- Что за Хоромов и Бурченко? - с интересом спросил Климентьев.
- Ну, это уже наши личные дела, - объяснил я. - Нам сказали, что здесь, на свалке, среди собирателей металла, крутятся два парня из нашей школы, которые знают, кому можно толкнуть сорочьи гнезда. Ну те, что из проволоки, я имею в виду.
- Сорочьи гнезда? - Климентьев прищурился. - Это и я знаю, и не надо вам никаких Бурчалкиных или как их там! Есть у нас один тут, забавный человечек. Он скупает у ребят сорочьи гнезда. Насколько понимаю, кому-то из посредников Деда потом сдает. Мы его не теребим, позволяем зарабатывать как может, потому что это не человек, а тридцать три несчастья. Пусть хоть как-то подкормится. Раньше, когда он работал учетчиком в цехе, с ним вечно выходили неприятности, вроде и обидные, но до того смешные, что все за животики держались. И постоянно ждали, что он еще учудит. Пойдемте, я вас познакомлю. Сорочьи гнезда он точно возьмет - это, по-моему, его пунктик. Он как раз при бухгалтерии сидит, помогает в расчетах, в составлении ведомостей. Особо важные документы ему не доверяют, потому что он обязательно что-нибудь напутает, но со всякими мелкими счетами-фактурами справляется. На заводе - в административном здании, я имею в виду - только и осталось народу, что два бухгалтера и он. Потому что представить его на сборе картошки - это вообще нелепо.
И, развернувшись, он направился к административному зданию. Мы заспешили за ним - нам было интересно, что же это человек такой "тридцать три несчастья", который скупает сорочьи гнезда.
Мы поднялись по лестнице на один продет и заглянули в небольшую комнату. Это была боковая пристройка на высоком фундаменте, и комнатка получалась как бы между первым и вторым этажами. Чтобы подняться на "полноценный", так сказать, второй этаж, где находилась бухгалтерия, надо было одолеть еще один пролет.
В комнатке сидел сгорбленный человечек с озабоченным выражением лица. Он пил чай, налитый из стоящего на соседнем стуле термоса, проглядывая при этом какие-то документы, и очень тщательно следил, чтобы чашка с чаем находилась как можно дальше от этих документов. Увидев нас, он вздрогнул, и чашка, почти поднесенная к губам, опрокинулась ему на брюки.
- Ой, не везет тебе, Павлиныч, - стараясь спрятать улыбку, сказал Климентьев. - Ну как есть не везет.
- Да это еще ничего, - с хмурой покорностью судьбе ответил Павлиныч. - Сейчас тепло, быстро высохнет. А вот зимой, Когда здесь не топят... Я ж один раз вот так брюки снял, положил на электрообогреватель, чтоб от чаю высохли, а тут как раз Зина бухгалтер зашла... А другой раз передержал их на этом электрообогревателе, дырку прожег, пришлось топать, потуже шубу запахивая, чтоб никто не заметил и чтоб сквозь эту дырку ноги не застудило. А ведь все мои родители подсуропили. И дед руку приложил, отца Павлином назвал, хоть и старое русское имя, да уж больно в наши времена... - Он махнул рукой. - А отца с матерью угораздило меня Электроном назвать - как раз было время, когда все с ума сходили, восхищаясь расцветом советской науки...
- Так вы Электрон Павлинович? - не выдержал Ванька.
- Вот-вот! - закивал наш новый собеседник. - Не имя, а насмешка, да? С этой-то неудачи при рождении все и началось. Может, не сглупи мои предки и сделай меня Павлом Петровичем например, у меня бы вся жизнь иначе пошла. Ладно, что толковать. Сделанного не воротишь.
- Это точно, - не без ехидцы согласился Климентьев. - А мы к тебе вот по какому делу. Ребята нашли еще одно местечко, где имеются сорочьи гнезда из проволоки. Возьмешь у них, если принесут?
- Еще бы не взять! - оживился Электрон Павлинович. И, попытавшись, не очень умело, изобразить безразличие, спросил: - А где это место?
