Как видим, нарисован портрет авантюрной молодой особы, самоуверенной, жаждущей добиться успеха во что бы то ни стало. Это черты Соколовой не только в юности, но и, как будет показано далее, в более зрелом возрасте. Очевидно, что за почти полтора десятка лет после выхода из стен Смольного основная надежда Соколовой – а ею, в соответствии с ее характером и настроениями, могло быть прежде всего стремление возвысить и материально обеспечить свое положение через соответствующий брак – не осуществилась. В 1865 г., когда у нее родился "незаконный" Влас, ей уже было 32 года.
Кто же был отцом ребенка? Об этом человеке сохранились очень скудные сведения. Сын московского метранпажа, Сергей Соколов происходил из простонародной, "низкой" среды по сравнению с дворянкой из старинного рода и воспитанницей Смольного института Александрой Денисьевой, и потому их брак был несомненным мезальянсом. Впрочем, до официального заключения брака дело дошло только некоторое время спустя после того, как полугодовалый Влас был буквально брошен матерью на произвол судьбы в одном из московских домов. Почему Соколова решилась на этот жестокий поступок – биографы ее и Дорошевича гадают до сих пор. Предположение дочери "короля фельетонистов" Натальи Власьевны Дорошевич (1905 – 1955) о том, что ее бабка попала в какую-то "политическую историю" и вынуждена была бежать, преследуемая полицией, ничем не подтверждается.
Более правдоподобно выглядит следующая версия. Не сумев завоевать место в аристократических кругах, Соколова в начале 1860-х гг. сближается с нигилистической средой, часть которой составляли оригинальные, образованные и вместе с тем опустившиеся личности. Занимавшийся мелкой литературной работой Сергей Соколов, по воспоминаниям Гиляровского, был "одним из представителей того мирка, которому впоследствии присвоили наименование "богема"". С горечью описывает Соколова в одном из своих очерков московский притон "Склад", где собирался кружок этих неординарных и сильно подверженных алкоголю людей. Но есть и несомненное восхищение "разнообразными талантами" "интеллигентных пропойц", цитировавших в своих спорах Гегеля и Канта, Шекспира и Байрона. Она оговаривает, что вынуждена была посещать это злачное место, поскольку ее "близкий родственник" был одним из его постоянных посетителей. Этим "родственником" был Сергей Соколов, вероятно увлекший ее своей оригинальностью, и вызволяла она его из "Склада" уже как своего мужа. Возможно, "богемный человек" Соколов был против рождения ребенка, а потом настаивал, чтобы она оставила его. Но только ли "богемность" Соколова была тут причиной? Ведь ничто не помешало их законному браку и, соответственно, венчанию вскоре после того, как маленький Влас был брошен. В браке у них родились двое "законных" детей – сын Трофим и дочь Мария.
Косвенные свидетельства позволяют предположить, что Соколов не был уверен в том, что Влас его сын, что неудивительно при множестве романов, которые были у его подруги. Одним из них мог быть роман с А. А. Казначеевым, сыном двоюродного брата отца Александры сенатора А. И. Казначеева. На то, что отношения с ним носили особый характер, Соколова намекнула на суде в 1870 г., где ее обвиняли в выдаче фальшивого векселя на имя полковника Казначеева. Тогда суд присяжных оправдал ее не только по причине "тяжелых обстоятельств", но и приняв во внимание отношения, "существовавшие между нею и г. Казначеевым, объяснить которые она считает невозможным". Объяснить, то есть публично говорить об этих отношениях, она могла отказаться только по причине их интимности. И если действительно у нее с Казначеевым был роман, то понятны ревность знавшего о нем Сергея Соколова, его неуверенность в том, что он является отцом Власа, и желание, чтобы она бросила младенца. Не следует упускать из виду и тот факт, что Казначеев был крестным отцом Дорошевича. И все же ревность Соколова, если верить свидетельству знавшего его Гиляровского, что он "был живой портрет Дорошевича", скорее всего, была беспочвенна.
