Осторожно, чтоб не заскрежетали навесы, Смолин открыл легкие дощатые двери клуни. В лицо ему хлынула одуряющая духота слежавшегося лугового сена, сухих полевых цветов. "Если пан нарушитель здесь, то он здорово устроился".
Подумав так, Смолин автоматически делал то, что надо было делать. Подобрал поводок покороче и наблюдал за поведением собаки. Человека Аргон обнаруживает за сорок-пятьдесят метров. В помещении это расстояние сокращается втрое или вчетверо.
В клуне густой непроницаемый мрак. Куда идти, с какой стороны ждать удара - неизвестно. Но Аргону не нужен свет. Он не глазами, а обонянием определял, таит ли в себе опасность эта темнота.
Стоял на пороге и глубоко вдыхал и выдыхал воздух. Вперед не рвался. Стойки не делал. Не рычал. Шерсть на холке не дыбилась.
Смолин был уверен, что в клуне людей нет, но на всякий случай решил проверить и себя и чутье собаки. Короткой командой и выразительным жестом - выброшенной вперед на уровне плеча рукой, повернутой ладонью вниз, - он послал Аргона на вершину сеновала. Аргон недолго задержался под крышей. Спустился вниз, лизнул следопыту руку, нетерпеливо завизжал и потянул на улицу.
Направились в дом. Напрасно Смолин ходил бесшумно, на цыпочках, разговаривал шепотом. Хуторяне, старик и старуха, уже увидели на своем дворе пограничников. Распахнули все двери настежь. Зажгли лампу, оделись. Выставили на стол кувшины с молоком, каравай хлеба, кусок толстого с коричневой коркой сала. Смолин вошел в хату, усадил Аргона у своих ног, поздоровался, извинился, что побеспокоили среди ночи, и спросил:
- Чужие у вас есть?
Старик отрицательно покачал сизой головой.
- Нема, родненький, никого нема! И не буде.
- Нет, значит, чужих? - переспросил Смолин. - И не будет. Так вы сказали?
- Так, родненький.
- Ну, а когда они ушли?
- Шо?.. Хто?..
- Я спрашиваю, когда и куда ушли от вас чужие люди?
- Не булы воны у нас, родненький, вовсе не булы.
- А почему же ваша хата пахнет чужим духом?
Никакого, конечно, чужого духа Смолин не чуял. Сказал так. Иногда и это помогало ему. Старуха вытерла фартуком стакан, слабо улыбнулась.
- Жартуешь, сынок. Свий у нас дух, стариковский. Выпей молочка!
- Спасибо, бабушка.
Аргон спокойно сидел у ног Смолина. На людей, с которыми его друг мирно разговаривал, он никогда не бросался, не рычал. Он без особого сигнала и предупреждения прекрасно разбирался, где свои и чужие. Сидел и ждал, когда его пошлют работать.
- Ищи! - коротко произнес Смолин и отпустил поводок.
Аргон слышал даже шепот Смолина и повиновался мгновенно. Рефлекс послушания действовал у него так же безотказно и точно, как рефлекс обоняния.
Обежав всю хату - горницу и кухню, обнюхав все углы, вернулся к Смолину и ткнулся мордой в колени. И тут никого и ничего нет! Если бы нарушитель оставил в хате самый слабый след, Аргон непременно взял его.
Надо искать в другом месте.
Обыск так называемого каретного сарая, в котором хранились плуги, сеялки и борона, тоже ничего не дал. Пуст был и погреб. Остается горище - чердак. Если и там нет нарушителя, значит, он успел удрать. Или его действительно не было здесь. Не зашел, не соблазнился.
Смолин пошел к лестнице, ведущей на чердак. При свете карманного фонарика исследовал землю, на ней не видно никаких, даже самых слабых отпечатков - и здесь поработал в пользу противника ливневый дождь. Но Смолин не терял надежды. Нарушитель мог воспользоваться лестницей. Она была у него на виду, под рукой. Сапоги его наверняка были облеплены грязью. Взбираясь наверх, он должен был оставить на перекладинах хоть комок грязи. Некогда было ему чистить и мыть обувь.
