Гитлер шагал в первом ряду, за флагами и знаменами; слева от него шел Людендорф, справа – Шойбнер-Рихтер. Также в первом ряду шел Геринг, как глава СА, Крибель, командир "Кампфбунда", Розенберг и телохранитель Гитлера Ульрих Граф (мясник, борец и известный буян). Затем, одна рядом с другой, шли три колонны: ударный отряд Stosstrupp Adolf Hitler, ветераны из мюнхенского СА и "Бунд Оберланд". За ними – "разношерстный люд". Их общая численность составляла две-три тысячи человек.
Прибыв на Мариенплац – центральную площадь Мюнхена с готическим зданием муниципалитета, – Гитлер вновь показал себя неспособным к принятию решений. Тем, кто определил курс, опять стал Людендорф. Он, будучи "при всех регалиях", направил шествие по направлению к Фельдернхалле – знаменитому зданию эпохи Возрождения рядом с площадью Одеон. Но узкая улочка, на которую вышли участники марша, была заблокирована кордоном полиции. Никому не известно, кто выстрелил первым. Через тридцать секунд – а когда стреляют, это немало – перестрелка прекратилась. Четырнадцать участников марша и четверо полицейских были убиты. Шедший рядом с Гитлером Шойбнер-Рихтер был убит одним из первых и увлек в своем падении Гитлера. Упавшего ничком фюрера закрыл своим телом Граф. В Графа попало не менее одиннадцати пуль (он выжил). Это был один из множества случаев, когда Гитлера защищало само провидение – впрочем, это можно назвать как угодно. Он отделался вывихом левого плеча, бежал и укрылся в загородном доме Ганфштенгля в Уффинге. Здесь он пытался было покончить с собой, но его остановила супруга Ганфштенгля, прекрасная Хелена, которая вырвала у него револьвер.
Тот день, когда он так "оскандалился", "свалился с каната" – как он сам выразится позднее, – на всю оставшуюся жизнь станет для Гитлера болезненным воспоминанием. Именно тогда завершился ученический этап его политической карьеры. В дальнейшем он перейдет к совершенно иной тактике: достижению власти законными средствами.
Историки до сих пор пишут, что ноябрьский путч был импровизацией. Однако Бригитта Хаман в своей книге о Гитлере и Винифред Вагнер заставляет нас в этом усомниться. Впервые Гитлер посетил Haus Wahnfried в Байрейте 1 октября 1923 года, за месяц до путча. Все присутствующие были тронуты торжественностью, с которой он впервые знакомился с местом, в котором жил, работал и был похоронен великий Вагнер. "Не подлежит сомнению, что Гитлер говорил Вагнерам о планируемом путче", – утверждает Хаман. "Очевидно, что он планировал свой визит к Винифред очень тщательно. Он появился лишь тогда, когда его уже стали считать особенным человеком, даже будущим "спасителем Германии", прихода которого давно уже ожидали по всей стране. Тогда он уже занимал центральное положение в немецких националистических союзах. То, что он нанес этот визит именно тогда, незадолго до путча и предполагаемого захвата власти, было подобно посвящению. Перед принятием важных решений религиозные люди отправляются в паломничество. Гитлер же пришел получить благословение [Хьюстона] Чемберлена и почившего учителя Рихарда Вагнера". Множились слухи, строились планы, был взят напрокат фрак – и вся эта затея обернулась ошеломляющим провалом, фиаско. Однако это фиаско сделает Гитлера фигурой национального масштаба.
"Большевизм от Моисея до Ленина"
Где же во время гитлеровского путча находился Дитрих Эккарт? Джон Толанд обнаруживает его в Бюргербраукеллере. Эккарт был там как раз перед самым выходом демонстрантов. Он был и около Изартора – смотрел, как те проходили мимо, распевая "Штурмовую песню", написанную им самим для СА. Тогда он уже был тяжело болен и, должно быть, следовал за колонной путчистов в автомобиле. После провалившегося переворота его тоже арестовали и поместили под стражу – сначала в тюрьму Штадельхайм, а затем – вместе с Гитлером и остальными – в крепость в Ландсберге.