Маленького Власа взяли к себе и растили как родного сына бездетные помощник квартального надзирателя Михаил Родионович Дорошевич, бывший в чине коллежского секретаря, и его жена Наталья Александровна. Соколова спустя четыре месяца после того, как бросила сына, отказалась от ребенка, дав чете Дорошевичей соответствующую расписку. От приемного отца Влас получил фамилию и отчество. На всю жизнь он сохранил к приемным родителям чувство благодарности за тепло, которым был окружен в детские годы. То, как поступила с ним мать в младенчестве, сам факт "незаконнорожденности" нанесли Дорошевичу глубокую душевную травму, особенно переживавшуюся им в годы молодости. Проблеме брошенных матерями "незаконнорожденных" детей, их прав он посвятил ряд громких фельетонов, в которых очевидны автобиографические мотивы. В одном из них, явно целя в мать, он писал о "случайно родивших самках", бросающих своих детей. Характерен псевдоним, которым он пользовался в этих публикациях, – Сын своей матери. Между Соколовой и ее старшим сыном пролегла глубокая пропасть. По свидетельствам современников, она не признавала в нем своего сына, он не считал ее матерью, они не общались, хотя судьба иной раз сводила их, как это было в конце 1880-х – начале 1890-х гг. во время совместной работы в газете "Новости дня".
Есть предположение, что через десять лет после того, как она бросила Власа, Соколова попыталась вернуть сына. О таком ее намерении свидетельствует, по мнению Н. А. Прозоровой, прошение на "высочайшее имя" об усыновлении мальчика, поданное М. Р. Дорошевичем в 1876 г., хотя в нем нет указаний на то, что "своего обещания не требовать сына к себе Соколова не сдержала…". Если верить уже упоминавшимся воспоминаниям Н. В. Дорошевич, Влас через суд был все-таки возвращен матери и прожил с ней несколько лет. Но следует иметь в виду, что являющиеся сами по себе интересным и не лишенным литературных достоинств произведением воспоминания Натальи Власьевны грешат неточностями и очевидными выдумками, особенно при описании рождения, детских и юношеских лет отца, что можно объяснить как ее неосведомленностью (незадолго до ее рождения родители разошлись, и она жила в новой семье матери, актрисы К. В. Кручининой), так и тем, что диктовала она свои воспоминания, будучи тяжело больной, буквально за несколько недель до смерти. Документальных подтверждений того, что Влас по судебному решению был возвращен Соколовой, не обнаружено, как нет и его собственных и других, кроме дочери, свидетельств о его жизни в семье матери. Напротив, из воспоминаний Е. И. Вашкова, сына хорошо знавшего Дорошевича с юности старого журналиста И. А. Вашкова, явствует, что, когда юный Влас незадолго до смерти приемных родителей явился к родной матери, Соколова буквально не пустила его на порог: "Влас Дорошевич до последних дней мадам Дорошевич не знал, что он не родной ее сын. Только перед смертью она сообщила ему, что он сын популярной в то время романистки Александры Ивановны Соколовой. Эта весть сильно потрясла его. Он решил отправиться к ней, своей настоящей матери. Это свидание не только не принесло Дорошевичу никакого удовлетворения, но, наоборот, только сильно расстроило и буквально потрясло его, благодаря цинизму и черствости Соколовой.
– Меня встретила толстая накрашенная женщина, которая на мои слова, что я ее сын, ответила холодным равнодушным тоном: это все равно, теперь мы друг другу совершенно чужие люди, я прошу вас больше меня не беспокоить.
Повернулась и вышла".