- Так тебе и скажи! - рассмеялся Климентьев. - Это всегда - секрет фирмы. В общем, запомнили, ребята, куда гнезда нести?
- Запомнили, - закивали мы. Хотелось бы, конечно, поговорить с этим чудаковатым (Ванька бы просто сказал "ушибленным") Павлинычем поподробней, но сейчас надо было заниматься другими делами. Я подумал, что мы можем перехватить его либо после бухгалтерии, либо завтра наведаться - прихватив для убедительности ком из кусочков разнообразной проволоки, который валялся у нас в сарае. Ведь всегда можно сказать, что мы разобрали гнезда и сами смотали их в этот ком...
- Хорошо, - сказал Климентьев. - Тогда пошли в бухгалтерию.
- В бухгалтерию? - живо поинтересовался Электрон Павлинович. - А зачем вам?
- Ребята, так сказать, на производственной практике... - сообщил Климентьев. - Борис, покажи ему вашу бумагу.
Я предъявил Павлинычу наш "мандат", и тот изучил его с большим благоговением.
- Степанов, вроде того, ваше обучение на себя взял? - спросил он.
- Вроде того, - ответил Ванька.
- Тогда мне надо ключи вам выдать, - сказал Павлиныч. - Ведь сегодня суббота, ни Зины нет, ни Маши.
- Конечно!.. - хлопнул себя по лбу Климентьев. - Я и забыл.
- Но они всегда ключи мне оставляют, - продолжал Павлиныч. - Ой, куда же я их дел? - Ища ключи, он взял термос со стула и теперь бестолково держал его в левой руке. - Не дай Бог, потерял - особенно от сейфов! Ведь мне голову оторвут... А, вот они...
- Держите, - приняв ключи от Павлиныча, Климентьев передал их нам. - Я вас провожу, покажу, где какие книги, а дальше сами возитесь.
- Вы надолго? - полюбопытствовал Павлиныч. - А то мне тоже скоро уходить, а без ключей я уйти не могу. Обещал Зине их занести по пути домой.
- Да нет, мы недолго, - ответил я. - Полистаем книги, чтобы понять, что к чему, и уйдем. Нам ведь надо только уяснить для начала, как это делается.
- А если и задержитесь, невелика беда, - вмешался Климентьев. - Ты уходи спокойно, а ребята ключи мне оставят, я в понедельник сам их Зине вручу. У меня оно и целей авось будет...
- Ну, можно и так, - с некоторым облегчением согласился Павлиныч. - Я, может, тогда через двадцать минут - через полчасика соберусь и домой пойду.
- А если вы еще будете, когда мы там закончим, то, может, мы насчет гнезд подобней договоримся, - сказал я.
- Насчет гнезд - всегда добро пожаловать, - кивнул Павлиныч.
Мы поднялись в бухгалтерию, отперли дверь, потом сейфы, Климентьев показал какие книги и подшивки документов в первую очередь стоит поглядеть.
- Ладно, пойду я, - сказал он. - Сиди сколько влезет. И ключи мне занесите.
- Вообще странно, что они такому растяпе ключи оставили, - заметил Ванька.
- Ну, тут все такое хлипкое, что и без ключей можно вскрыть любую дверь и любой сейф, - рассмеялся Климентьев. - А поскольку в документах ничего секретного или криминального нет, пустая писанина одна, то почему бы не оставить ключи Епифанову, коли ему надо работу закончить?
- Епифанов - это фамилия Павлиныча? - уточнил Ванька.
- Она самая. И я бы советовал вам запереться. Нет, никто вас не обидит, но Епифанов, как многие одинокие неудачники, которым и поговорить не с кем, любит искать собеседников. Как начнет талдычить о своем, так может заболтать до смерти. Но он хоть и навязчивый, но не настырный. Если увидит, что дверь заперта и что вы не хотите, чтобы вам мешали, - докучать не будет.
