После команды все сидящие в окопах выскакивали на бруствер и бежали по направлению к проходам в колючей проволоке, кидая вперед взрывпакеты. В момент дружного появления на бруствере, на столбах с колючей проволокой взрывались пластиковые пробки с бензином, и столб огня поднимался вверх, демонстрируя нашу небывалую боеспособность, от которой должны были дрожать враги Родины. Во время движения я отдавал команду "Атом, справа!", после которой солдаты во главе со мной падали ногами в сторону предполагаемого атомного взрыва, прикрывая своими телами автомат, чтобы "капли оплавленного металла не попортили обмундирования", – как объяснил подполковник. Что в случае атомного взрыва на таком расстоянии капли металла будут волновать нас меньше всего, на встрече никто не задумывался, так как устав не предполагал наличие мыслей во время данного действия.
Пролежав несколько секунд, я давал команду "Отделение, к бою.
Вперед!" и мы продолжали бежать, стреляя из автоматов в сторону проволоки и взрывающихся бочков с бензином. Приблизившись к проволоке, мы пробегали через сделанные проходы, которые с каждой дополнительной тренировкой все время расширялись, в результате чего стали похожи на ворота Дворцовой Площади, так красиво заваленные революционными матросами в семнадцатом году. Пробежав метров десять за колючую проволоку, мы останавливались, считая поставленную боевую задачу выполненной. Дальнейшее нас не касалось, и мы могли отдыхать, наблюдая за тем, как на других участках подобные нам молодцы, лихо бежали, прыгали, перелезали через препятствия, непрерывно стреляя во все стороны из разных видов стрелкового оружия. Все патроны была холостыми, но грохот стоял повсюду. Тренировки шли по нескольку раз в день. Солдаты научились выполнять приказы, быстро строиться, ответственно относиться к оружию и понимали, что если командир сыт и спокоен, то и солдату служба не тяжела. После очередной тренировки, когда все солдаты тихо сидели на бруствере окопа, ко мне подошел подполковник.
– Сержант, чего Вы намереваетесь делать с гранатами? – спросил меня начальник подготовки.
– Что прикажете, товарищ подполковник, то и сделаем.
– Приказываю! Устроить с солдатами курс с боевыми гранами.
– Есть.
Выполнять приказ я не собирался. Внутривойсковая инструкция гласила, что на такое мероприятие должен направляться офицер.
Наслушавшись неприятных историй о том, как у солдат гранаты могут летать в неизвестные стороны, я решил дело проще.
– Сашка, – позвал я Денискина, – пошли рыбу глушить.
– На озеро? А у тебя динамит есть?
– Динамита нету, но гранат – три ящика.
– Айда. Где наша не пропадала?!
Мы взяли с собой трех смекалистых солдат. Накрутили с пол-ящика запалов в гранаты и начали, выдергивая кольца, швырять в озеро с криками:
– За Родину!! За Сталина!!
– За скорый дембель!!!
– Вот тебе, фашист, гранатой…
– С деревянного обреза.
Или гранаты были плохие, или рыба тупая, но всплывала какая-то мелочь, за которой было даже лень лезть в озеро. Взрыв, по время которого мы приседали, поднимал всплески воды, шумел в ушах, но рыба упорно не глушилась.
– Динамит нужен, – сказал Сашка.
– Где я тебе динамит сейчас найду? У нас еще штук шестьдесят гранат осталось. Чего делать будем?
– Я уже задолбался кидать.
– Воины, – позвал я солдат. – Постановка задачи. Из всех запалов выдернуть кольца. Запалы и гранаты в озеро. Чем дальше, тем лучше.
Кольца сдадите мне под счет. Выполнять!
Минут через двадцать мы пошли в направлении полигона, где все ждали обеда.
– Э, Шалимов, – позвал я, стоя на бруствере, солдата узбека, на вид дремавшего в траншее, закутавшись в плащ-палатку.- Воин, со слухом плохо?
Так как ответа не последовало, то я тихо достал из полевой сумки взрывпакет, поджег запал и бросил в полуметре от солдата. Ни слова не говоря солдат, почти не вставая, мелкими шажками побежал и спрятался за изгибом траншеи. Раздался взрыв. Я достал второй взрывпакет и бросил его туда, куда успел переместиться узбек. Тот, не долго думая, поднялся и, не оглядываясь на взрывпакет, перебежал на прежнее место, вызвав у нас гомерический смех.
