Кое-где сохранились пограничные, еще довоенных времен, дубовые столбы. Глухомань, звериный заповедник. Лесная КСП там и тут истоптана зверьем. Мы с Хафизовым не верим своим глазам, приглядываемся, исследуем следы - не ухищренные ли? Нет, настоящие. Прошли кабаны, косули, олени. Их здесь немало.
Идем дальше. Головы наши все время опущены. Взгляды прикованы к вспаханной земле. Влажная, пухлая, черная, она после дождя хорошо сохраняет самый легкий след. Даже заячий.
Вдруг мы увидели глубокие, одинаковой формы ямки. Останавливаемся. Рассматриваем. Человек наследил, не иначе. Сделал вид, что от нас за границу уходит. Сердце мое учащенно забилось. Я говорю Хафизову:
- Нарушитель. Спиной к нам пришел.
- Спиной? - удивился мой молодой напарник. - А как ты узнал?
- А чего тут хитрого? Видишь, каблуки вдавлены, а носки еле прикасаются к земле. Прошла женщина. Туфли у нее примерно тридцать седьмого размера, на венском каблуке, подошва резиновая, в елочку. Шла она без багажа, налегке. След не очень свежий, двухчасовой давности. Видно, сразу, как только гроза утихла, и перемахнула. Далеко не успела уйти. Километров пятнадцать, не больше. Иду на преследование, а ты, Хафизов, мчись на заставу. Слышал? Понял? Повтори!
Хафизов скороговоркой повторил все, что я сказал.
- Все правильно. Так, слово в слово и доложи начальнику заставы. Давай мчись. Одна нога здесь, другая - там.
Хафизов подвернул повыше, под ремень, полы шинели и побежал. Через час будет на заставе. Раньше по такой земле не добежишь.
Я остался один. Медленно светает. Джек сидит около меня и, задрав голову, тревожно заглядывает в глаза, дрожит. Нервно зевает, ждет команды. Догадывается, псина, что предстоит большая работа. Ну!
Застегнул я все пуговицы на шинели, затянул потуже ремень, приладил автомат как следует за спиной, чтобы не болтался, понадежнее прикрепил к поясу гранаты и запасные диски с патронами. Достал пистолет. Зарядил. Потом не спеша подвел Джека к отпечаткам нарушителя и громко, четко скомандовал:
- След! След! След!!! Ищи, Джек!
Он сразу, с первой попытки, верхним чутьем подхватил запах следа и со всех ног помчался в наш тыл, в лес. Мимо хмурых сосен. В лощину. Через поляну. Преодолел просеку. Обошел мутное озерце и прилегающее к нему болото. Вырвался на большую песчаную лысину.
К этому времени уже совсем рассвело, и тут на сыром утреннем песке я увидел следы босых ног. Да, отпечатки женские. Аккуратные, небольшие, с неискривленными, не старушечьими пальцами. Известное дело, для такого выбирают молодых, здоровых и не пугливых, умеющих за себя постоять. Молодая баба, наверное, зубастая и вооружена. Посмотрим.
Побежал я с Джеком по босоногому свежему следу. Каждую минуту готов увидеть нарушителя. Бегу пятнадцать, двадцать, тридцать минут, а его нет и нет. Километров десять, если не больше, крупной рысью отмахал. Остановился. Дал передышку себе и Джеку. Собака в ней не нуждается, рвется вперед. Не пускаю. Пусть набирается сил - пригодятся.
Стою, прислонившись к дереву. Прислушиваюсь.
Мысленно вглядываюсь вперед, Вытираю с лица пот. Надо отдышаться: чересчур здорово рванул, не рассчитал, думал, скоро догоню нарушителя.
Джек зарычал, натянул поводок. Смотрю, из кустов выходят две девчушки с корзинами. Головы укутаны в теплые платки, а ноги босые. Они тоже увидели меня. Обомлели. Испугались. Но Джек не рвется к ним.
- Не бойтесь, девоньки, я крепко держу собаку. Вы откуда?
Они назвали ближайшую лесную деревню Житницы.
- Вы что здесь делаете?
- Грибы собираем.
- Давно?
- С самого рассвета.
- И много собрали?
Они встряхнули корзинами.
- Много. До краев. Домой уже идем.
- А другие грибники в лесу есть?