Так оно и есть: первая и третья ступеньки покрыты грязью. Поверх нее ясно виден рубчатый след литой резиновой подошвы. Он здесь! Смолин отстегнул поводок, мягко подтолкнул Аргона вперед и вверх, скомандовал:
- Ищи! Аппорт!
Собака ловко полезла по крутой лестнице. На верхней ступеньке, под самой крышей, остановилась, фыркнула, чуть взвизгнула и начала быстро-быстро работать лапами. Посыпались клочья старой соломы. Под стрихой зачернела небольшая дыра. Собака вскользнула в нее и пропала. Ни лая, ни визга, никакого звука. Полная тишина.
Смолин тоже вскарабкался наверх. В одной руке автомат, в другой - фонарик. Пояс оттягивают подсумки с патронами, гранатами.
Снизу его предупредил голос Сытникова:
- Осторожнее, Саша! Он может встретить гранатой.
- Ничего, я поймаю ее и назад швырну.
Смолин мысленно посмеялся над привычными для себя словами и, выбросив руку влево как можно дальше, включил фонарик. Прекрасная цель! Пусть стреляет гад, если его не оседлал Аргон.
Молчит. Тихо. Не до стрельбы ему сейчас. Отбивается от собаки.
Смолин немного расширил дырку, кое-как пролез и… куда-то провалился. Упал на что-то мягкое и теплое. Включил фонарик и увидел под Аргоном человека в резиновых сапогах, в шапке и в темной, с барашковым воротником куртке. Нарушитель лежал неподвижно, вниз лицом, раскинув руки.
- Хорошо, псина, хорошо!
Смолин потрепал собаку по холке, погладил, дал кусочек сахару, усадил. Пнул ногой лежащего.
- Эй ты, вставай!
Вскочил. Поднял руки, зажмурился. Луч фонарика осветил немолодое, обезображенное страхом лицо. Тощие землистые щеки втянуты. Плоский, с загогулиной на конце нос. Нижняя губа чуть ли не в три раза шире верхней. На лбу сизая лента шрама.
Еще один! Который по счету? Сколько их уже прошло через солдатские руки Смолина! Все были разные и все же чем-то и как-то похожие. Всем своим "крестникам" не переставал удивляться. На какую страну, на какой строй замахивались! Удивился и этому.
Опустил луч фонарика на уровень груди нарушителя и неожиданно сказал:
- Здорови, ходок!
Любых слов ждал Стебун, но только не таких. Его глаза с ужасом уставились на пограничника. Губы тряслись, пытались не то улыбнуться, не то выговорить что-то.
- Не понял? Здорово, говорю, ходок!
- Здравствуйте.
- Откуда топаешь?
Вот в такие минуты, накрытые внезапно, ходоки через границу обычно теряют способность врать.
- Из Баварии.
- И куда?
- Сюда… на Львовщину, потом в Карпаты.
- Надеялся благополучно границу проскочить?
- Меня уверяли… я думал…
- Вот и допрыгался! Выворачивай карманы.
Выложил бумажник, деньги и четыре гранатовых запала, завернутые в тряпочку. Не успел выбросить.
- Где гранаты?
Стебун кивнул в глубь чердака.
- И пистолет там.
- Ищи, Аргон! Аппорт! - скомандовал Смолин. Собака убежала и вернулась, сжимая зубами длинную деревянную ручку гранаты. Она была на боевом взводе. Если Аргон нечаянно выронит или бросит, она неминуемо взорвется.
- Тише, Аргон, тише! Так держать.
Аргон замер. Смолин подошел, осторожно взял гранату, вытащил запал из гнезда и перевел дыхание.
- Хорошо, Аргон, хорошо! Ищи!
Собака опять скрылась в темноте и принесла еще одну гранату, но уже не заряженную. В третий раз принесла пистолет, в четвертый - запасную обойму, в пятый вернулась ни с чем. Требовательно ткнулась мордой в ноги следопыту; приласкай, мол, дружище, я заработала.
- Хорошо, браток, хорошо!
Нарушитель смотрел, смотрел на них и вдруг брякнул:
- Я тебя знаю, старшина. Ты - Смолин. Александр Николаевич. Самый знаменитый следопыт западной границы. И собаку твою знаю. Аргоном ее зовут. И тебя и твоего пса там, в Баварии, приговорили к смерти.
