Тебе обязательно нужно познакомиться с Джимом, – говорила она своей подруге Розанне Вайт, тоже студентке-художнице. Розанна слышала некоторые рассказы Кэти, и Джим совсем не привлекал её, но когда они, наконец, познакомились, она была очарована. Он часто ходил без рубашки, а его длинные волосы в сочетании с манерой встряхивать головой, образуя пучок мышц на шее, заставляли Розанну думать, что внешне он похож на ожившую греческую статую. Она была также заинтригована его голосом, который за те шесть месяцев, что они регулярно общались, ни разу не звучал иначе как шёпотом. Розанна немного боялась Джима, но всё же она предложила ему чёрную кушетку в своём доме, предоставляя, таким образом, ещё одно место, куда он мог явиться без приглашения в любое время.
Квартира Розанны была столь же скромна, сколь шикарна была квартира Кэти. Она питалась натуральной пищей, и еды никогда не было в избытке, а поскольку она никогда не курила марихуану, то у неё не было и плохой пищи, привычной любителям травы. Она даже редко пила вино, поэтому Джим должен был приносить его с собой. Но зато у неё был органический шампунь, который ему нравился, и часто, вернувшись с занятий, Розанна заставала его в ванной комнате, в джинсах и ветхой пижаме, позирующего перед зеркалом, втягивающего щёки с голодным, преследующим взглядом, как манекенщица из журнала "Vogue", прихорашивающего ещё влажные, непричёсанные волосы.
Джим, – сказала она однажды, – почему ты не расчешешь волосы?
Джим последний раз хлопнул себя по волосам и взглянул на Розанну с почти карикатурной сексуальностью.
Потому, что я хочу быть похожим на крыло птицы. – Затем он погладил себя, сложив руки на груди, чтобы ощутимо показать свои бицепсы через тонкую фланель, нетерпеливо глядя на нее.
Однажды ночью, вскоре после того, как они с Джимом познакомились, он явился к ней вместе с Джоном Денсмором и Кэти, которые оба вскоре ушли, оставив Розанну и Джима одних. Розанна, которую всё больше раздражали самодовольство и шёпот Джима, решила ему прямо об этом сказать.
Что за гадость! – сказала она, когда Джим опять начал что-то ей шептать. – Ты не можешь на самом деле так разговаривать. Немедленно прекрати.
Джим прошептал на это весьма непристойное предложение, говоря Розанне, что ведь, если честно, то она хотела бы лечь с ним в постель.
О господи, Джим! – сказала она с отвращением. – Не будь настолько фальшивым. Ты всё время обкуренный, и я не могу иметь с тобой отношений. Я не могу даже говорить с тобой сейчас, потому что мне кажется, что ты опять обкурился и что ты врёшь. Джим, ты ломаешь комедию.
Джим кинулся на кухню и через несколько секунд вернулся с кривым ножом из углеродистой стали. Стоя перед ней, он схватил её правую руку за запястье и резко заломил её за спину, крепко сжав. Её блузка в движении расстегнулась, и Джим поднёс лезвие к плоти её мягкого живота.
Ты не можешь говорить это мне, – прошептал он. – Я порежу тебя и посмотрю, как ты станешь кровоточить. – Его слова звучали серьёзно.
Кто-то вошёл в дом. Джим обернулся и увидел неожиданно вернувшегося Джона Денсмора. Джим посмотрел на Розанну, затем на нож, который держал в руке. И засмеялся.
Ого, что это? Нож? Откуда он здесь взялся?
После этого Розанна извинилась, и в ответ извинился Джим, спросив, можно ли переночевать на её кушетке. Она сказала "да".
Как-то в ноябре Джим позвонил Рэю. Было 8 утра, и Джим был сильно под кайфом. Он хотел собрать всех на репетицию. Рэй сказал, что ещё слишком рано. Джим настаивал, говоря, что если Рэй сейчас же не согласится, то он уходит, и конец "Doors". Рэй ответил Джиму, что они увидятся позже.