- Есть. Тетка Васена, тетка Лизавета, Маруська Блюзнюк с братом, бабушка Марина.
- Где они?
- Там, - девочки махнули руками в ту сторону, откуда прибежал я с Джеком.
Вот тебе и на! Неужели кто-нибудь из них, тетка Васена или тетка Лизавета, заблудился и оставил след на границе? Бывало и такое. Посмотрим!
- Как вас зовут, девчата?
- Я Галя Гарусная, - сказала одна.
- А я Таня Вербная, - сказала другая.
Сам не знаю, почему я заинтересовался их именами. Ни к чему вроде мне было их знать. Так просто спросил. Галя и Таня. Спросил и забыл.
- А чужих грибников вы не встречали в лесу?
- Нет, не встречали.
Все. Поговорили. Отдохнули. Можем бежать дальше.
- След! След! Ищи, Джек.
Искать ему не надо. И не терял. Опустил голову и побежал.
Между деревьями уже пробивалось солнце. Косые струны его лучей висят между соснами. Сильно пахнет грибами. Или мне кажется, что пахнет.
Бегу за Джеком, одним следом интересуюсь, жду схватки с нарушителем, однако все, что делается по сторонам, почему-то вижу, и всякие посторонние мысли лезут в голову.
Поют птицы. Блестит роса. Ветра нет, но на осинах лопочут крупные мясистые листья. Из некошеных и никем не мятых трав выглядывают розовые, красные, белые, синие цветы. Алеет малина, земляника. А грибов, грибов, да все белых, столько вокруг - в один присест можно корзину набрать!
Джек вдруг круто свернул в сторону, подбежал к густым кустам терновника, ощетинился и зарычал. Я поднял пистолет, но стрелять не собирался. Там, в темных колючих зарослях может быть не нарушитель, а грибник. Вполне возможно.
Джек рычит сильнее, натягивает поводок, взвивается на дыбы. Пустить или не пустить? Опасно и то и другое.
- Эй, кто там? - закричал я. - Выходи, - и перебросил автомат со спины на грудь и клацнул затвором.
Из кустов сейчас же откликнулись.
- Не стреляй, пан жолнеж, если не хочешь убить молодую матку.
Голос молодой, веселый. Нет в нем никакого страха. Нарушители не так разговаривают с пограничниками. Местная жительница? Проверим!
- Выходи сюда! - приказал я.
Какое-то время в кустах было тихо. Потом стал слышен шорох, ветви раздвинулись, и на песчаную поляну вышла пригожая, лет двадцати молодуха. Босоногая. Среднего роста. Черные густые волосы заплетены в две толстых тугих косы. Белая блузка. Темный деревенский жакет. Черная домотканая юбка. На спине плахта с каким-то мягким барахлишком. В руке алюминиевый бидончик с молоком или ягодами.
Васена, наверное, из деревни Житницы. Или Лизавета.
- Кто такая? Откуда? Что здесь делаете?
- На какой вопрос раньше отвечать? - улыбается молодуха.
Говорит она по-украински, но с сильным польским акцентом. Но это еще ничего не значит. Многие местные жители так разговаривают. Среди них немало поляков.
- Документы есть?
- Какие у меня документы, пан пограничник? Я здешняя, из деревни Буска. Иду к маме в Кухарское лесничество.
- В Кухарское? А сюда вы как попали?
- Ногами, пан пограничник. Шла, шла и попала.
- А вы знаете, где находитесь?
- Нет, пан пограничник, не знаю.
- В двадцати километрах от Кухарского лесничества. На запад.
- Вон куда меня, бедолагу, занесло. Я так и думала, шо заблудилась. Гроза виновата. Я ще вчера вечером вышла из хаты. Дытыну положила в колыску, убаюкала, сказала свекру, щоб приглядывал - и помчалась. Думала, за ночь туда-сюда обернусь. Но по дороге попала под грозу. Ну и напугалась же. И намокла, як курица. Ой, пан солдат, не приближайтесь! - закричала женщина. Но сейчас же засмеялась и добавила: - Не вас я боюсь, а собаки. Солдаты не кусаются.
И умолкла. Смотрит на меня больше чем приветливо и ждет, что я скажу, что сделаю.