Важным документом гитлеровской саги является незаконченный "диалог", написанный Эккартом несколькими месяцами ранее, в апреле и мае того года. Он назывался "Большевизм от Моисея до Ленина: диалог между Адольфом Гитлером и мной". Данный текст является записью не реального, а вымышленного диалога. Однако он, без сомнения, основывался – и в этом его особая ценность – на действительных беседах, проходивших между этими двумя людьми. Если бы эти страницы были чистым вымыслом, Эккарт никогда бы не стал давать их читать другим и их никогда не стали бы печатать после смерти автора – во всяком случае, не в нацистском издательстве Hocheneichen.
Немецкий историк Эрнст Нольте в 1961 году первым привлек внимание исследователей к этому документу, а биография Эккарта, написанная Маргарет Плевниа, с подробным комментарием и анализом этого диалога появилась в 1970 году. Однако лишь сейчас историки начали изучать этот диалог всерьез. Первые шаги Гитлера на политической сцене до сего времени были исследованы явно недостаточно. Этот поразительный пробел является не только причиной недостаточного или неверного понимания того, как формировалось мировоззрение Гитлера, он также дает свободу самым экстравагантным домыслам.
С точки зрения Плевниа, гитлеровский антисемитизм сформировался в период "между осенью 1919 года и летом 1920 года" под влиянием Эккарта. Это прослеживается в речах Гитлера, сохранившихся в архивах мюнхенской полиции. Влияние эккартовской разновидности "метафизического антисемитизма", упомянутого в предыдущей главе, бесспорно. Например, об этом свидетельствует следующий фрагмент: "Мы не хотим быть эмоциональными антисемитами, создающими атмосферу погрома: нами движет непреклонная решимость разоблачить зло в самой его основе и вырвать его с корнем. Для достижения этой цели оправданны любые средства, даже если бы нам пришлось заключить договор с дьяволом" (6.4.1920). И еще: "Если мы хотим вновь обрести здоровье, нам необходимо уничтожить эту отраву [то есть еврейский дух] как снаружи, так и внутри нас самих" (17.4.1920).
Гитлеровские антиеврейские тирады, развитие которых прослеживается со времен его зажигательных речей в Лехфельде и письма Гемлиху, становились все агрессивнее и напористее. Своего пика (на тот период) они достигнут в речи, произнесенной 13 августа 1920 года – менее чем через год после его вступления в кружок Харрера и Дрекслера. Название говорит само за себя: "Почему мы антисемиты?" Здесь Гитлер выдает весь свой антисемитский репертуар. В полицейском протоколе этой речи отмечено характерное нарастание отклика аудитории: "смех – аплодисменты – крики "браво!", сопровождаемые аплодисментами – бурные аплодисменты – бурные продолжительные аплодисменты…" Эти протоколы ясно показывают, что германская почва была готова принять семена, которые сеял Гитлер и ему подобные.
Разумно предположить, что Эккарт хотел засвидетельствовать этим диалогом тот факт, что именно он был ментором Гитлера. Одной из возможных причин, побудивших его изложить все это на бумаге, было быстрое ухудшение здоровья. Другой причиной могло быть и то, что Гитлер больше не желал довольствоваться эккартовским "метафизическим антисемитизмом" и обратился к более осязаемым обоснованиям своей миссии. Хотя Эккарт и был пламенным антисемитом, проповедовавшим очищение германской расы от иудейского зла и пришествие фюрера, который должен повести немцев к великому будущему, его аргументация и философские идеи были слишком абстрактны для целей, которых пытался достичь своей демагогией Гитлер. Гитлер не мог призывать к уничтожению и устранению евреев, одновременно утверждая, что их зло, яд демонической расы разлит во всем человечестве, включая каждого немца, присутствующего в аудитории. Дарвинизм, в интерпретации Чемберлена и Розенберга, был куда проще и практичнее. В конце концов, антисемитизм – это что-то вроде инстинкта, и для его оправдания сойдет любое сочетание элементарнейших аргументов, как бы слабо они ни были связаны между собой. Согласие аудитории обеспечивается вдохновенностью и силой речи, а не стоящими за ней рассуждениями.