Уже через несколько часов Джим с Феликсом Винэйблом в доме Фила Олено отходили после наркотика. Они говорили о каких-то виденных ими картинках – паутинном кружеве, сплетённом под действием ЛСД и мескалина. Олено достал книгу, взятую в библиотеке УКЛА, и открыл её на фотографиях. Паутинное кружево, созданное пауками под кислотой, было геометрически правильным, апод воздействием мескалина паутинки были произвольной формы, хаотичны, нелогичны, возможно (сказал Джим), безумны. Они решили, что должны попробовать мескалин в чистом виде – кактус пейотль. Это означало – ехать в пустыню, в Аризону.
Троица отправилась на восток в полуразвалившейся красной "Chevy" Фила с откидным верхом, не имевшей ни первой, ни последней передачи. Когда они ехали через Хаутон, сразу за Лос -Анджелесом, Джим резко затормозил машину, выскочил, подбежал к какой-то девочке и поцеловал её, бросившись назад к машине как раз в тот момент, когда постовой искал чтото перед "Chevy". Эксцентричный поступок Джима не остался незамеченным. Полицейский спросил у него документы и, обратившись к девочке, выяснил, что ей было всего 14 лет.
Давай, – сказал Джим, – ну, почему ты не расстреляешь меня? Давай, ну, трахни меня, ты, навозная задница, расстреляй меня!
Как ни странно, полиция отпустила их, хотя и с предупреждением. Путешествие на восток продолжилось.
Через два дня, когда Джим и Феликс вернулись без Фила, все в синяках и царапинах, начались рассказы. Одним Джим говорил, что, приехав в Аризону, они встретили там нескольких индейцев, отправились вместе с ними в пустыню, чтобы выпустить несколько стрел вокруг кактуса пейотля, потому что, если вы сможетенатянуть лук и выпустить стрелу, это значит, что вы достаточно сильны для хорошего путешествия. Потом они жевали пейотль, а после всего Фил решил отправиться в Мексику.
Другим они рассказывали всё иначе, объясняя, в частности, происхождение синяков. По одной из таких версий, Джим, Фил и Феликс никогда не встречали никаких индейцев и никогда не находили никакого пейотля, но вместо этого они встретили нескольких чикагских гопников, которые жили на реке Колорадо и которые не упускали случая поколотить длинноволосых.
В "Columbia" дело не двигалось. Контракт был подписан, и по этому поводу был праздничный обед дома у Робби, но после этого – ничего. Билли Джеймс не смог добиться внимания кого-нибудь из штатных продюсеров "Columbia". "Doors" продолжали репетировать, играть на случайных вечеринках и прослушивались везде, где только могли.
В декабре на просмотре в киношколе УКЛА, в который были включены и прошлогодние учебные работы Рэя, "Doors" появились на сцене – это было их первое действительно публичное выступление – импровизируя звуковую дорожку с акустическими инструментами. Потом они прослушивались в клубе в Вестчестере, базовой точке "Turtles", популярной тогда лос -анджелесской группы, но их оттуда выгнали. Подобным же образом их завернули из "Bido Lito’s", крошечного, но очень хиппового клуба в Голливуде, где довольно долго основной группой была "Love". Проблема, как им говорили, была в отсутствии достаточного басового звука.
Они стали приглашать на репетиции басистов, но звук был слишком плотным, подобно "Rolling Stones" (они играли много таких песен), или некоторым электрическим блюзовым командам. Они пока не были уверены, что хотели столь сильно изменить свой саунд, и всё ещё прослушивались в клубах без басиста; в начале января им предложили работу в качестве постоянной группы в "London Fog", маленьком клубе на Сансет Стрип менее, чем в 50 метрах от "Whiskey a Go Go", у хозяина которого было непривлекательное имя Джесси Джеймс. Увидев снаружи вывеску "DOORS – группа из Венеции" "Doors" были в восторге. В первый вечер, когда они играли в клубе, не было ни одного посетителя.