Смолин засмеялся и погладил собаку.
- Слыхал, какой мы чести удостоились? Враги к смерти приговорили - вот, брат, как насолили мы им. Гордись, Аргонушка!
Посветил фонариком в лицо Стебуну.
- Не тебе ли приказали отправить нас на тот свет?
- И мне и другим. Наши люди давно охотятся за тобой. Опасайся! И не забудь доложить начальству о моем добровольном признании. Рассчитываю на снисхождение.
- Интересно! Так вот почему мы с тобой, Аргон, так старались поймать чужака!
На лице задержанного появилось выражение надежды и откровенной лести.
- Собственного убийцу, можно сказать, ловили, - угодливо подсказал он.
- А мы вас всех ловим как собственных убийц.
Следопыты, как правило, избегают разговаривать с задержанными в присутствии собаки, которая повергла нарушителя. И хорошо делают. Собака не должна ни на мгновение терять настороженности, всегда должна быть готова защитить инструктора от возможного нападения.
То, что для других собак было противопоказано, Аргону ничем не грозило. Смолин мог сколько угодно разговаривать с задержанным - и это не сбивало Аргона с толку. Идеальный слух Аргона всегда безошибочно воспринимал враждебную музыку слов своего друга. Так было и теперь. Аргон сидел у ног Смолина и следил за каждым движением врага, за выражением его лица. Если бы тот замахнулся, Аргон в то же мгновение прыгнул и схватил его за руку. Если бы вздумал убежать, он догнал бы, вскочил на спину, вцепился зубами в горло.
- Эй, Смолин, где ты там? Живой или не живой? Отзовись! - тревожно закричал Жора Ситников.
Не удивляйтесь и таким словам: солдаты к ним привыкли, считают обычными. Очень часто приходится терять товарищей в схватках с врагом.
- Иду! - откликнулся Смолин.
Он толкнул нарушителя прикладом автомата.
- Двигай, двигай! Постой!.. Давно ты знаешь стариков?
- Каких стариков?
- Этих, что приютили тебя. Хозяев хаты.
- Вовсе не знаю. Даже не видел.
- Значит, ты залез на горище без их ведома?
- Ну да! Так надежнее.
- Боялся, что сообщат пограничникам?
- Верить теперь никому нельзя.
- Я так и думал, Давай двигай вниз!
- У меня вопрос, старшина. Один-единственный. Можно?.. Скажи, будь ласка, как это я напоролся на тебя? Счастливый для тебя случай или…
- Мне приснилось, где и когда ты должен перейти границу.
- Нет, правда, старшина?!.
- Правды хочешь? Что ты в ней понимаешь? Ладно, скажу. Ты потому напоролся на пограничников, что мы ждем убийц оттуда в любую погоду, в любой час, на любом направлении и преследуем вас до конца.
- Красивые слова! - вздохнул Стебун. - Сколько слышал я их в своей жизни!..
- Наши слова не расходятся с делом. И ты в этом сам убедился. И еще раз убедишься… там, на досуге. Все. Поговорили. Пошел! Живо! Эй, ребята, принимай гостя! - закричал Смолин вниз.
Нарушитель стал на четвереньки, проворно, ногами вперед, протиснулся в лаз.
Небо на востоке заметно прояснилось, но дождь все еще шел, такой же сильный, как и вечером.
Дождь. Всю дорогу дождь.
Можешь поздравить меня с сыном, дружище. Назвали его Витей. В твою честь. Четыре килограмма потянул. Парнишка вышел полновесным. Сразу же, как только начал самостоятельную жизнь, рот свой растянул до ушей, как его отец. Всем, всем, всем, кто смотрит на него, улыбается: докторам, сестрам, нянькам, матери, отцу, бабушке. Другие в его возрасте плачут, а он смеется. Не уберег я сыночка от нежелательного наследства, наградил своей улыбкой. Всю жизнь ему придется нести наказание за отцовские грехи. Представляешь?