Сцена, никак не свидетельствующая о том, что у Соколовой пробудилось материнское чувство по отношению к старшему сыну. Вместе с тем, поскольку в фельетонах Дорошевича, посвященных "незаконнорожденным", нередко возникает мотив, связанный со стремлением "самок" через суд вернуть когда-то брошенных ими детей, нельзя исключать полностью возможность такой попытки со стороны Соколовой. Любопытно, что спустя много лет после того, как она бросила сына, Соколова в одном из мемуарных очерков рассказала душераздирающую историю о "неизвестном мальчике Сереже", который, будучи отнятым у арестованной матери-аферистки (сумевшей через брак получить титул графини), находился в московском "приюте нищих детей", не имея "даже общечеловеческого имени", – "он был просто "неизвестный мальчик". С возмущением она писала в мемуарном очерке "Французская артистка и польская графиня", "что далеко не всюду в Европе можно натолкнуться на такой произвол и что, случись подобный эпизод в настоящую минуту и будь он доведен до Государственной Думы, "неизвестный мальчик" получил бы какое-нибудь иное, более определенное имя…".
Юный Влас вынужден был рано пойти "в люди", начало его самостоятельной жизни полно горестей и тяжких испытаний, в числе коих были и бесприютность, и полуголодное существование, что также на долгие годы определило его резко отрицательное отношение к матери.
Сергей Соколов умер предположительно в конце 1860-х – начале 1870-х гг., оставив супругу с двумя детьми на руках. Во всяком случае, уже в середине 1870-х гг. Соколова в документах именует себя "вдовой московского мещанина". Впрочем, и при жизни мужа надежды на него не было никакой, нужно было искать твердый заработок. 1860-е гг. – начало массового прихода женщин в литературу и журналистику. Обедневшие дворянки, дочери из семей разночинцев предлагают свои услуги в основном как переводчицы, авторы любовных и бытовых романов (К. Назарьева, М. Вовчок, Ю. Жадовская, Е. Свешникова, Н. Хвощинская и др.). Женщины, выступающие на чисто журналистском поприще, еще редки. Александра Соколова была одной из первых. Используя знакомство со знавшим ее отца фельетонистом Н. М. Пановским, она приходит к М. Н. Каткову, и тот предлагает ей работу в газете "Московские ведомости". С июля 1868 г. она начинает выступать как автор острых, тяготеющих к скандалу фельетонов на бытовые темы в "Современной летописи", воскресном приложении к "Московским ведомостям". И очень скоро утверждает себя в новом амплуа – театрального и музыкального критика, автора многочисленных рецензий на спектакли русской и итальянской оперы, Малого театра. "Театральный мир трепетал ее рецензий, она была тонким знатоком искусства", – напишет после ее смерти Влас Дорошевич, сам знаток и ценитель театра.
В 1871 г. Соколова становится театральным рецензентом "Русских ведомостей". Совместную работу с такими столпами московского либерализма, как Н. С. Скворцов, А. И. Чупров, А. С. Посников, она назовет "хорошим, блестящим для газеты временем", когда "работали усердно и дружно, знамя принятого на себя дела держали высоко…". Тем горше выглядел ее уход из газеты, связанный с бюрократическими порядками, заведенными пришедшим в редакцию В. Н. Неведомским.
Но у Соколовой уже было имя в газетном мире. Она сотрудничает с выходящим в Петербурге "Голосом" А. А. Краевского, заведует московским отделением газеты "Русский мир", издававшейся генералом М. Г. Черняевым, а в августе 1875 г. становится издательницей газеты "Русский листок". Она хотела, чтобы это издание выбилось из мира малой прессы, но средств не хватало, и Соколова вынуждена была сама выступать в качестве автора разнообразных материалов. При этом она допускала острые выпады по адресу властей, что становилось причиной цензурных замечаний. После передачи прав на газету в 1876 г. А. А. Александровскому, переименовавшему ее в "Русскую газету", Соколова продолжала сотрудничать в ней.
