Глава 11
РАЗВЯЗКА АУКЦИОНА
И у меня и у Ваньки действительно оказалось сотрясение мозга, но у обоих - легкое, и после осмотра в больнице нам разрешили отправиться домой, прописав две недели постельного режима. Две недельки отдохнуть от школы - это было, в общем, здорово, но, с другой стороны, обидно было лежать целыми днями, такая чудесная стояла осень, что только бы и гулять, заканчивать ремонт нашей лодки и вообще заниматься нужными делами. Но максимум, что нам позволяли - это час в день смотреть телевизор. А в первые дни и этого было нельзя, и еду нам приносили в кровати. Оставалось лежать и болтать. В чтении книг нас тоже ограничили - сказали, что в первые дни для нас будет опасна любая умственная нагрузка.
Разумеется, больше всего мы говорили о всех последних событиях. После того как мы "выключились из игры", еще много чего произошло. Удалось установить, что телефонограмма, по которой паровоз подали раньше времени, была и впрямь - как мы предполагали - отправлена Белесовым, одно стало цепляться за другое, дело разрасталось до размера тех, которые взрослые называют "скандальными". Как говорил отец, пересказывавший нам последние новости и постоянно державший в курсе событий, "такое дело о хищениях и коррупции раскручивается, что только держись!".
- Нашли куда влезать! - возмущалась мама. - Нет бы им быть как другие, нормальные мальчишки!
- "Нормальные мальчишки", - посмеивался отец, - взрывают самодельные бомбы и на пари прыгают с десятиметровой плотины или с подножки товарного поезда.
- И то спокойней и безопасней, - отвечала мама.
Между тем приближался день аукциона. Все ждали, что из-за грянувших скандалов банк откажется от участия в аукционе. А если еще и Степанов откажется, то аукцион вообще придется отменять. Но никто не отказался, претендентов так и оставалось трое. Видно, банку отступать было некуда, а Степанов, что называется, "закусил удила". Кроме того, мы знали, что Степанов "оказывает активную помощь следствию", что он даже создал фонд помощи для погибших при исполнении служебного долга работников органов и вообще, так резко рвет со своим криминальным прошлым, как будто рад, что наконец ему предоставился случай превратиться в стопроцентно чистого бизнесмена. Впрочем, его "быки" оставались при нем и всегда были готовы решить для него любую проблему там, где закон окажется бессилен. "Сколько волка ни корми, а все в лес смотрит", - посмеивался отец.
Понятно, с каким интересом и нетерпением мы ждали, чем закончится аукцион.
Весь день аукциона мы провели как на иголках, а вечером Степанов сам приплыл к нам.
Мама тут же кинулась накрывать журнальный столик в гостиной, который использовался для небольших "торжественных" посиделок, и когда ухмыляющийся Степанов сделал знак охраннику и охранник внес ящик с шампанским для взрослых и с соками для нас, мы с Ванькой затаили дыхание, предчувствуя какие-то сногсшибательные новости.
- Ну? - спросил отец с легкой улыбкой. - Кто купил завод?
- Я купил! - ответил Степанов, хлопнув ладонью по столу. - Понимаете, - стал рассказывать он, все больше заводясь, - я ж сначала остался в аукционе, только чтобы этих банковских прощелыг малость пообломать. Поквитаться с ними за все хорошее. И значит, как торг пошел, я все надбавляю и надбавляю! Там все пасти отвесили! Где другие по двадцать тысяч накидывают - я разом по сто! И, как ни странно, банк первым не выдержал, отвалился. Теперь вроде можно и торг прекращать. Этот псковский мужик прет как бешеный, ну а мне... мне, значит, шлея под хвост, и все тут! Нет, думаю, ведь хорошее дело человек задумал - так зачем хорошее дело в чужие руки отдавать! Сами справимся, понимаешь, без пришлых, а уж развернуть производство современного инструмента я и сам так сумею, что, понимаешь, всю эту Прибалтику за пояс заткнем! С немцами, конечно, рано нам тягаться, но только срок дайте, лет десять этак!.. В общем, озверел я - и сразу миллион накинул! А этот псковский, он малый не промах, попробовал к моему миллиону двести тысяч добавить! Я - разом пятьсот! Умыл его, в общем! И теперь завод - мой!.. Мой!..
- И за сколько ж вы его взяли? - поинтересовалась мама.
- За четырнадцать миллионов триста тысяч, - ответил Степанов, открывая очередную бутылку шампанского.