А Юлия, как ты понимаешь, не видит в нашем пацане никаких недостатков. Цацкается с ним с утра до утра. И меня к своему материнскому делу приобщает. И, знаешь, у меня вроде все получается. Никогда не приходилось возиться с пеленками, с простынями, с бельем, и ничего: постирал как настоящая прачка. И даже погладить сумел. И купать парнишку научился. И колыхать. И обед съедобный между делом могу сварганить. Юлия рада. Смеется и нахваливает меня. Не подозревал я в себе таких талантов. А я после ее поощрений еще больше стал стараться. Теперь печку топлю, и пол подметаю, и посуду мою, я за лекарством в аптеку бегаю. Юлия сейчас ни во что не вмешивается. Никаких приказаний рядовому Смолину не отдает. Только Витьку кормит, убаюкивает да на свежий карпатский воздух вывозит! Исчез волевой командир. Ее место заняла кормящая мама.
Если бы ты знал, брат, какое это счастье в доме - кормящая мама, твоя жена, твоя любимая! Днем и ночью, во сне и наяву я вижу их обоих - Юлию и нашего сыночка. Все ради них готов сделать. Жизни не пожалею.
Женись, брат, поскорее, заводи детей. Холостяк - неполноценный человек.
Вот какие пышные мои семейные пироги. А на службе все по-старому. Охраняем. Воюем. Ищем. Преследуем. Ловим. Обезвреживаем.
На заставе никто не знает, чем занимается грозный старшина после того, как вернется с границы. Вот какой я непутевый. Не хочу ничего скрывать от товарищей и все-таки скрываю. Стыдно признаться, что помогаю жене, другу, товарищу. Ты подумай только, чего стыжусь! Почему так получается, а? Почему мы, мужики, стыдимся делать доброе дело? И почему без всякого стыда и совести часто обзываем друг друга, наступаем на мозоли, хлещем горькую, сумасбродничаем?
Можешь не отвечать. Знаю, что ты скажешь. Для меня слова холостяка никакого авторитета не имеют. Будь здоров, Витя. Пиши о своих заводских делах. Достроил катер? Не раздумал этим летом путешествовать по Волге? Обо всем пиши. Все мне интересно. Я, брат, твоими письмами, как пуповиной, связан и с Волгой, и с Горьким. Нельзя мне без них здесь, на глухой заставе. Понял? Так что не ленись, пиши почаще.
По следам Бурого
В районное отделение милиции был доставлен человек, задержанный вечером в запретной пограничной зоне и подозреваемый в попытке пробраться через границу. Утром арестованного должны были передать в соответствующие органы для тщательного расследования. Но той же ночью он, выломав решетку в камере предварительного заключения, бежал.
Около районного отдела милиции машину, в которой приехал Смолин с Аргоном, встретил начальник милиции, пожилой, с озабоченным лицом майор. Он подал следопыту руку и почтительно, будто перед ним был генерал, сказал:
- Милости просим. Я жду вас целый час.
- А зачем вам было меня ждать, товарищ майор? У вас есть свои собаки и следопыты.
- Есть, да не такие, как твоя. Это первое. И следопыты у нас не такие квалифицированные. Это второе. Арестованный подозревался в попытке нарушить границу. Это третье и, пожалуй, самое главное. Так что, товарищ пограничник, вы будете искать "своего" нарушителя.
Смолин посмотрел на огромный мрачноватого вида дом, который занимала милиция.
- Отсюда он и бежал?
- Сейчас все покажу. Пошли!
Загремело железо. Распахнулась калитка. Аргон потянул поводок. Смолин поддался ему и очутился по ту сторону черты, отделяющей свободу от несвободы. Оглядывая двор, сильно освещенный большими лампами, чисто выметенный, он заметил:
- У вас образцовый порядок, товарищ майор.
Начальник милиции скривился так, будто внезапно почувствовал острейший приступ зубной боли или колики в животе.
- И я так думал до сегодняшней ночи.
Дом-громадина был выстроен в форме буквы "П".
Большая часть его скрывалась в земле. Отгрохали его, как видно, во времена императора Франца-Иосифа. Стены сложены из крепчайшего бордово-коричневого кирпича - снарядом не прошибешь. В глубоких нишах скупо поблескивают стеклом крошечные оконца. Не окна, а крепостные амбразуры. Коридоры длинные, узкие, со сводчатыми потолками. Двери стальные, казематного образца. Предусмотрительны были архитекторы австро-венгерского императора. В любое время этот пограничный замок мог стать первоклассной крепостью.
