них города и села Белоруссии и Украины, Литвы и Латвии, Эстонии и Карелии, освободит Советский Крым и на всей Советской земле снова будут победно реять красные знамена".
Сталин говорил о неминуемой победе над Германией и неизбежном крахе фашизма: "Очень вероятно, что война за освобождение Советской земли приведет к изгнанию или уничтожению клики Гитлера". Одновременно он отвергал обвинения в том, что "Красная Армия имеет своей целью истребить немецкий народ и уничтожить германское государство". Он заявлял, что "у Красной Армии нет и не может быть таких идиотских целей". И подчеркивал: "Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается".
В то же время Сталин предупреждал: "Было бы, однако, непростительной близорукостью успокаиваться на достигнутых успехах и думать, что с немецкими войсками уже покончено. Это было бы пустым бахвальством и зазнайством, недостойным советских людей… Враг еще силен… И чем больше он будет терпеть поражение, тем больше он будет звереть". Сталин завершал приказ пожеланием "полной победы над немецко-фашистскими захватчиками" и призывом: "Под знаменем Ленина – вперед, на разгром немецко-фашистских захватчиков".
В приказе по случаю 1 Мая И. В. Сталин вновь выражал уверенность в победе в "Отечественной, освободительной войне" и особо подчеркивал:
"Задача Красной Армии, ее бойцов, ее пулеметчиков, ее танкистов, ее летчиков, ее кавалеристов состоит в том, чтобы учиться военному делу, учиться настойчиво, изучать в совершенстве свое оружие, стать мастерами своего дела и научиться, таким образом, бить врага наверняка. Только так можно научиться искусству побеждать врага".
Этому Сталин учился и сам. "Сталин как человек глубокого ума, естественно, не мог не сознавать своих просчетов и недостатков и не делать выводов для себя, – писал Василевский. – И вот для всех нас постепенно становится заметным, как он стал все более глубоко мыслить категориями современной войны, исключительно квалифицированно решать вопросы военного искусства".
Однако это мнение ныне оспаривается многими авторами, которые фактически следуют утверждениям Хрущева, заявившего: "Сталин был далек от понимания развивавшихся на фронте действительных событий… Следует заметить, что Сталин разрабатывал операции на глобусе… Да, товарищи, он обычно брал глобус и прослеживал на нем линию фронта".
Высказывания Хрущева о том, что Сталин ставил задачи командующим по глобусу, Маршал Советского Союза К.А. Мерецков комментировал так: "Ничего более нелепого мне никогда не приходилось читать. За время войны, бывая в Ставке и в кабинете Верховного Главнокомандующего с докладами, присутствуя на многочисленных совещаниях, я видел, как решались дела. К глобусу И. В. Сталин тоже обращался, ибо перед ним вставали задачи и такого масштаба. Но вообще-то он всегда работал с картой и при разборе предстоящих операций порой, хотя далеко не всегда, даже "мельчил". Последнее мне казалось излишним… Но неверно упрекать его в отсутствии интереса к деталям. Даже в стратегических военных вопросах И.В. Сталин не руководствовался ориентировкой "по глобусу". Тем более смешно говорить это применительно к вопросам тактическим, а они его тоже интересовали, и немало".
В отличие от Хрущева, который во время войны лишь изредка виделся со Сталиным, Василевский, который, по подсчетам "Военно-исторического журнала", более чем за тридцатимесячный период работы в должности начальника Генерального штаба 199 раз встречался с Верховным главнокомандующим, так оценил деятельность Сталина на посту руководителя Вооруженных сил страны: "В ходе Великой Отечественной войны, как, пожалуй, ни в какое время, проявилось в полной степени самое сильное качество И.В. Сталина: он был отличным организатором… Возглавляя одновременно Государственный Комитет Обороны, Центральный Комитет партии, Советское правительство, Верховное Главнокомандование, Сталин изо дня в день очень внимательно следил за всеми изменениями во фронтовой обстановке, был в курсе всех событий, происходивших в народном хозяйстве страны. Он хорошо знал руководящие кадры и умело использовал их".