– Все успокоились, – тихо остановил я продолжающих ржать, как кони, солдат. – К нам идет самое страшное, что может быть в армии – начальник особого отдела.
– А как он отличается? – поинтересовался Тарасюк.
– Во-первых, он, в отличие от нас, носит не красные, а черные погоны. Во-вторых, слово "парикмахерская" он не знает вообще. Сейчас сам увидишь. Всем тихо, и рты на замок. Русский язык, как и остальные языки, разрешаю на время забыть.
К нам подходил, улыбаясь, начальник особого отдела полка капитан
Васильев. Про него ходили разные слухи. Поговаривали, что в каждой роте и даже каждом взводе у него были стукачи, которые информировали его обо все происходящем в подразделениях. Несмотря на то, что звание у особиста было всего капитанское (которое многие сравнивали с майорским, считая, что КГБ имеет более веское значение), Васильева боялся даже начальник штаба. Однажды Егерин пытался прорваться в строевую часть, где писари, чуть "принявшие на грудь", благоразумно решили майора не впускать, затихнув в надежде, что пронесет. Тогда
Егерин, вспомнив молодость, поднял тренированное, упругое тело на руках, упершись в стены и, сильно ударив ногами в металлическую, стальную дверь, вышиб ее вместе с косяком.
– Нифига себе, – присвистнул старший писарь строевой части, которая считалась секретным местом.
– Будете знать, как от меня запираться, – гордо ответил начштаба.
– Почему не отвечали?
– Почему они не отвечали, мы потом разберемся, – раздался у него за спиной тихий голос особиста. – Майор, зайди ко мне, поговорим за жизнь.
Васильев принципиально не носил красные мотострелковые погоны, предпочитая им черные, гармонирующие со знаками танков в петлицах, всячески подчеркивая свою принадлежность к дивизии, а не полку.
Светлые волосы начальника особого отдела свисали разве что не до плеч, чем вызывали не только непонимание, но и откровенную зависть определенной категории военнослужащих.
– Как дела, бойцы? – радостно приветствовал Васильев сидящих солдат.
Робкие голоса были ему ответом.
– Чего такие грустные? Давайте повеселимся. Скучно ведь. У кого-нибудь взрывпакет найдется?
– Откуда, – тут же ответил я. – Мы их, товарищ капитан, только во время прохода получаем. Все под роспись со стопроцентным использованием.
– Ну, с тобой все понятно,- грустно сказал капитан. – А может быть, у кого-нибудь найдется?
К последней фразе особиста к нам подошел совсем молодой младший сержант Андрейченко. Звание ему еще присвоено не было, но лычки он уже носил.
– Здасьте, товарищ капитан, – веселый Андрейченко чему-то радовался. – Может чем помочь? – он не обращал внимания на меня и
Сашку, показывающих ему за спиной капитана кулаки. – Взрывпакет можешь найти? Штуку одну показать хочу.
– У меня нет, но у Самсона… – наивно улыбаясь, обрадовался молодой.
– Так зови его скорее, родимый!! Зови.
Андрейченко, готовый услужить патлатому капитану, убежал и через две минуты вернулся грустный в сопровождении Самсонова, который уже успел втолковать ему все, что сейчас предстоит.
– Привет, Самсонов, – капитан протянул ему руку.
– Здравия желаю, товарищ капитан.
– Дай взрывпакетик.
– Нету у меня. Ошибся…
– Не ври. Не обыскивать же мне тебя. Давай, давай. Покажу солдатам кое-что.
Нехотя Самсон полез в карман и достал взрывпакет.
– Случайно остался, я его сдать хотел, да все уехали, – начал оправдываться сержант.
– Потом врать будешь, – понизил голос капитан. – Остальные доставай.
– Больше нету. Честное слово,- со взглядом ягненка заверил сержант.
Особист сделал шаг к Самсону и в несколько движений обыскал его.
– Действительно нет. Ну, смотрите. Дай-ка сюда каску, – приказал особист одному Шалимову.
С этими словами, Васильев подошел к торчащему из земли куску трубы. Бросил туда зажженный взрывпакет и накрыл сверху каской.
Каска довольно быстро взлетела метров на десять вверх и упала на землю метрах в пяти от места запуска.