Мы послушались совета Климентьева и заперли дверь. И правда, через некоторое время нам показалось, будто кто-то тихо подошел и попробовал войти, но, убедившись, что дверь заперта, так же тихо удалился. Но нам было не до того. Теперь, когда мы знали про махинации с металлом, все цифры последних месяцев - особенно связанные с отправкой вагонов - виделись нам в совершенно новом свете. Действительно пыхали жизнью и были полны "всеми оттенками смысла". Я проглядывал столбик за столбиком, накладную за накладной, Ванька подтаскивал мне все новые и новые папки, а когда не таскал, записывал на отдельном листочке бумажки данные, которые я боялся забыть и диктовал ему перед тем, как перелистнуть страницу. Я сравнивал и подсчитывал, подсчитывал и сравнивал. Мне - да и Ваньке - очень хотелось найти что-то, что помогло бы Степанову разорвать союз с отпетым жульем. И завод выручить, возобновив на нем производство - производство нормальных современных инструментов.
Для меня это было настолько увлекательно, что, наверно, я мог бы целый том исписать - ну, с десяток глав точно, - рассказывая о всех моих подсчетах и выкладках. Боюсь, однако, что не все из вас разделяют мою любовь к цифрам и счету и что вас затошнит уже на третьей странице бесконечных "плюсов", "минусов", "умножить" и "разделить". Поэтому вообще ничего не буду рассказывать. Достаточно сказать, что прошло немало времени, прежде чем мы с Ванькой вывели окончательный итог. И он нас настолько потряс, что мы для верности пересчитали все еще раз. И получили тот же самый ответ - то есть никакой ошибки.
- Не сходится! - выдохнул Ванька, глядя на две суммы, которые мы повторно вывели рядышком друг с другом.
- Вот именно, не сходится! - подтвердил я. - Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что мы нашли ответ на такую загадку, ТАКУЮ загадку! И все только потому, что мы сели и внимательно все посчитали! Черт, я хочу быть бухгалтером! Бухгалтер - это профессия!..
И тут я заметил, что Ванькин разинутый рот смотрит мимо меня, на открытое окно.
Глава 9
В ЗАПАДНЕ
Я поглядел туда же, куда и Ванька, - и тоже разинул рот. На подоконнике сидел Брюс!
И нахально разглядывал нас своими блестящими глазками-бусинками, чуть склонив голову набок, держа в клюве какой-то кусочек блестящего металла.
- Брюс!.. - завопил Ванька.
Брюс возмущенно стрекотнул, выронив при этом металлическую фиговину из клюва, и вспорхнул с подоконника.
- Куда ты?.. - Ванька рванулся за ним, потом к двери. - Надо его догнать!
- Сперва надо все прибрать здесь взять с собой наши выписки, - сказал я. - Следи за ним в окно, в какую сторону полетит.
Ванька залез с ногами на подоконник.
- Вон туда полетел, к дальним ангарам. Наверно, там всяких кусочков металла полным-полно!
Я быстро распихал по карманам все наши выписки, поставил бухгалтерские книги в сейфы в прежнем порядке, а потом стал рыться в глубине сейфов.
- Что ты делаешь? - удивился мой братец.
- Тебе не кажется странным, что Брюс приземлился именно на этом подоконнике? - спросил я. - А ведь мы уже сделали вывод, что кольцо, скорее всего, он спер с подоконника или со стола рядом с подоконником?
- Точно! - Ванька хлопнул себя по лбу. - Драгоценности одно время вполне могли быть здесь!
- Тихо ты! - одернул я его. - Не ори!
- Да кто ж услышит? - несколько виновато стал оправдываться мой братец, вытягивая шею и озирая пустынные пространна между корпусами завода.
- Уши всегда найдутся, - возразил я. - Особенно если драгоценности и впрямь здесь побывали. И есть кто-то, и прикарманивший эти драгоценности, и мечтающий потопить Степанова...
- Но кто ж это может быть? - Ванька старательно понизил голос до шепота.
- Его кличку, в отличие от настоящего имени, мы можем назвать почти наверняка, - сказал я.
- Дед? - сразу догадался Ванька.
- Вот именно.
- Но тогда, выходит, Дед имеет какое-то отношение к заводу, так?
- Выходит, имеет, - кивнул я, переходя от обследования последнего сейфа к обследованию под шкафами и над ними.