Тем не менее, многие термины (яд, отрава, паразиты, бациллы) и концепции, которые Гитлер использовал и будет использовать в дальнейшем, находятся именно здесь, в этом тексте Эккарта. Он написан в форме диалога равных, чтобы не оскорбить недавно провозглашенного фюрера, если тому доведется его прочитать. Здесь есть и шизоидное толкование библейского рассказа о евреях в Египте: египтяне не держали евреев в рабстве, наоборот, евреи занимались своей обычной подрывной деятельностью, пытаясь свергнуть фараона. Здесь есть и положение о том, что именно христиане, последователи Павла, еврея из Тарса, подточили основы Римской империи, что привело к ее крушению. (Для Гитлера – так же, как и для Вагнера, Чемберлена, Розенберга и большинства нацистов – Христос не был евреем, он был арийцем и антисемитом.) Здесь и недвусмысленное отрицательное отношение к католической церкви, в корне своей иудейской, ведь ее священное писание – плод труда евреев, а многие ее праздники и церемонии – еврейского происхождения. Эти рассуждения находятся в прямом противоречии с тем фактом, что ответственность за антисемитизм в первую очередь несут именно христианство и католическая церковь. Конечно, Эккарт не забывает здесь и о теориях еврея Карла Маркса – они распространяются с тем, чтобы евреи смогли захватить мир, именно они вдохновляют Ленина и его иудео-большевизм.
Идеи, позаимствованные у Эккарта, встречаются здесь и там в различных беседах и ночных размышлениях Гитлера и в более поздние годы. Порой он будет заявлять, что нацизм должен вести борьбу с большевизмом слева и с капитализмом справа, потому что обе эти системы являются стратегическими инструментами для достижения еврейского контроля над миром. Эккарт в своем "диалоге" выражает это так: "Наш фронт стоит против левых и правых. Именно в этом причина того странного обстоятельства, что обе стороны, сражающиеся друг против друга, атакуют нас. Красные кричат нам, что мы реакционеры, а реакционеры – что мы большевики. С обеих сторон нас пытаются задавить евреи".
Читая это нагромождение бредовых идей, можно лишь дивиться тому, как миллионы людей, принадлежавших к самой культурной нации в мире (по крайней мере, в их собственных глазах), могли считать все это чистой правдой. Но это еще не все. Идей такого типа было больше – к примеру, теория мирового льда, теория полой земли, а также официально провозглашенная арийская наука, противостоящая еврейской науке Эйнштейна и подобных ему верхоглядов. Не стоит забывать и смертоносные "научные" расовые теории.
Да, политические, социальные и культурные фантазии Гитлера и нацистов были абсурдны, но в их основе – в основе фолькистского движения, к которому принадлежал нацизм, – лежало очень важное явление европейской культурной сцены: нежелание принять идеалы Просвещения, порожденные Разумом, и упорное инстинктивное сопротивление им. Именно эти идеалы, точнее, целостное мировоззрение, выражавшее их, и было объектом темной и злобной агрессии со стороны тех, кто считал себя носителем истинных, фундаментальных человеческих ценностей, рожденных "германской душой" в мифическом прошлом. Модернизм приравнивался фолькистскими фундаменталистами к просвещению и прогрессу, отождествлялся с материализмом, капитализмом, либерализмом, интернационализмом, демократией, социализмом, коммунизмом, большевизмом и тому подобным. Возьмите любой из этих терминов – обнаружится, что в письменных работах, речах и беседах Гитлера он будет связан со словом "еврей". Слова "еврей" и "еврейский" могли использоваться Гитлером и его людьми для всего того, что они находили лично неприятным, второсортным, низшим, несправедливым, враждебным или преступным. Однако с философской точки зрения они всегда применяли их к изменяющемуся и развивающемуся миру, причиной и оправданием развития которого было Просвещение. В этом аспекте нацизм был фолькистским движением, порожденным дезориентацией, чувством беззащитности и страхом – он был частью общеевропейской реакции на рождение нового мира.