А я молчал и улыбался по привычке. Женщина приняла мою улыбку на свой счет, как ответ на ее зазывной смех и шутку. Ничего, пусть себе заблуждается.
- Пан, будь ласка, укажите дорогу в лесничество. Может, и вам туда надо, а? Вдвоем веселее будет шагать.
- Как тебя зовут, красавица? - спросил я. - Не Марыся случаем?
- Правильно, Марыся, - обрадовалась женщина. - Вот это да, вот это диво! А как же ты узнал, солдатик?
- Очень просто. На твоем лице вот этакими литерами написано, что ты Марыся.
- Нет, правда, скажи - как узнал?
- Твои земляки сообщили.
- Какие?
- Те самые… Твоя мать в Кухарском лесничестве живет?
- В Кухарском.
- А соседи у тебя Галя Гарусная и Таня Вербная?
- Верно, они самые.
- Вот от них я и узнал. Значит, Марыся?
- Угу. А тебя, пан солдат, как звать? Иван, наверное? Все вы, русские, Иваны.
Я немного помолчал и, оглянув женщину от босых ног до бровей, строго сказал:
- Ну, вот что, Марыся, или как там тебя. Хватит сказки рассказывать. Пошли на заставу.
- Пан солдат, не пойду я на заставу. Я домой пойду. В лесничество.
- Я вас задерживаю, гражданка. Временно. До выяснения личности.
Красивое, измученное бессонной ночью лицо женщины исказилось страданием. Темные большие глаза наполнились слезами.
- Отпусти ты меня, Иван, ради христа.
- Повторяю: задерживаю до выяснения личности.
- А чего тут выяснять? Вся я тут. Смотрите, пан пограничник, выясняйте.
- Что у вас на спине? Покажите!
Она сейчас же сбросила небольшой плоский узел на землю, развернула. Показала грязные туфли, праздничное платье, платок, краюху хлеба домашней выпечки, кусок сала.
Посмотрел я бидон. Он был полон кислого молока.
- У мамы нету коровы, - пояснила молодуха. - Я каждый раз, когда иду к ней в гости, ряженки прихватываю.
Я оставил Джека охранять женщину, а сам пошел в кусты терновника, чтобы посмотреть, не спрятано ли там что-нибудь. Ничего не нашел. Вернулся. Женщина смотрела на меня умоляющими глазами.
- Дорогой пан пограничник, не задерживайте! - она прикоснулась к своей пышной груди. - Я должна дытыну годувать, молоко перегорит. Отпустите, будь ласка.
- Я вам уже сказал: мы должны выяснить вашу личность.
- Чего ж тут выяснять? Я Марыся Вронская. Живу в Буске, вторая хата от речки. Синие ставни. Муж работает на станции. Свекор - дома, по хозяйству. А родом я с Кухорского лесничества. Каждая собака меня знает. Отпусти, не бери на свою чистую душу тяжкий грех.
Очень убедительно говорила Марыся или как ее там звали. Если бы я был первый день на границе, я, может, и поверил ей. Мы, пограничники, народ недоверчивый, вот в таких случаях, когда обнаружили на КСП следы.
- Ничего, Марыся, моя душа стерпит.
- Я пожалуюсь твоему начальнику.
- Правильно сделаешь. Где ты была, Марыся, два часа тому назад? Отвечай!
- Где?.. - она оглянулась в ту сторону, откуда мы с Джеком прибежали. - Вроде бы там. А может быть, и не там. Голова у меня кругом пошла.
- А почему ты спряталась в кусты при моем приближении?
- Волка твоего испугалась.
- Ну! А почему ты границу переходила задом наперед?
- Какую границу? Что ты, солдат! За кого ты меня принимаешь?
- Ну! Собирай вещи, пошли на заставу. Там все выясним и довезем до лесничества.
- Ну, если так, я согласна. Пойду. Можно мне надеть чулки и обуться?
Я кивнул. Марыся села на землю, оголила мокрые ноги выше колен, вытерла их головным платком. Ничуть не стесняется. Я не хотел смотреть на то, что она делает, но не мог не смотреть, Ноги у нее белые, тугие, с круглыми розовыми коленями. Натягивает чулки, застегивает резинки, а сама смотрит на меня, улыбается.
- Сколько тебе лет, Ваня? Двадцать исполнилось?