Правда, Сталин не руководил сражениями непосредственно на поле боя, что поставил ему в упрек Д. Волкогонов. А по мнению участника Великой Отечественной войны А. Василевского, "Характер деятельности Верховного Главнокомандующего не требовал таких выездов". Судя по воспоминаниям Василевского и Штеменко, Сталин лишь раз выезжал на фронт – в августе 1943 года во время подготовки Смоленской наступательной операции. Тогда он побывал на командных пунктах Западного и Калининского фронтов, где встречался с командующими этих фронтов генералами армии В.Д. Соколовским и А. И. Еременко. Эта поездка, описанная в мемуарах А. Рыбина, заняла двое суток. По мнению Штеменко, "чаще выезжать на фронты Верховный Главнокомандующий, на наш взгляд, и не мог. Было бы непростительным легкомыслием хоть на время оставлять общее руководство и решать частную задачу на каком-то одном из фронтов".
Покидая же Москву на время международных конференций, Сталин, по словам Штеменко, "никому не передавал руководство боевыми действиями на фронтах. Нам представляется, что в суровых условиях войны это было правильным решением, и всегда Верховный Главнокомандующий был тесно связан с действительностью войны. Питали его живыми фактами другие лица, с которых он жестко требовал и не давал засиживаться в Москве".
В беседе с писателем К. Симоновым Г. К. Жуков вспоминал, что у Сталина "был свой метод овладения конкретным материалом предстоящей операции… Перед началом подготовки той или иной операции, перед вызовом командующих фронтами он заранее встречался с офицерами Генерального штаба – майорами, подполковниками, наблюдавшими за соответствующими оперативными направлениями. Он вызывал их одного за другим на доклад, работал с ними по полтора, по два часа, уточнял с каждым обстановку, разбирался в ней и ко времени своей встречи с командующими фронтами, ко времени постановки им новых задач оказывался настолько подготовленным, что порой удивлял их своей осведомленностью… Его осведомленность была не показной, а действительной, и его предварительная работа с офицерами Генерального штаба для уточнения обстановки перед принятием будущих решений была работой в высшей степени разумной".
Генеральный штаб, по словам С.М. Штеменко, был рабочим органом Ставки. "Доклады Верховному Главнокомандующему делались, как правило, три раза в сутки, – рассказывал Штеменко. – Первый из них имел место в 10-11 часов дня, обычно по телефону. Это выпадало на мою долю… Между 10 и 11 часами, редко чуть позже, Верховный сам звонил к нам. Иногда здоровался, а чаще прямо спрашивал: "Что нового?" Начальник Оперативного управления докладывал обстановку, переходя от стола к столу с телефонной трубкой у уха. Во всех случаях доклад начинался с фронта, где боевые действия носили наиболее напряженный характер, и, как правило, с самого острого участка. Обстановка излагалась последовательно, за каждый фронт в отдельности в произвольной форме.
Если нашим войскам сопутствовал успех, доклад обычно не прерывался. По телефону были слышны лишь редкое покашливание да чмоканье губами, характерное для курильщика, сосущего трубку. Пропускать в докладе какую-либо армию, если даже в ее полосе за ночь не произошло ничего важного, Сталин не позволял. Он тотчас же перебивал докладчика вопросом: "А у Казакова что?" Иногда в ходе доклада Верховный Главнокомандующий давал какое-то указание для передачи на фронт. Оно повторялось вслух, и один из заместителей начальника управления тут же записывал все дословно, а затем оформляя в виде распоряжения или директивы".
Вечером, в 16-17 часов, Сталину "докладывал заместитель начальника Генштаба, – вспоминал Штеменко. – А ночью мы ехали в Ставку с итоговым докладом за сутки. Перед тем подготавливалась обстановка на картах масштаба 1:200 000 отдельно по каждому фронту с показом положения войск до дивизии, а в иных случаях и до полка. Даже досконально зная, где что произошло в течение суток, мы все равно перед каждой поездкой 2-3 часа тщательно разбирались в обстановке, связывались с командующими фронтами и начальниками их штабов, уточняли с ними отдельные детали проходивших или только еще планировавшихся операций, советовались и проверяли через них правильность своих предположений, рассматривали просьбы и заявки фронтов, а в последний час редактировали подготовленные на подпись проекты директив и распоряжений Ставки…
Доклады Генерального штаба в Ставке имели свой строгий порядок… – писал Штеменко. – Доклад наш начинался с характеристики действий своих войск за истекшие сутки. Никакими предварительными записями не пользовались. Обстановку знали на память, и она была отражена на карте. За торцом стола, в углу, стоял большой глобус. Должен заметить, однако, что за сотни раз посещения этого кабинета мне никогда не довелось видеть, чтобы им пользовались при рассмотрении оперативных вопросов. Разговоры о руководстве действиями фронтов по глобусу совершенно беспочвенны".