Как человек становится антисемитом? В случае Эккарта ни конкретная причина, ни повод неизвестны, как неизвестны они и во многих других случаях. В те времена этими микробами был пропитан воздух, а в умственную пищу был подмешан яд, который начинал действовать, когда душевный склад людей оказывался к нему восприимчивым либо под влиянием определенных обстоятельств, либо в результате травматического опыта. Германский дух – и не только германский – был отравлен тем, что Джон Вайсс называет "идеологией смерти". Эккарт же прочел все книги на эту тему. В его "Диалоге" имеются ссылки на Отто Хаузера, Вернера Зомбарта, Генри Фода, Гугено де Муссо, Теодора Фрича, Фридриха Делицша и прочих, а сверх того – на целый ряд периодических изданий. И все это Эккарт пережевывает, для того чтобы Гитлеру было легче это усвоить.
Кроме того, с 1917 года стал играть важную роль новый фактор: Русская революция. Ленин, Троцкий, большевизм, Республика Советов, Бела Кун, спартаковцы, красные флаги, серп и молот, введенные левыми в обиход новые термины и лозунги – все это стало частью общественного сознания и воспринималось как угроза. Присутствие всех этих элементов в структуре мышления Гитлера является убедительнейшим признаком того, что она сформировалась именно в Мюнхене под непосредственным влиянием Эккарта, благодаря его письменным работам и частым контактам с ним, а также косвенно – под влиянием общества Туле и связанных с ним кругов, вдохновляемых Зеботтендорфом. Теперь наша главная задача – объяснить ту загадочную силу, которой владел этот "человек ниоткуда", позволившую ему совершить невозможное, сделавшую так, что "никакой серьезной альтернативы Гитлеру не было".
Да почиют в мире
Некоторые исследователи жизни Гитлера и нацизма в целом, осведомленные о той решающей роли, которую играл Дитрих Эккарт, считают, что в 1923 году Гитлер все больше дистанцировался от своего наставника. Одним из признаков этого, говорят они, является то, что Альфред Розенберг сменил Эккарта на посту редактора Völkischer Beobachter. Этот аргумент не слишком убедителен, так как у Эккарта к тому времени уже были серьезные проблемы со здоровьем. При этом Beobachter стал ежедневной газетой, и для руководства требовался человек, способный работать регулярно – а это не было свойственно Эккарту.
В качестве другого доказательства приводят абзац из автобиографической книги Эрнста Ганфштенгля "Пропавшие годы Гитлера". Здесь он пишет, что однажды ночью в Берхтесгадене Эккарт сказал ему: "Вы знаете, Ганфштенгль, Адольф, кажется, совсем свихнулся. У этого парня развивается неизлечимая мания величия. На прошлой неделе он расхаживал по двору со своим чертовым хлыстом, крича: "Я должен войти в Берлин, как Христос в Иерусалимский храм, я выгоню ростовщиков плетью!" и подобную ерунду. Говорю вам, если он не сладит с этим своим мессианским комплексом, он погубит всех нас". Другим симптомом возможной перемены в отношениях Гитлера и Эккарта является следующее замечание, которое последний обронил в разговоре с Ганфштенглем: "Я сыт по горло этой гитлеровской игрой в солдатики. Видит бог, евреи в Берлине ведут себя отвратительно, а большевики – еще хуже, но политическую партию нельзя строить на одних предрассудках. Я писатель и поэт – я уже не в том возрасте, чтобы и дальше идти с ним этой дорогой".