Как только вошли в здание, холодное и сырое, с цементным полом, шибануло такой острой дезинфекцией, что Аргон покрутил головой и зафыркал. Собака, привыкшая к раздолью сосновых лесов, лугов, полей, рек и озер, терпеть не могла несвежего воздуха.
Майор остановился перед узкой дверью с тяжелыми засовами.
- Вот здесь он содержался.
Рывком распахнул дверь и мягко подтолкнул следопыта вперед.
- Прошу!
Камера-одиночка была сравнительно большая. Два метра на два. Железная койка. Столик. Табуретка. Деревянная полочка. Параша.
Аргон будто понимал и чувствовал, зачем его сюда привели, сел и, подняв голову, заглядывал в глаза следопыту, ждал знака или команды. Запах дезинфекции уже его не беспокоил. Освоился.
Смолин стоял у двери и медленно переводил взгляд с предмета на предмет. Его внимание привлекла размашистая, свежая надпись на стене: "Спасибо за гостеприимство. Бурый".
- Это что такое, товарищ майор?
- Намалевал перед уходом. Торопился, гад, а нашел время для художества. Кровью, между прочим, расписался. Наверно, руку поранил, когда решетку распиливал. Такого типа проморгали! Бурый! Это ж матерый бандеровец. Атаман!
Он тяжело опустился на табурет, вытер мокрое лицо, расстегнул крючок воротника кителя.
- Давай, старшина, ищи!
- Сколько лет этому Бурому? - спросил Смолин.
- Неполных тридцать. Двадцать восемь, три месяца и двенадцать дней.
- Какой он из себя?
- Есть фотография. Показать?
- Не надо. Расскажите, как выглядит.
- Высокий. Морда просит кирпича. На ногах стоит крепко. Ни от кого не отводит своих бесстыжих глаз. Все время нахально ухмыляется… А зачем тебе портрет, старшина? Разве собака будет искать его не по запаху?
Смолин улыбнулся:
- Моя собака капризная. Отказывается искать, если не знает, как выглядит враг.
Майор тоже пошутил:
- Ясное дело. Твоя собака не собачьей породы. Кстати, как тебя зовут?
- Александр Николаевич.
- Ну вот, Саша, рисую дальше его портрет. На горле рваный шрам. Видно, ножом какой-нибудь кореш полоснул. Фамилия его…
- Такие подробности лишние. В какое время он убежал?
- Пока еще неизвестно. Расследуем.
- После двенадцати?
- Да. Между двумя и тремя полуночи.
- А трамваи и автобусы у вас ходят до двенадцати?
- Да.
- Вот и хорошо! Для нас с вами хорошо, товарищ майор. В два часа ночи беглец не мог воспользоваться городским транспортом. Пешком пробирался через центр.
Майор снова удивился:
- Почему ты думаешь, что он пошел в город? Центр от нас далеко, а лес, поле и большая дорога рядом.
- Если сбежавший умный, ловкий, смелый, то он обязательно пошел в город. Это надежнее. На улице собаке труднее найти следы, чем в лесу или в поле. Бурый это знает.
- Он мог и на попутной машине добраться куда ему надо.
- Нет, товарищ майор, Бурый на случай не полагается. Откуда он родом? Мать и отец живы? Сестры? Братья?
- Смотри, какой дотошный! Ты кто, Саша? Следопыт или Шерлок Холмс?
- Я пограничник, товарищ майор.
- Зачем же тебе, пограничнику, расследованием заниматься? Бери след - и баста!
- Успеется! Мы с Аргоном идем по следу врага не с закрытыми глазами. Приглядываемся. Вспоминаем. Сравниваем. Рассчитываем. Соображаем, что к чему и куда. Как вы думаете, у него есть в городе друзья, родственники?
Майор умоляющими глазами посмотрел на следопыта и, прижав к груди руки, попросил:
- Саша, ради бога, приступай к работе, пока след не выдохся. Понимаешь, земля подо мной горит. Я чувствую себя таким виноватым, что сам готов в одиночку сесть вместо этого подлеца.
- А я, товарищ майор, давно уже работаю. Зря беспокоитесь. Все будет в порядке.