Условия, предложенные им хозяином, были столь скупы, что, казалось, он пытался хотя бы с их помощью заполнить клуб их друзьями из УКЛА в тот вечер, когда они прослушивались. Поскольку "Fog" не был профсоюзным клубом, как "Bido Lito’s", нанимали и музыкантов – не членов профсоюза, и клуб не платил им профсоюзного минимума. "Doors" играли с девяти до двух часов ночи, пять отделений за раз с пятнадцатиминутными перерывами каждый час, шесть раз в неделю. За это им платили по 5 долларов каждому в будни и по 10 долларов каждому – по пятницам и субботам. Расплачивались наличными в конце вечера – если у хозяина были деньги.
Близость "Whiskey" никак не влияла на размер и состав аудитории ранних "Doors". Несмотря на специфическое название, "London Fog" часто посещали, главным образом, моряки, юродивые, сутенёры, наркоманы, одетые в чёрное мафиози и случайные туристы. Все они искали того действа, которое можно было найти и в другом месте.
Между отделениями "Doors" бегали по улице вниз к "Whiskey", где им разрешалось стоять у входа и смотреть на главных исполнителей, надеясь когда-нибудь стать (как это позже назовёт Джим) "такими же большими, как "Love"", самая популярная тогда андеграундная команда Лос -Анджелеса.
Кроме всего прочего, работа поддерживала их и давала им возможность почувствовать уверенность в себе в процессе совершенствования собственного материала. Сначала Джим всё ещё пытался в паузах играть на губной гармошке и на клавишных (пока Рэй играл на флейте). Но как только он стал уделять больше внимания визуальному представлению, он прекратил играть на инструментах. У Рэя появился клавишный бас "Fender", на котором он мог играть левой рукой, продолжая правой бить по струнам и вести соло на органе"Vox", который купила ему "Columbia Records". Так был решён вопрос с басом.
К февралю в репертуаре группы было не менее 40 песен, из которых около 25 – своих собственных, в том числе "Конец", который в начале 1966-го года был не более, чем красивой песней о фантастической любви.
Это конец, дорогой друг,
Это конец, единственный друг. Конец
Наших тщательно продуманных планов. Конец
Всего, что было устойчиво, конец.
Нет ни безопасности, ни удивления, конец.
Я никогда не загляну в твои глаза опять.
За исключением "Песни Алабамы", взятой из мюзикла Брехта – Вайля о славе и упадке предвоенной нацистской Германии "Взлёт и падение Мохагоннии", песни, которые играла группа, были старой блюзовой классикой и известными рок-хитами, такими, как "Деньги",
"Человек черного хода", "Глория" и "Луи-Луи". Теперь уже Джим пел их почти все.
Шли недели за неделями, Джим становился всё более уверенным в себе. Он не считал, что обладает великолепным голосом (он говорил: "я не пою, я кричу"), но знал, что его вокал становится всё лучше. Группа становилась всё менее застенчивой, Джим драматическим жестом накидывал на микрофон чёрный носовой платок, а затем с чувством вытирал им лицо.
Ещё важнее для "Doors" было растущее чувство их "единения". Каждый день репетируя, а теперь и играя вместе на публике, три музыканта и певец хорошо изучили способности и возможности друг друга и хорошо этим пользовались. Напористый, чем-то напоминающий церковный, орган "Flash Gordon" Рэя; джазовые барабаны Джона, особенно выделяющие стихи Джима; утончённоеи, по-видимому, импровизированное блюзовое и фламенковое перебирание струн Робби; хрипловатый, неровный, но чувственный тенор-баритон Джима всё это вместе слилось в стиль, намёк на который на демодиске был едва заметен. Ещё долго Джим стоял спиной к публике, поворачиваясь к музыкантам, вновь создавая достигаемое на репетициях состояние, когда, по соглашению с Рэем, они поворачивались друг к другу, чтобы "направить друг другу наши энергии". С помощью ЛСД, говорит Рэй, "Doors" развивали свой "дух братства". Большинство музыкантов, которые какое-то время играют вместе и которые уважают творческие поиски друг друга, чувствуют близость, непостижимую для немузыкантов и не-певцов. "Да, – говорит Рэй, – это было то самое. Но в этом была ещё и необычная интенсивность ".