Молчу.
- Ты еще не женат, Ваня? А дивчина у тебя есть? Давно дома не был?
Тихонько смеется, словно на свидание ко мне пришла, и ласково допрашивает:
- Ты еще не целованный, Ваня?
Одета она во все деревенское. На шее дешевые бусы, медный крестик на груди. Но дух от нее какой-то сдобный, одеколонный, табачный. Не деревенская девка. Не проветрилась и в лесу. Дух города остался.
Дело прошлое, чего греха таить: засмотрелся я на красавицу Марысю. Было такое дело, было. Не забывайте, что и мне тогда всего-навсего двадцать один стукнул. И я ни разу в своей жизни не свиданничал с дивчиной. Никто еще не говорил мне ласковых слов. И не смотрел никто так, как эта Марыся.
Ну! Засмотрелся, но не обалдел. Не забыл, кто я и что мне надо делать. И в мыслях ничего плохого не промелькнуло. Усадил я Джека в сторонке, переложил пистолет из руки в руку и сказал:
- Гражданка, я должен вас обыскать.
Она смотрит на меня веселыми ясными очами, белые зубы блестят в алой щелочке губ. Смеется.
- Будь ласка, обыскивай. Только не щекочи. Я боюсь щекотки.
Ну и баба! Попалась с поличным, капкан за ней захлопнулся, а она не теряется. Знали бандеровцы, кого посылали через границу.
Я осматриваю карманы ее юбки и жакета, а она мурлычет сквозь смех:
- Ой, солдатик, какие же у тебя руки холодные! И дрожат. Ты курей воровал, да?
- Не шевелитесь, гражданка! Стойте смирно.
- Да как можно быть смирной, когда ты…
- Без глупостей, гражданка… Помолчите.
- Вот так вояка! Бабьих слов опасается.
- Знаю я, куда ваши слова направлены.
Я сделал быстрый, самый поверхностный обыск и отстранился. Ничего не обнаружил. Если бы нарушитель был мужчиной, я бы не церемонился. Перетряхнул бы всю его одежду и всего основательно исследовал.
- И все?! - усмехнулась Марыся. - Плохо обыскиваешь, Иван. Не заглянул туда, где бабы прячут главные секреты.
Она выпятила грудь, развернула плечи, закинула за спину руки, что-то там быстро и ловко сделала и выдернула из-под кофточки белый, теплый даже на вид лифчик.
- Смотри! Ищи!
- Гражданка, и этот номер вам не пройдет. Видали мы и не такое.
Неправда. Ничего подобного мне еще не приходилось видеть.
Но она не угомонилась.
- Боишься? Меня? Такой хорошей?!
- Одевайся, гражданка! Спрячь свои приманки. Побереги для какого-нибудь зверя.
- Дурак ты, Иван. Большой дурак. Такая удача тебе привалила, а ты…
И повернулась ко мне спиной.
- Застегни, а то у меня руки короткие.
Я оттолкнул ее так, что она чуть носом не запахала. Лифчик лежит в одном месте, а она в другом.
До сих пор не могу простить себе этой грубости. Сорвался. Ослабел. Что вы сказали? Самооборона? От кого обороняться? От чего? Таких жалеть надо, а не бить. Не сама она такую жизнь выбрала. Кто-то заставил ее.
Ну. Лежит она, снизу вверх смотрит на меня. Нет уже во взгляде ни ласки, ни приветливости. Поскучнело лицо.
Я подцепил автоматом лифчик, перебросил к задержанной и в третий раз сказал:
- Оденьтесь, гражданка!
- Зря ты боишься, солдат. Не стану я жаловаться твоему начальству, И наговаривать на тебя не буду. Неплохой ты хлопец. Кричишь, строжишься, а глаза у тебя добрые-предобрые. И сердце, видно, доброе.
- Моя доброта не для вас, гражданка. Для таких, как ты, я автомат имею.
- Постой, солдат, не кляни! Ты ж ничего не знаешь, кто я и что. И не следователь ты, не прокурор, не судья. Всего-навсего пограничник. Твое дело поймать нарушителя и сдать начальству.
- Ошибаетесь, гражданка. Когда я несу службу на границе, я выполняю обязанности высшего представителя власти и закона. Одевайтесь!