- Из которых Город получит те самые миллион триста тысяч, а остальное вернется в ваш карман? - ухмыльнулся отец.
- Ну уж нет! - ответил Степанов. - Я теперь честный! Выплачу Городу все до копейки! Но я и не лох. Лично буду следить, чтобы деньги шли по назначению. Если кто из чиновников попробует хоть рубль прикарманить, я его лично в асфальт зака... То есть, хочу сказать, пожалуюсь Михал Дмитричу, чтоб взгрели стервеца!
Когда Степанов уехал, мама сказала, пряча улыбку:
- Что-то мне это напоминает...
- Разумеется! - отозвался отец. - Это ж классика! Вечная русская действительность!
Он подошел к книжным полкам, достал томик Чехова, перелистал его и зачитал:
"Любовь Андреевна. Продан вишневый сад?
Лопахин. Продан.
Любовь Андреевна. Кто купил?
Лопахин. Я купил.
Пауза.
Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу... (Смеется.) Пришли мы на торги, там уже Дериганов. У Леонида Андреича было только пятнадцать тысяч, а Дериганов сверх долга сразу надавал тридцать. Вижу, дело такое, я схватился с ним, надавал сорок. Он сорок пять. Я пятьдесят пять. Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти... Ну, кончилось. Сверх долга я надавал девяносто, осталось со мной. Вишневый сад теперь мой! Мой!"
- Вот так! - Отец захлопнул книжку. - Чтобы было совсем по Чехову, нам надо было сказать Степанову под занавес: "А шампанское вы все-таки купили дрянное!" Но тут бы мы погрешили против истины. Шампанское, в отличие от Лопахина, он привез отменное... - Отец рассмеялся, потом повернулся к нам: - Вы еще здесь? Марш по кроватям! И так вам сегодня дали посидеть больше, чем вам пока можно.
- Значит, Степанов теперь исправился? - спросил я.
- Ну, не будем говорить "гоп", пока... - Отец хитро улыбнулся. - А что наивность в нем мальчишеская есть, это точно. Его не такие крупные жулики чуть не закопали, а он, вишь ты, рвется развивать бизнес в Москву и Санкт-Петербург. Да там такие акулы - съедят и не поперхнутся. Впрочем, кто его знает... Мужицкая сила в нем есть, и хватка тоже, может, и прорвется...
И на этом нас все-таки удалили по кроватям.
- Да, все эти торги, и прочее... - сказал я. - Это ж так интересно! Нет, я все-таки буду бухгалтером. А еще лучше - финансовым директором, а? Видишь, даже Чехов про это писал.
- Тсс!.. - сказал Ванька, поворачивая голову к окну. - Ты ничего не слышишь?
Я прислушался. Было еще светло, окно было открыто, и до меня отчетливо донеслось знакомое стрекотание.
А через минуту-другую Брюс приземлился на наш подоконник.
- Привет, Брюс! - сказал я. - Знаешь, как мы рады тебя видеть?
- Ага! - поддержал меня Ванька. - Ты ведь наш спаситель.
Брюс рассматривал нас, склонив голову набок, и его шальная ухмылочка была ну в точности такой, как у героев Брюса Уиллиса. Потом он возмущенно застрекотал. Насколько мы могли представить, он говорил примерно следующее: "Ну, знаете, ребята, это ни в какие ворота не лезет! Уже два раза я прячу у вас самое ценное, что у меня есть, надеясь, что вы, как честные и порядочные, будете это охранять, и оба раза вы меня обкрадываете! Где кольцо? И почему этот образок опять на тебе, а? Ни за что больше вам не поверю!"
- Ну не ругайся, Брюс, - примирительно сказал я. - Возьми себе что хочешь.
- Хоть вот это, - Ванька взял с тумбочки новенькую блестящую копеечку и бросил ее на столик у окна. Копеечка скользнула по крышке стола к самому подоконнику.
Брюс возмущенно крикнул что-то, повертел головой, подскочил к копеечке, схватил ее, отскочил назад. Перед тем как улететь, он задрал хвост и капнул на подоконник - в знак своего презрения и недоверия, которые так просто не развеять жалкими подачками.
- Вот скотина! - рассмеялся Ванька. - Ты знаешь, это мне напоминает... То есть, я хочу сказать, у меня по этому поводу сама собой родилась "крестословица".
- Какая? - спросил я.
- "Сорока тащит - ветер носит!" - сообщил Ванька. - Теперь ты.
Я подумал немного и сказал:
- "Что в лоб, что по дрова". Твоя очередь.
И до самого сна мы играли в "крестословицы".