У них было и необычное партнёрское соглашение, согласно которому всё делилось поровну. Джим писал почти все песни, но он настоял, чтобы при записи в качестве композитора были названы "Doors", так что авторские гонорары и все другие доходы впредь будут делиться поровну, на четверых. А все решения будут приниматься не большинством, а единогласно.
Джим стал привносить на сцену наркотики, иногда "в себе" (глаза расширены, чувственное восприятие то искажено, то интенсифицировано, эго разбито на части), иногда в карманах, вытаскивая оттуда амилнитрит и суя его себе под нос в тот момент, когда Рэй начинал органное соло. Однажды он вручил амилнитрит всем музыкантам, когда группа начала играть "Маленького красного петуха"; а дойдя до строк "собаки залаяли, волки завыли", Рэй залаял, Джон завыл, а Джим упал со сцены. В другой раз, вдрызг пьяный, Джим повернулся к какойто группе тинэйджеров, придумывая новые слова в "Глории", добавляя строки: "и затем она приходит на мой этаж / Она приходит в мою постель / Она приходит ко мне в рот…"
У Джима по-прежнему не было почтового адреса; он попрежнему переезжал с кушетки на кровать и снова на кушетку. Памела была его девушкой номер один, но он не был сторонником единобрачия. Они говорили о покупке квартиры в Лорел Кэньон, но при этом он всё время ночевал в Западном Лос-Анджелесе. У него до сих пор не было машины, и он зависел от старенького "Volkswagen" Рэя или от "Singer Gazelle" Джона. Когда им бывало голодно, "Doors" в полном составе отправлялись к Джону; его мать обращалась с ними наиболее мягко из трёх "имевшихся в наличии" их матерей.
К апрелю положение "Doors" было незавидным. Они почти сломались. Сорока долларов на руки в неделю на жизнь не хватало, а часто они не получали и этого. Джону предложили играть в другой группе. Джон и Робби были арестованы за хранение марихуаны, а Джим, получивший прошлым летом незаконную студенческую отсрочку от армии, был вновь классифицирован 1-А, и ему было сказано в мае явиться на новые физкультурные тесты. И "Columbia" включила их в "список на исключение".
Однажды ночью в "London Fog" пришёл один из штатных продюсеров "Columbia" и представился как продюсер "Doors", но больше они никогда его не видели. Как ничего не слышали они и от Билли Джеймса. Джон случайно заметил, что имя "Doors" значится в "списке на исключение" на рабочем столе у Билли. Они потребовали немедленного расторжения контракта.
Потерпите до конца, – сказал им Билли. – Вы получите тысячу баксов, если пройдёт шесть месяцев и они не выпустят ваших песен. – Они замотали головами. Билли вздохнул и позвонил кому-то в юридический отдел. "Doors" стали официально свободны.
Через несколько дней хозяин "London Fog" полностью освободил "Doors". Он их уволил.
Судьба группы изменилась в мае.
Сначала Джим подпортил себе кровяное давление, сахар в крови, сердцебиение, дыхание, зрение и речь с помощью изобильного и разнообразного употребления наркотиков, и после этого явился сдавать физкультурные тесты в армейский призывной пункт; кроме того, он сказал врачам, что он – гомосексуалист, и если они отправят его в армию, то будут последними идиотами в мире. В службе ему было отказано. Потом, в последний вечер в "London Fog" появилась агент из "Whiskey a Go Go" с предложением вписаться в этот клуб на один вечер в понедельник. Пока только на один вечер, – говорила милая брюнетка Ронни Хэрэн, – а там хозяева посмотрят.
Я действительно вас хвалила, – сказала она Джиму, – а мы ищем постоянную группу.
Если их возьмут на постоянную работу, сказала она, это будет означать два отделения за вечер (в сравнении с 4-5 в "Fog") – за профсоюзную ставку 499,50 долларов на четверых. Джим и остальные ответили ей небрежно, но внутренне они вздохнули с облегчением.
Да, – сказал Джим, – я думаю, это можно. В понедельник? – ха! Это завтра. Не имеет значения, так ведь?