- И выходит, это может быть только этот Климентьев! И он соврал, что Дед - это не он! На самом деле он - во главе всего!
- Не думаю, - ответил я. - Он вполне искренне предан Степанову. И, будь он Дедом, он бы не рассказал нам многого из того, что рассказал. Я бы скорее предположил, что Дед - это женщина!
- Одна из этих бухгалтеров, Зина или Маша? Но ведь кличка-то мужская!
- Вот потому Деда до сих пор и не могут вычислить, что умная женщина взяла себе кличку, подразумевающую мужчину; А в бухгалтерию по делам может заглядывать, не вызывая подозрений, самый разный народ. И вот тебе объяснение несовпадения чисел - ведь подсчетами занималась она!.. Все, пошли. Если здесь и были драгоценности, то теперь и след от них исчез.
- Давай по пути порасспрашиваем этого лопуха... Павлиныча Епифанова, - предложил Ванька. - Если у одной из бухгалтерш бывали какие-нибудь странные посетители, то он наверняка нам разболтает.
- Давай, - согласился я.
Я взял ключи, запер сейфы, затворил и закрыл на шпингалет окно, заодно подобрал кусочек металла, выроненный Брюсом. Это оказалась гайка, совсем недавно свинченная - металл резьбы так и сверкал, и даже маслом попахивал - с остатками маркировки красной краской с внешней стороны. Оч-чень интересная была гаечка - и я сунул ее в карман.
- Все, пошли, - сказал я, открывая дверь.
Мы заперли бухгалтерию и спустились комнату Епифанова. Но его уже не было. Жаль, но ничего не поделаешь. Вполне естественно: мы провозились больше двух часов, а он собирался задержаться еще максимум на полчаса.
- Сразу к ангарам? - спросил Ванька, когда мы оказались на улице.
- Нет, - ответил я. - Сперва занесем ключи Климентьеву, чтобы не таскаться с ними. Еще потеряем их - и тогда будем ничем не лучше этого "тридцать три несчастья".
Но в закутке при цехе, где мы предполагали найти Климентьева, его не оказалось. Одна из теток, мотавшихся по цеху - теперь мы выяснили, что они собирали в мешки металлическую стружку - объяснила, что Климентьев опять вышел к "железнодорожным ангарам".
- Отлично! - сказал Ванька. - Там мы его и найдем... вместе с Брюсом, - шепотом добавил он.
И мы потопали к ангарам.
В первом мы никого не нашли и двинулись к другому, где стояли два вагона, открытые и частично загруженные.
- Где-то здесь и Брюс должен вертеться, - прошептал Ванька.
- В общем, смотри в оба! - велел я.
Мы зашли в ангар. На первый взгляд он казался безлюдным, но где-то в глубине, у дверок в ремонтные боксы и помещения, нам почудилось какое-то движение.
- Василий Петрович! - позвали мы. - Василий Петрович!
- ...Здесь!.. Это вы?.. - слабо донеслось до нас.
- Пошли туда! - сказал я и направился в глубь ангара.
Ванька вертел головой.
- Я уверен, что Брюс где-то рядом. Такое у меня ощущение, - сообщил он.
- Если он рядом - мы его найдем! - ответил я. - Сперва нам надо отдать ключи Климентьеву... и переговорить с ним.
- Ты хочешь ему все рассказать? - удивился Ванька. - А вдруг Дед - это все-таки он?
- Мы это поймем по самому началу разговора, - сказал я. - И сразу станет ясно, что рассказывать, а что не рассказывать.
Я открыл металлическую дверь, из-за которой нам послышался отдаленный голос, ступил в полумрак... и больше я ничего не помню, кроме того, наверно, как у меня искры сыплются из глаз...
...Очнулся я от того, что кто-то рядом стонал. Открыв глаза, я увидел рядом собой Ваньку, который присел и держался за затылок. Мы находились в полумраке - но не в том, в который вошли. Нынешний полумрак был другого оттенка, золотистого такого, в отличие от синеватого полумрака ремонтного помещения, в котором нас вырубили.