Несмотря на неудачу с собственной газетой, этот период для Соколовой был временем того материального успеха, о котором говорил С. Н. Шубинский, – "тысячи зарабатывала, на рысаках разъезжала". Наталья Власьевна, вероятно, со слов отца описывает ее дом того времени, достаточно безалаберный, в котором "в порядке содержалась только столовая – огромная, торжественная, с панелями из дуба и буфетом, похожим на церковный орган. Сервировка была отличная: богемский хрусталь, английский фарфор, старое фамильное серебро. Обеды были по-московски сытные и обильные. За стол садилось множество народу, знакомого и полузнакомого. По средам у Александры Ивановны собиралась, как она считала, вся литературная Москва. Это была не настоящая литературная Москва; большие, настоящие писатели, люди скромные и замкнутые, не ходили на эти шумные сборища или бывали в других кружках. Это была пишущая Москва – авторы газетных романов, фельетонов, имевших сенсационный, но недолгий успех; таланты, внезапно вспыхивавшие, как звезды, и гаснувшие так же быстро; поэты, сочинявшие стихи-однодневки; художники, рисовавшие портреты богатых купцов ‹…› Александра Ивановна относилась к своим гостям наполовину серьезно, наполовину иронически. Она была умной женщиной, знала цену вещам, людям, жизненным явлениям".
Соколова была в ту пору хлебосольной и вместе с тем властной дамой. Такой она предстает как героиня повести Н. Е. Добронравова "Важная барыня", "разодетая в пух и прах" редакторша "Вездесущей газеты" Олимпиада Ивановна. Наталья Власьевна рисует выразительный портрет бабки: "За большой рост, громкий голос, властное обращение Москва прозвала ее "Соколихой". Встречая ее на улице, московские купцы крестились и шептали про себя: "Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его"". Популярности Соколовой прибавили ее фельетоны под названием "Письма провинциалки", которые она за подписью Анфиса Чубукова публиковала в возникших в начале 1880-х гг. и имевших широкую читательскую аудиторию газетах "Новости дня" и "Московский листок". В них высмеивались купеческие нравы, в разнообразных ситуациях представали типы обывательской Москвы. "Московский листок" буквально рвали из рук по тем дням, когда в газете появлялось продолжение очередного уголовного романа Соколовой, печатавшегося под псевдонимом Синее Домино.
Уголовный мир она знала не понаслышке. Будучи дамой с авантюрной жилкой, подобно своей героине из "Звездной пыли" Леле Крамской, "брала деньги, не стесняясь". Через пять лет после истории с векселем на имя Казначеева она предлагает к оплате такую же фальшивку, но уже на три тысячи и снова замешивает в это дело близкого человека – весьма благоволившего к ней генерала М. Г. Черняева, при полном доверии со стороны которого она открыла в Москве отделение выходившей в Петербурге и принадлежавшей ему газеты "Русский мир". Пользовавшийся большой популярностью герой войны на Балканах, Черняев проявил милосердие и не стал возбуждать уголовное дело. На эту историю с матерью Дорошевич отозвался в одном из фельетонов с убийственным сарказмом: "Из всего, что она написала, наибольшей известностью пользовался вексель, очень недурно написанный на какого-то сербского генерала. Это литературное произведение дало автору славу, которая протекла бы даже до границы Томской губернии, если бы Урваниху (таким прозвищем, образованным от отчества матери, награждена героиня фельетона. – С.Б.) почему-то, – вероятно, из-за сожаления к русской литературе – не оставили в Москве".
Несмотря на уже солидный возраст и горькие уроки, Соколова с годами не успокоилась. Как издательнице "Русского листка", ей не хватало денег, и она продала вверенный ей залог, за что была подвергнута трехнедельному домашнему аресту. Ее судили и за клевету в печати, приговорив к четырем месяцам тюрьмы. Этого наказания она, скорее всего используя свои связи, сумела избежать. Аферы укрупнялись. В 1877 г. ее приговорили к ссылке в Олонецкую губернию за подделку расписки на десять тысяч рублей, якобы выданной ей графом А. В. Орловым-Давыдовым. Но и из этой истории, как и из заведенного в 1883 г. дела о мошенничестве, ей удалось выкрутиться, чему содействовали и собственная изворотливость, и те же связи, в том числе с тогдашним товарищем председателя московского окружного суда Е. Р. Ринком.