На полет каски и, видя, что капитан "свой в доску", прибежало еще человек двадцать.
– Маловато будет, – заключил капитан. – Вот если бы два взрывпакета.
Взрывпакеты нашлись. Капитан улыбался.
– А ты мне говоришь: нету. А ты говоришь, по записи, – смотрел он мне прямо в глаза.
– Так за всеми же не уследишь, товарищ капитан.
– Потом поговорим, Ханин. Всем внимание!
Капитан повторил эксперимент с каской, предварительно бросив два зажженных взрывпакеты в трубу. Каска улетела высоко в небо и стала совсем невидимой точкой в небе. Через несколько долей секунд она начала опускаться, и солдаты разбежались в разные стороны, как от бомбы.
– Здорово, классно, круто, – были возгласы кругом.- Товарищ капитан, давайте еще.
– Хорошего понемножку, – отрезал Васильев. – Самсонов,
Андрейченко, за мной.
Мы еще пообсуждали ситуацию с каской, сержантами и сообразительным особистом, после чего разошлись по точкам. На месте осталось только мое отделение.
– Шутник особист, – подвел итог Сашка.
– Не то слово. У меня, кстати, еще несколько взрывпакетов осталось.
– Может, еще раз каску запустим?
– Лучше кружку. Она лететь выше будет.
Мы нашли кружку, подошли к трубе, я поджег два взрывпакеты, как это делал Васильев, и кинул их внутрь.
– Ложись! – пошутил Сашка и закрыл выход трубы армейской кружкой.
Кружка улетела на такую высоту, что перестала быть видимой.
Казалось, что она уже никогда не вернется.
– Здорово запулили, – восхитился Тарасюк.
– Интересно куда она улетит? В Америку? – захохотал Сашка.
– В Москву, – ответил я, наблюдая за быстро едущим УАЗиком по направлению к трибуне, уже возведенной на месте будущего объяснения карт и местности тем, для кого предназначалась вся показуха.
Из остановившегося около трибуны УАЗика вышел генерал с нависающим над ремнем большим животом и оглядел поле. И в этот момент я заметил кружку. Кружка опускалась точно в направлении
УАЗика. Кружка выбрала себе цель. Миномет в виде трубы сработал целенаправленно. Кружка не могла выбрать себе другую цель, она выбрала в объекты нападения генерала советской армии.
– Щас, как ухнет по машине… – процедил я. – Тогда нам точно хана.
Кружка грохнулась в метре от генерала и, подскакивая на камешках, со звоном покатилась под машину.
– Это откуда? – поднял бровь генерал.
Ему ответом была тишина. Мои солдаты, почувствовав неладное, попрыгали в траншею и, похватав автоматы, лежали в направлении прохода, ожидая команды.
– Слушай постановку задачи, – повернулся я к траншее, всем своим видом давая понять, что кружка уж к нам-то ну никакого отношения иметь не может.
– Старшеофицерский состав ко мне! – дал команду генерал и пошел к трибунам, забыв про кружку и тем самым оставив нас в покое.
После совещания старших офицеров, подполковник, отвечавший за нашу точку, подошел к нам.
– Значит так. Вас будут снимать на пленку.
– Кино, товарищ подполковник?
– Нет, для передачи Служу Советскому Союзу.
– А мы уже решили, что это шутка.
– Нет, не шутка. Показывать выход из траншеи будете генштабу армии, генералам, полковникам. Вас должно быть хорошо слышно. Издали слышно. Товарищ сержант, прочтите еще раз постановку задачи, а я послушаю с дороги, по которой будут идти слушатели.
Я начал читать.
– Не слышу, громче. Еще громче. Нихрена ни слышно. О! Надо Вам дать рацию.
– Р-сто пятую? – выдал я свои познания.
– Со сто пятой Вы устоять не сможете. Мы Вам выдадим специальные, новые, портативные рации.
– Как у милиции? – вспомнил я оперотряд.
– Увидите.
Рация, которую мне выдали уже к концу дня, представляла собой небольшую коробочку размером десять на пятнадцать и цеплялась к армейскому ремню. От рации шел шнур с наушником на резинке, одевающемся на голову под каску. От наушника ко рту шел маленький, черный микрофон. Рация имела всего два канала связи и была односторонней. То есть меня было слышно. А я мог слышать только, когда отпускал клавишу. Но в мою задачу, как выяснилось, слушать не входило.