Человеком, принимающим решения и частичным владельцем "PJ’s" и "Whiskey a Go Go", был бывший полицейский старше 30 лет из Чикаго с раньюнескским именем Элмер Валентайн. Ронни Хэрэн, которая познакомилась с Элмером ещё будучи молодой талантливой актрисой, часто бывавшей в "PJ’s", делала рекламу обоим клубам и занималась поиском молодых талантов. Она также делала рекламу шотландскому певцу Доновану в 1966-м году, а когда она искала фотографа, кто-то предложил ей Пола Феррару, который вместе с Джимом учился в УКЛА и сказал Ронни, что она должна посмотреть в "Fog" эту группу. Он был не первым и не последним из тех, кто говорил ей о "Doors", а поскольку она весьма доверяла тому, что слышала на улице – больше, чем словам "менеджеров" – в конце концов она отправилась в "Fog".
Элмер позвонил Ронни Хэрэн, уже во второй раз просившей его принять "Doors", чтобы сообщить о своём согласии. В первый раз он страшно их возненавидел. Он сказал ей, что, с его точки зрения, Джим – дилетант без всякого потенциала, который принимал нетрадиционные позы, чтобы скрыть этим недостаток таланта. И ещё ему казалось, что у Джима был отвратительный рот. Но Элмеру нравилась Ронни, и поэтому он согласился принять их ещё на два вечера.
"Doors" оставались в "Whiskey" с середины мая до середины июля, и за это время хозяева однажды в ярости их выгнали. Хотя "Doors" хотели произвести благоприятное впечатление на лидеров клуба – "Rascals", "Paul Butterfield Blues Band", "Animals", "Beau Brummels", "Them", "Buffalo Springfield", "Captain Beefheart" – они хотели также и "сбросить их со сцены", вынуждая партнёра Элмера Фила Танзини кричать им: "Слишком громко! Слишком громко! Я выгоню вас при всех. Убавьте звук, убавьте звук!" В отместку, всякий раз, когда группа играла "Несчастную девочку", Рэй брал самую высокую ноту, до тех пор, пока орган и Танзини не начинали визжать в унисон. Ситуацию обостряли и шалости Джима. Иногда он так сильно перебирал с выпивкой или с наркотиками, что не мог выйти на сцену. Хуже того, иногда он между отделениями выбегал на сцену и выкрикивал: "Fuck Elmer! Fuck "Whiskey"! Fuck Phil!"
Глава 4
Когда стало ясно, что "Doors" на некоторое время задержатся в "Whiskey" – а они всерьёз прекратили валять дурака уже через пару недель – все четверо сменили место жительства. Джон и Робби, наконец, вылетели из родительского гнезда и поселились вместе в небольшой квартирке в Лорел Кэньон, пытаясь найти ещё какую-нибудь работу для группы. Рэй и Дороти сняли комнату длиной в 18 метров с видом на пляж, она идеально подходила для репетиций. Джим переехал к Ронни Хэрэн, в небольшую квартиру, снятую за 75 долларов в месяц, в нескольких кварталах от "Whiskey", и именно здесь она начала разговор с Джимом о составлении контракта и о том, что она называла "промоушном".
Кроме того, она начала обзванивать фирмы звукозаписи, приглашая их представителей посмотреть на (её слова) "американских "Rolling Stones"". Некоторые и впрямь приезжали. Продюсеру "Beach Boys" Нику Венету они не понравились совсем.
Лоу-Адлер, у которого уже были "Mamas and Papas", остался непреклонен, как и девять месяцев назад, когда Джим и Рэй давали ему свою демозапись. Приезжал кто-то из "Rolling Stones", когда те были в городе; но и на них "Doors" не произвели впечатления. Как и на Джека Холзмана, тридцатишестилетнего супермастера электроники и продюсера фолкмузыки, основателя и президента "Elektra Records". "Elektra" была тогда маленькой компанией, делающей первые шаги на рок-рынке с группой "Love". Вечером в середине июня, первый раз услышав "Doors", Джек заявил: "У этой группы нет того, что надо".