Тем не менее, есть факты, демонстрирующие, что Эккарт шел с Адольфом до самого конца. Когда НСДАП проводила свой первый партийный съезд – 27 и 28 января 1923 в Мюнхене, – Эккарт стоял на почетном месте рядом с Гитлером и глядел на марширующих по снегу людей. Именно в тот день были освящены первые знамена СА – и на всех них был изображен лозунг Deutschland erwache! (Пробудись, Германия!) – боевой клич, автором которого был Эккарт. (Deutschland erwache! – последняя строчка обоих куплетов его "Штурмовой песни".) Плевниа приводит факсимильную копию этой песни, записанную автором в гостевой книге "Братвурштглокля" ночью 18 января 1923 года. Эккарт сопроводил текст песни иллюстрацией, на которой изображен Гитлер, стоящий в воинственной позе со знаменем в руке. Это творение подписано ими обоими. 20 апреля, в день рождения Гитлера, Beobachter напечатал поэму, написанную Эккартом и озаглавленную "Германский фюрер". В ней Эккарт объявляет о том, что фюрер уже пришел: "Кто хочет видеть, да увидит! Сила уже здесь, и ночь отступает!"
Когда в апреле 1923 года Эккарт был вынужден скрываться – был выписан ордер на его арест в связи с его пасквилем на президента Эберта, – он инкогнито жил в горах над Берхтесгаденом. "В течение всего периода изгнания контакты Эккарта с НСДАП не прерывались. У него гостили Дрекслер, Аманн, Вебер, Эссер и Гитлер". Когда приказ об аресте был отменен, Эккарт вернулся в Мюнхен и дважды выступал с речами на партийных собраниях НСДАП. В ходе Ноябрьского путча он встретился с Гитлером в Бюргербраукеллере перед самым началом марша на Фельдернхалле. После путча он какое-то время пытался сохранять единство разваливающегося нацистского движения, помогая Розенбергу, но в конце концов тоже был арестован. В тюрьме Штадельхайм он пишет стихотворение, в котором бичует немцев за то, что они оставили своего фюрера в борьбе за спасение отечества: "Народ трусов! Вы гнушаетесь всякого, кто преданно служит вам!.. Вы рождены для рабского ярма, вам лишь бы набить брюхо!" Это, несомненно, показывает, что крепкая связь между Эккартом и Гитлером существовала по-прежнему. Плевниа также цитирует слова друга Эккарта, некоего Райда, который летом 1923 года услышал из уст Эккарта следующее: "Если и есть человек, которого провидение выбрало для спасения Германии, то это Адольф Гитлер, и никто другой". Даже после Ноябрьского путча Эккарт доверительно признается Райду, что "продолжает верить в Гитлера, так как ему покровительствует судьба". Но самым весомым подтверждением нерушимости связи между наставником и учеником были те почести, которые Гитлер воздавал Эккарту с момента своего прихода к власти. Стоит вспомнить и слезы, которые всякий раз наворачивались ему на глаза, когда он вспоминал Эккарта. Для Гитлера, который никогда не забывал и не прощал ни малейшего неуважения к своей персоне, это воистину исключительный случай.
Дитрих Эккарт был освобожден из тюрьмы в Ландсберге по причине серьезного сердечного недомогания. Ганфштенгль пишет, что Эккарт однажды просто свалился во время учебной тревоги. Он умер в Берхтесгадене 26 декабря. Перед смертью он якобы сказал: "Следуйте за Гитлером. Он будет танцевать, но мелодию написал я. Мы дали ему средства для общения с Ними… Не скорбите обо мне, я повлияю на историю больше, чем любой другой немец". В этих словах много истины – даже если они апокрифичны или преувеличены.