Она была осмотрительна, трезва – и этим, в сочетании с добротой, благородством, самоотверженностью – этим одолевала препятствия. А вовсе не так: зажмурив глаза – в пропасть.
21/VIII 66. Какие на свете бывают чудеса!
Дней 6–7 назад, в такси, я сочинила стих. Записала его и потеряла.
И наконец самой собою
Я заслужила право быть.
Стучать о стенку головою,
Молиться или просто выть.
Надежда – поздно. Слава – поздно.
Все поздно, даже быть живой.
Но Боже мой, как звездно, звездно.
Лес, я, звезда над головой.
Я подумала, пусть полежит, а потом я пойму, стоящее ли.
Когда у меня были Копелевы, они сказали, что в "Новом Мире" есть одно стихотворение Володи Корнилова, о котором он им говорил, что оно – мне (?).
Вчера вечером Люшенька привезла № 7 "Нового Мира". Дивные стихи Корнилова – о конце войны, о теледикторе, о тишине в лесу. Одно без названия. Читаю:
Достается должно быть не просто,
С болью горькой, острей, чем зубной,
Это высшее в мире геройство
Быть собой и остаться собой.
Увы, я вовсе не всегда была и оставалась собой. Это он зря. Я только сейчас, после всех потерь, кончин и гибелей, где-то на подступах к себе. Но каково совпадение! Не писали ли мы эти стихи в один день.
1/IX 66. Пиво-воды. … бедствие – моя встреча с И. Н. Пуниной. Она просидела у меня 6 часов и уже этим одним меня ранила. Но я хотела этой встречи и рада, что она была. Я теперь Ирину Николаевну – знаю. Знаю сама меру изворотливости, ловкости, лживости, ума, силы. Это человек из породы тех, о ком Тусенька говорила: "больше энергии, чем света". Света нет совсем. Есть хватка, ум, практичность, расчет – и болезненность, хрупкость, жалкость. Наглость чрезвычайная. Она послала Суркову "опись архива" – что же описано? – спросила я.
– Подстрочники, письма АА, чужие стихи…
– А тетради АА? – спросила я.
– Тетради АА – ответила И. Н. – никогда не были архивом – не моргнув ответила И. Н.
Есть реальная ценность: тетради АА. Отдать их она не хочет. Она сознает, что силы отнять нет ни у кого. Вот и всё. А слова и доводы ей безразличны.
В разговоре было еще несколько таких же подводных ям – мне хотелось ее избить. Но я держалась спокойно и даже кормила и поила ее. Но всё сказала.
Она подарила мне дивные фотографии похорон. Особенно одна – где Иосиф и Толя над гробом.
В воспоминании эта встреча еще мерзее, чем была.
5/IX – Лева должен быть введен в наследство. Если бы можно было надеяться на него! Но он полон своих антипатий и страстей и что он сделает – бог весть.
19/XI 66. Москва. Известие о том, что где-то за границей вышла белая книга (процесс Синявского и Даниэля) и там – мое письмо к Шолохову.
20/XI 66. "Кучность событий"…
Потрясающее письмо Д. Я. о "Памяти Фриды".
Вчера впервые слышала свое имя по радио.
А сегодня прочитала в "New York Times" извещение о напечатании своего письма Шолохову.
"Все сбылось…" Так, что ли?
21/XI 66. Здоровые также мало способны понимать больных, как живые мертвых или наоборот. При этом я имею в виду не только людей, начисто лишенных воображения, но и людей добрых и умных. Дело обстоит даже еще хуже: не понимают друг друга.
23/XI. Письмо от Добина (я ему послала список его ошибок в статьях об Ахматовой) неожиданно дружелюбное и благодарное.
Открытка от Толи: Пушкинский Дом подал в суд на И. Н. [Пунину], и Толя будет свидетелем.
6/XI. Накануне был у меня Друян – редактор из Лениздата. Он в ужасе от того, в каком виде Аня сдала стихи. Я ему объяснила, что ничего другого и ждать от Ани нельзя было, она не литератор. Он предложил составлять мне. Я отказалась; пусть сделает кто-нибудь из ленинградцев, а я прорецензирую.
27/XI 66. [Вклеено объявление из парижской "Русской мысли" о том, что поступила в продажу новая книга советской писательницы Лидии Чуковской "Опустелый дом"].
30/XI 66. Москва. Сегодня я узнала, что в "New York Times" напечатаны 1) письмо 63-х 2) мое письмо к Шолохову 3) извещение о Белой Книге, составленной А. Гинзбургом и посвященной памяти Фриды.
Очень боюсь, что вся история встревожит деда, выбьет его из колеи. И Ал. Б-ча (Раскина).
А меня эта история совсем не беспокоит: я чувствую себя чистой и правой.
2/XII 66. 7 часов. Только что на волне 42, в диапазоне 41, я слушала свое "Письмо Шолохову" (радиостанция Кёльн, Немецкая волна).
22/XII 66. Плохо сплю. Мало работаю.
Выбита из времени главным образом ленинградцами – Толей – который здесь ненадолго по ахматовским делам и часто приходит ко мне (докладывать и слушать мой Дневник).