Во время ежедневных докладов о положении на фронте докладчиками из Генштаба "фронты, армии, танковые и военизированные корпуса назывались по фамилиям командующих и командиров, дивизии – по номерам. Так было установлено Сталиным. Потом мы все привыкли к этому и в Генштабе придерживались такой же системы". Такой порядок был установлен, потому что Сталин точно знал по фамилиям всех командующих фронтами, армиями, корпусами. Знал он и фамилии многих командиров дивизий.
Прекрасное владение информацией о положении дел на всех участках фронта позволяло Сталину компетентно разговаривать со всеми высшими военными руководителями страны. "Идти на доклад в Ставку, к Сталину, скажем с картами, на которых были хоть какие-то "белые пятна", сообщать ему ориентировочные данные, а тем более преувеличенные данные – было невозможно, – рассказывал Жуков. – И.В. Сталин не терпел ответов наугад, требовал исчерпывающей полноты и ясности. У него было какое-то особое чутье на слабые места в докладах и документах, он тут же их обнаруживал и строго взыскивал с виновных за нечеткую информацию. Обладая цепкой памятью, он хорошо помнил сказанное, не упускал случая резко отчитать за забытое. Поэтому штабные документы мы старались готовить со всей тщательностью, на какую только способны были в те дни".
Главный маршал авиации А.Е. Голованов говорил, что ответы на вопросы Сталину "должны были быть конкретными, предельно короткими и ясными. Если человек говорил долго, попусту, Сталин сразу указывал на незнание вопроса, мог сказать товарищу о его неспособности… Изучив человека, убедившись в его знаниях и способностях, он доверял ему, я бы сказал безгранично. Но не дай Бог… чтобы этот человек проявил себя где-то с плохой стороны. Сталин таких вещей не прощал никому".
Маршал артиллерии Н.Д. Яковлев вспоминал: "Сталин не терпел, когда от него утаивали истинное положение дел". Между тем, как отмечал С.М. Штеменко, настоящим бичом в работе Генштаба было стремление командиров действующих соединений исказить реальное положение дел на фронте, то преуменьшая размеры поражений, то преувеличивая свои успехи. Он писал, как "был снят с должности начальник штаба 1-го Украинского фронта за то, что не донес в Генштаб о захвате противником одного важного населенного пункта в надежде, что его удастся вернуть".
Штеменко вспоминал, что "в годы войны у наших операторов выработалось своеобразное чутье к форме докладов с фронта. Когда доносили, например, что противник "незначительно вклинился в нашу оборону" или, что еще хуже, "незначительно потеснил наши войска", мы уже знали, что надо обязательно проверить такие формулировки и любыми путями установить их точный смысл… В донесениях, например, часто фигурировала фраза: "Войска ворвались в пункт Н" или "Наши войска удерживают окраину пункта X". Верховному в таких случаях докладывалось: "Наши войска ведут бой за пункт Н или пункт X".
Однако и работники Генерального штаба допускали ошибки. Штеменко писал: "Как-то в одном из итоговых донесений за день, полученных с Воронежского фронта, было написано, что в результате успешной контратаки наших войск захвачено 100 орудий противника. Это донесение было принято по телеграфу начальником направления, перепечатано на машинке, заверено и, как положено, сразу представлено в Ставку. Утром И.В. Сталин по телефону спросил меня: "Захвачены ли вместе с орудиями снаряды?" Я не знал. Он сказал: "Поинтересуйтесь и доложите". Срочно связался с начальником фронта. Он тоже не знал и обещал немедленно выяснить и позвонить. А время шло. Часа через два Верховный Главнокомандующий позвонил снова и добавил: "Если есть снаряды, то можно из захваченных фронтом орудий сформировать чуть ли не двадцать батарей. Так или нет?" Подтверждаю, что так. А он спрашивает: "Не удалось выяснить, сколько снарядов?" "Пока нет", – отвечаю. Он бросил трубку.