Я ей одно говорю, а она мне другое.
- Спасибо тебе, представитель, что не воспользовался. Всю жизнь буду помнить.
- Хватит вам, гражданка. Поднимайтесь!
- Не верю. Все равно не верю. И ты будешь помнить меня, солдат. А, может быть, мы еще где-нибудь встретимся, а?
Я гаркнул на нее так, что Джек залаял и бросился на Марысю. Я с трудом удержал его.
Марыся поднялась и, сидя на земле, тяжело вздыхая, натянула шерстяные чулки, обулась. Я снял с нее туфлю, приложил к своей мерке, сделанной на границе. Совпадает. Точно. И в длину и в ширину. Марыся смотрела, смотрела на мою работу и вдруг заплакала в голос.
- Да, солдат, я перешла границу. Оттуда я, с той стороны. Полька. Мать, отца и всех братьев убили бандеровцы. Одна я осталась. Чудом уцелела. Убьют и меня, если поймают.
Плакала искренне, в три ручья слезами заливалась и рассказывала, какие зверства творят на той стороне националисты с трезубцами.
- На твоей земле я решила искать спасения, а ты… Разве так советские люди делают?
- Чего ж ты ночью, да еще в грозу, в проливной дождь бросилась на границу? Почему для такого дела день не выбрала?
- Какой там выбор, когда за тобой по пятам убийцы гонятся?
- А почему ты большой дорогой не пошла? Почему глухомань выбрала?
- Заблудилась, Поверь, солдат. Где петухи запоют, туда я и иду. Клянусь маткой бозкой, я говорю тебе чистую правду. - Она приложила руку ко лбу, плечу и груди.
Я не верил ни одному ее слову, но слушал с интересом. И сам не молчал. Вреда от нашего разговора ни границе, ни Смолину не предвидится. Почему же не поговорить?
Ну! Сидим мы с ней на земле, чуть поодаль друг от друга, и вроде мирно беседуем. Я, по совести сказать, не торопил ее. Ни к чему. Я был уверен, что старший лейтенант Постный уже принял меры и выслал нам навстречу людей.
- Марыся, ты грамотная?
- Гимназию окончила.
- Кто твои родители?
- Отец лесником был в Люблянском воеводстве.
- Ну, а ты сама работала?
- Еще как! С малых лет отцу и матери помогала.
- Трудовая, значит, барышня. И образованная. Ну! Если все так, как ты говоришь, почему же ты против трудового советского народа воюешь? Почему нашим врагам помогаешь?
- Пан пограничник, вы ошибаетесь. Я… я никому не помогала. К сожалению. Даже себе самой.
- Ладно, хватит трепаться, пани Марыся. Вставай. Шагом марш. Руки назад. И без глупостей. Если попытаешься бежать - застрелю. Все, Пошли.
И мы пошли. Она впереди, а я с Джеком чуть позади, Идем и молчим.
Вышли на тыловую дорогу, километрах в пятнадцати от заставы. Тут я и столкнулся с нашими. Они перехватывали возможные пути отхода нарушителя границы. Все. Задача выполнена. Идем домой вместе. Солдаты смотрят на Марысю по все глаза. Всяких успели повидать нарушителей, но такого… Вопросы ей задают. Но теперь она отмалчивается. Потеряла охоту разговаривать. Ни на кого глаз не поднимает. Злая как ведьма. А когда один из особенно любопытных тронул ее за плечо, она шуганула его отборной руганью.
Окончательно все прояснилось.
На безлюдной пыльной дороге показалась наша парная бричка. На передке, с вожжами и кнутом в руках, сидел Хафизов. Около нас он осадил разгоряченных лошадей.
- Товарищ старшина, разрешите доложить… Начальник заставы приказал срочно доставить задержанного…
Энергично, четко, по-уставному выговаривал слова, но при этом ошалело смотрел на "задержанного". Наверное, и у меня был вот такой же дурацкий вид, когда я увидел босоногую пани.
- Это… Это и есть нарушитель? - совершенно растерявшись, пробормотал Хафизов.
- Ну! - сердито отозвался я. - А ты думал, нарушители бывают только в штанах. Поворачивай оглобли!.. Садитесь, пани Марыся!
- Ничего, я пешком.
- Приказываю сесть. Ну!