Мне достаточно было повернуть голову, чтобы понять: мы в вагоне, и вагон этот крепко заперт, и весь свет, проникающий в него, - это свет из крохотных окошек, по три с каждой стороны, под самой крышей. Мало того что окошки были крохотными, на них еще и решетки имелись. То есть, понял я, выбраться из вагона без посторонней помощи нам вряд ли удастся.
- Кажется, мы крепко влипли... - пробормотал я.
Ванька повернулся на звук моего голоса.
- Да уж... Интересно, какая сволочь нас так шандарахнула?
Я теперь присел и взялся за затылок, в котором гудело и звенело, как в пчелином улье.
- И как долго нас собираются здесь держать? - дополнил я Ванькин вопрос своими. - И зачем? И...
Не договорив, я стал судорожно шарить по карманам.
- Пропало! - сообщил я Ваньке. - Все пропало! И все наши выписки, и бумага от Степанова! Осталась только гаечка, оброненная Брюсом.
- Это Климентьев, точно, - заявил Ванька. - Он догадался, что мы обо всем догадаемся, и заманил нас в ангары. Степанов верит ему - и поверит, что с завода мы ушли благополучно. А мы укатим вместе с вагонами!
- Недалеко укатим. - Я хотел улыбнуться, но скорей скривился от боли. - Сортировочная станция в трех километрах, и на ней мы поднимем такой ор, что нас сразу обнаружат. Там ведь полно народу - и военизированная охрана, и вообще... И потом, вагоны уйдут не раньше, чем сегодня в ночь, а нас начнут искать еще с вечера, факт. Мы услышим, как нас ищут, - и закричим.
- Значит, нас заберут отсюда в другое место еще до того, как нас начнут искать, сказал Ванька. - И страшно подумать, что сделает Климентьев, чтобы навек избавиться от нас... Одно несомненно: Дед - это он! А ты не хотел мне верить!
- Признаю свою ошибку... - пробормотал я.
И тут мы услышали стон в дальнем углу вагона.
Нас бросили на крохотном пятачке, чуть присыпанном опилками: единственном свободном от завалов металлического лома месте. А стон доносился из-за этих груд металла.
- Кажется, мы не одни! - подскочил Ванька - и от резкого движения его мотнуло из стороны в сторону.
- Уже легче, - сказал я, тоже поднимаясь. - Полезли туда. Кажется, насчет Климентьева прав был я, а не ты. И если так, то я знаю, кто Дед!
Мы перебрались через горный хребет из распиленных алюминиевых лодок и рулонов алюминия, и на еще одном пятачке, не занятом металлом, обнаружили Климентьева. Он негромко стонал, его глаза были закрыты, его голова разбита в кровь.
- Василий Петрович!.. - затрясли его мы. - Василий Петрович!
Он открыл глаза и приподнял голову.
- Ребятки... - прохрипел он. - Простите дурака... Кто...
- "Тридцать три несчастья", - сказал я.
Климентьев резко присел - от изумления полностью придя в себя и даже забыв о боли.
- Что?! Епифанов?!
Ванька выпучил на меня глаза.
- Ну, Борька!.. На этот раз ты точно пальцем в небо!.. Видно, у тебя мозги перекорежило от удара по башке!..
- Епифанов - это Дед, - сказал я, стараясь говорить твердо и спокойно. - И это все объясняет. Но давайте подробности потом... Сперва нам надо выбраться отсюда. Мы это сможем, Василий Петрович?
- Не знаю, - ответил Климентьев. - Надо попробовать... Помогите мне встать...
Он кое-как поднялся, опираясь на нас, потом, уже поуверенней, добрался до дверей вагона.
- Заперты, - сообщил он, подергав их туда и сюда. - А доски вагона крепки, не прошибешь. Если бы еще подобрать стальной ломик, то можно было бы попытаться. Но тут сплошной алюминий... и не наш! - добавил он, потрясенно оглядываясь по сторонам.
- В том-то все и дело, - кивнул я. - Теперь я знаю, какая затеяна махинация и как хотят потопить Степанова. Но чтобы выручить Степанова, нам надо выбраться отсюда до того, как с нами сделают что-нибудь совсем дурное!