Опять связался с начальником штаба фронта. На этот раз от него узнаю, что захвачено не 100, а всего 10 орудий, из них 6 разбитых и только 4 исправных; кто донес и почему так произошло – штаб разбирается. Скандал был налицо. Я немедленно пошел к А. И. Антонову и доложил ему о последнем разговоре с начальником штаба. "Ну, будет буря, – сказал Алексей Иннокентьевич. – Давайте звонить сами Сталину не станем: лучше доложим лично вечером. А если уже спросит – придется отвечать как есть…"
До вечера звонка не было, а при очередном докладе в Кремле Верховный Главнокомандующий сам напомнил об этих злосчастных орудиях. Как и предполагали, была буря: нам пришлось выслушать в свой адрес и по поводу штабов вообще много разных выразительных слов о безответственности, халатности в работе, ротозействе, головотяпстве, отсутствии контроля… В конце концов А. И. Антонову было приказано лично дело расследовать и о виновных в искажении доложить. Выяснилось, что в донесении Военного совета фронта было написано 10 орудий, а когда передавали по аппарату Бодо, то телеграфисты цифру исказили и передали 100. Алексей Иннокентьевич доложил об этом и сказал, что приняты строгие меры контроля с целью не допускать впредь таких ошибок. Виновных не назвал.
Сталин посопел трубкой, прошелся вдоль стола с картами и сказал: "Девчонок с телеграфа надо, конечно, предупредить, чтобы были внимательней… Но что с них возьмешь: они в содержании телеграмм не разбираются. А вот оператор, который принимал донесение, обязан был проверить подлинность цифры. Это же не две пушки, и не каждый день мы захватываем сразу такое количество орудий, а, пожалуй, первый раз с начала войны…" Он долго еще говорил на эту тему, а затем спросил: "А кто принимал донесение из операторов?" Я ответил, что у аппарата был сам начальник направления. "Вот его и снять! Назначить на менее ответственную работу, и не в Генштабе…"
Высокая требовательность Сталина к качеству информации вполне понятна – ведь на основе получаемых от Генштаба сведений Ставка вырабатывала решения. "Основная задача Ставки состояла в том, чтобы разрабатывать и ставить стратегические задачи войскам, – писал Жуков, – распределять силы и средства между фронтами и направлениями, планировать и определять в целом боевую деятельность армии и флота. Большую роль при этом играли резервы Ставки, которые все время пополнялись и формировались. Они служили мощным орудием в руках Ставки, с помощью которых значительно усиливались наши войска на важнейших направлениях и в наиболее ответственных операциях".
"Приказы и распоряжения Верховного Главнокомандующего… разрабатывались и принимались обычно в Кремле, в рабочем кабинете И. В. Сталина". Г.К. Жуков описал, как выглядел сталинский кабинет в годы войны: "Это была просторная, довольно светлая комната. Обшитые мореным дубом стены, длинный, покрытый зеленым сукном стол. Слева и справа на стенах – портреты Маркса, Энгельса, Ленина. Во время войны появились портреты Суворова и Кутузова. Жесткая мебель, никаких лишних предметов. Огромный глобус помещался в соседней комнате, рядом с ним – стол, на стенах – карты мира. В глубине кабинета, у стены, – рабочий стол И. В. Сталина, всегда заваленный документами, бумагами, картами. Здесь стояли телефоны ВЧ и внутрикремлевские, лежала стопка отточенных цветных карандашей. И.В. Сталин обычно делал свои пометки синим карандашом, писал быстро, размашисто, но довольно разборчиво. Вход в кабинет был через комнату А.Н. Поскребышева и небольшое помещение начальника личной охраны Верховного. За кабинетом – комната отдыха и комната связи, где стояли телефонные аппараты и Бодо. По ним А.Н. Поскребышев связывал И.В. Сталина с командующими фронтами и представителями Ставки при фронтах.