На ахматовском фронте события большие и победные. Главное – Сурков признал Толю. Собрал, наконец, здешних, всех выслушал (я ездила без ведома врачей и Люши), овладел списками и послал в Ленинград – действовать. Там главные герои – Жирмунский и Толя. Они и юристы, и представитель Пушкинского дома, и Библиотека Салтыкова-Щедрина, и Миша Ардов пробились в крепость – в квартиру И. Н. – и составили-таки почти насильно опись всего для Пушкинского Дома. Кое-что нашли ценнейшее; многое уже продано в ЦГАЛИ и Библиотеку Салтыкова-Щедрина. Нашли "Сон во сне", все наработанное; (И. Н. кричала раньше: ищите это у Наймана) "1001 ночь" и "Лермонтов" уже в ЦГАЛИ. Пушкинистские статьи – в библиотеке Салтыкова-Щедрина, остальное невесть где – например, штук 15–25 блокнотиков и большая тетрадь "Харджиев".
Жирмунский и Толя ведут себя умно и властно; Сурков – толково. Сейчас Толя командирован в ЦГАЛИ глядеть, в каком виде "Лермонтов" и пр.
* * *
Потоки писем и телеграмм по поводу Шолохова. Многое – прекрасно; кое-что – трусливо, например телеграмма из Казани: восхищен Вашим гражданским мужеством и пр., а подпись Казань, т. е. побоялся назвать свое имя.
Вчера на партсобрании в Союзе читали вслух мое письмо (кто-то с места потребовал). Что было дальше – не знаю.
24/XII 66. Тут был Толя. Я ему читала свой Дневник. Он поразительно умен, тонок – понимаю, почему им так дорожила АА. Суд будет. Сурков послал Толю в ЦГАЛИ посмотреть, в каком виде тетради. И. Н. не велела его туда пускать – и его не пустили… Она клевещет на него всюду и по-всякому. ЦГАЛИ и Библиотека Салтыкова-Щедрина явно подкуплены Ириной Николаевной. Вся ее цель – деньги, а деньги могут давать все, кроме Пушкинского дома, куда архив пожертвован Львом Николаевичем [Гумилевым] бесплатно. Покупает же она ЦГАЛИ (Волкову) и Библиотеку Салтыкова-Щедрина (Мыльникова) по-видимому тем, что, беря за часть архива деньги, другое отдает "на хранение" – с намеком, что после отдаст совсем. А Мыльникова может быть подкупает и автографами, ибо он уж очень уголовно поступает: когда – всё Толей, Мишей, Жирмунским, Измайловым было собрано для Пушкинского Дома и оставлено на ночь – утром оно все оказалось у Салтыкова-Щедрина…
Более всего меня мучает и заботит Толя. АА за него все время боялась; она говорила: "дело Бродского № 2". Неизвестно, какие силы теперь пустит в ход Ирина Николаевна.
Добряк Лев Зиновьевич вчера, когда она позвонила ему из Ленинграда, отказался с ней говорить.
Продолжаю получать восторженные письма о письме Шолохову.
В Союзе на партсобрании Сутырин огласил мое письмо. Слушали хорошо. Потом кто-то спросил, что собирается предпринять секретариат. Сутырин ответил: "Пригласить т. Чуковскую и по-товарищески с ней поговорить". Тогда раздался крик известного стукача Н. Громова: "Я член Союза и не хочу, чтобы от моего имени с Чуковской говорили по-товарищески".
11/1 67. Со мной случилось наверное то, что так справедливо порицала А. А., "я провалилась в себя". Я хочу лежать, думать, читать, переписывать свои Дневники и приводить в порядок свой архив (что мы вчера начали с Сашей). И всё.
15/1 67. Елена Сергеевна на днях привезла мне перепечатанный Фридин дневник. Надо читать – и думать – как приготовить его к печати?
Вчера получила первую рецензию на "Софью Петровну". Неумную (или, точнее, неосведомленную, думает, что Коля едет в ссылку!), но я не вправе сердиться, ибо сама в ту пору не понимала, что значит 10 лет без права переписки. Где же им что-нибудь понимать!
19/1. Кроме любви в письмах – множество глупых разговоров вокруг. Одна женщина утверждала, что я живу в Америке и оттуда пишу Шолохову… Другая, что Шолохов меня бросил с двумя детьми и оттого я ему мщу. Третья, в похвалу мне, сказала: она такая смелая, словно она мама Евтушенки… Что делается в этих головах!
22/1 67. Если бы видеть в своей судьбе задуманную кем-то целесообразность, то – зачем послана мне болезнь сердца, отделяющая от людей, мешающая всякому движению? Чтобы я успела сделать свое: расшифровать Дневники, ахматовские и неахматовские, написать книгу о поэзии Ахматовой, привести в порядок архив.
25/1. Мне передали, что на городской партийной конференции говорили о рукописях, печатающихся за границей. Их разделили на 2 разряда: нарочно и не нарочно. Мой Шолохов попал в не нарочно.
Это чистая правда: я не только не посылала свое письмо на Запад, но и специально не хотела, чтобы оно попало туда. Но откуда это может быть известно – вот вопрос?
26/1. Арестован Алик Гинзбург.
И – раньше, чем он – какие-то его друзья…
Когда, когда, когда из нашего быта уйдет это слово?
4/II 67. Живет Толя. Приходит он поздно, когда я уже сплю – видимся только утром, когда я мечусь, мою посуду, пью чай. Человек он безусловно внутренне значительный и литератор насквозь; интересный, со своим путем и миром; мужского типа – сильный, повелительный.
И еще странная радость: в № 12 "Нового Мира" напечатан лестный отзыв Белкина обо мне. Очень смешно – какой беспорядок!
7/II 67. Не сплю – Люша с другими разгребает пожарище, а там "все стены пропитаны ядом" – не в блоковском, а в буквальном смысле. Стены не сгорели и в них – разнообразные ядовитые пары. Кругом разлита ртуть.
Сегодня уезжает Толя.
Несколько раз мы с ним забалтывались до нарушения моего режима, и мне потом жестоко приходилось за это платить. Кроме того, меня мучило то, что нет Маруси – и в квартире грязь и полуголод – при госте это особенно неприятно. А все-таки я рада, что человека этого рассмотрела поглубже. Он – стоящий. Понимает стихи, думает о поэзии интересно. При этом где-то в глубине добр. И где-то в глубине – циник. Высокомерен, раним, обидчив. Жил здесь очень интенсивной жизнью – с утра до ночи в делах, встречах, выставках, приятелях, выпивках. Что-то в "Пионер", что-то в "Знамя". Сил много, хотя больной. Я прикидываю на свои 30 лет: такая я была? Я была более поглощена нашей работой, меньше – всем другим.
Об АА с ним интереснее говорить, чем с кем-нибудь. Помнит очень точно.
5/III 67. Сегодня годовщина смерти АА.
Панихида у Всех Скорбящих, потом все у Нины [Ольшевской]. И я звана. Но я не пойду – сердце, как акробат, выделывает бог знает что.
Вчера – год назад – она была еще жива, она, огромная память России. А еще сутки и ее нет. Как это можно постичь?
11/III – 14/III. Цель, для которой нужны слишком сложные, хитроумные или гнусные средства – цель дурная, хотя бы в том смысле, что она несвоевременная, придуманная, абстрактная, не органическая. И она уж сама неизбежно диктует дурные средства.
Если цель своевременна – она естественно вытекает из всего предыдущего и потому понятна большинству передовых людей и уже тем самым может быть осуществлена без гнусных средств. Она осуществляема с помощью труда слова, проповеди и – если она своевременна – очень малым количеством выстрелов.
Если для осуществления цели надо применять дурные средства – следует задуматься, верно ли выбрана цель.
– А как же пророки? Они всегда ставят цели далеко-далеко впереди.
– Да, конечно. На то они и пророки. Но они и не говорят, что цель, ставящаяся ими, достижима сейчас, сегодня, завтра или послезавтра. И вместе с целью они всегда показывают и путь (своею жизнью) – и притом – благой. Путь труда, самоотверженья; долгий путь труда – над собой и другими.
Главное дело культурного человека – есть изощрение культуры, завоевание новой ее высоты, и расширение ее, охват ею всех людей.
Строить можно только на пустом месте, земля же место не пустое. На земле, где протекает история и культура, можно только выращивать но нельзя строить, что вздумается. Растить же можно только то, что земля родит, только из существующих, прорастающих здесь семян. Строить тоже, пожалуй, можно, если есть кирпичи – но если их нет, если ты выдумал свою постройку при отсутствии для нее материалов и сделал ее обязательной для всех – жди крови и притом большой, жди потоков крови. Воздушные замки, возводимые в неподходящих местах, вещь не безопасная.
Главный строитель будущего – как всегда и везде – интеллигент.
Понимание только искусства еще не создает интеллигента. Понимание только этики, да еще в разжиженном ее виде – тоже нет. (Это – тип пресной сельской учительницы, которая к тому же, легко соблазняется самой дешевой "политикой"). Только сочетание, сплав – создают человека нового типа (существовавшего в России некогда). Может быть в других странах он водится и сейчас, а у нас он имел и имеет великолепных представителей, но редок.
Главная цель труда интеллигенции – настоящей, не липовой – всегда, ныне и присно и вовеки! – работа в своей отрасли и уничтожение пропасти между ею и не ею, той пропасти, в которую некогда оборвались декабристы; она обязана учить, причем учить не элементарным путем и не элементарным целям. Вернее всего об этом сказал Чехов: Не Гоголя опускать до народа, а народ поднимать до Гоголя.
Будущее человечества зависит от его работы в созидании культуры. Цивилизация – это культура минус искусство и минус этика, т. е. нечто страшное, "Чингис-Хан с телеграфами". Главный созидатель культуры – интеллигент (иногда – прирожденный, "из народа", но чаще воспитываемый созданный предыдущими волнами культуры).