– За учащимися будет двигаться дивизионная агитационная машина с динамиками, и вас будет слышно в эти динамики всем.
Меня это мероприятие веселило. Выглядело все немножко по-детски, немножко по-пионерлагерски. Казалось, что мы не служим, а играем в какую-то детскую военно-спортивную игру. Я представлял, как удивится отец, увидев меня на экране телевизора. Как покажет маме и скажет:
"Смотри, мать, нашего оболтуса показывают".
Радостные дни на полигоне сменялись скучными нарядами по роте или по столовой, небольшими тренировками и занятиями, а также мелкой армейской текучкой.
– Товарищ сержант, – подошел ко мне Харитонов.
– Чего тебе, воин? – вставать с койки было лень.
– У меня тут, это… телеграмма.
– Жена родила?
– Я не женат… брат умер…
Я вскочил.
– Мои соболезнования, зема. А сколько ему было?
– Двадцать три. У него сердце больное было. Операцию сделали.
Думали, что все будет в порядке, а он… – солдат с трудом сдерживал слезы.
– Так тебе на похороны надо… Поезд через два часа. Пошли.
Мы с Харитоновым подошли к канцелярии ротного, где заседали офицеры.
– Разрешите, товарищ старший лейтенант? – толкнул я, постучавшись, дверь.
– Заняты. Не видишь совещание?
– Мне срочно, товарищ старший лейтенант. У солдата телеграмма…
– Выйди!
– Срочная телеграмма, брат у солдата умер.
– Мои соболезнования. Брата не вернуть, а у нас важное совещание.
Выйти и подожди снаружи.
Я вышел, громко хлопнув дверью. Ни одно совещание не могло быть важнее такого горя. Но командир роты считал иначе.
– Потерпи, ему сегодня "пистон" вставили. Сейчас ротный свой
"пистон" передаст дальше, выдохнет и решим.
Через несколько минут из канцелярии вышел замполит. Я вкратце описал ситуацию.
– Ему нельзя ехать. Он присягу еще не принял. Вот если бы принял…
Ни на какие уговоры замполит не соглашался. Я пытался взять на себя ответственность, заверял. Замполит был непреклонен.
– Все понимаю, все. Но не могу. Нельзя. Не положено. Пока присягу не принял…
– Товарищ старший лейтенант. Так давайте организуем ему присягу.
Прямо сейчас.
– Ты рехнулся, Ханин? У тебя совсем башню снесло?
На шум вышел ротный.
– Ханин, ко мне. Ты чего тут воду мутишь? У меня перед показухой каждый солдат на счету.
– Вам, товарищ старший лейтенант, показуха важнее человеческой жизни?? А если солдат застрелится?
– Значит, не давай ему автомата!
– При чем тут автомат? У него родной, единственный брат умер.
– Все! Закончили!! Или ты чего-то не понял? Я все сказал!
– И принял бы присягу – все было бы легче, – вторил ему замполит.
– Свободен. Оба свободны.
Мы отошли в сторону. Слезы текли у Харитонова по щекам.
– Спасибо, товарищ сержант. Спасибо Вам.
– За что спасибо? Ничего же не сделали.
– Ну, а что от Вас зависит?.. Если они не хотят, – ударение на слове ОНИ звучало очень отчетливо, – значит, не сделают. Не бойтесь, стреляться я не буду и не сбегу.
– Верю, что не сбежишь. Пойдем со мной.
– Так ведь уже послали… ничего не выйдет, товарищ сержант…
– Ротный и замполит роты не одни офицеры в полку. Пойдем. Волков бояться – в лес не ходить.
И мы направились к замполиту полка.
Подполковник Станков оказался у себя в кабинете. Вкратце выслушав историю, он встал и протянул солдату руку…
– Мои соболезнования. Ты один в семье остался?
– Ага. Еще жена брата и племянница. Ей еще годика нет…
– Как солдат служит? – посмотрел подполковник на меня. – Ты можешь поручиться?
– Могу, – твердо ответил я.
– Точно можешь? Если он сбежит – тебе сидеть!
– Могу поручиться, – повторил я. – Во время подготовки к показательным учениям, он проявил себя исключительно с положительной стороны. Не сбежит.
– Я не сбегу, – клятвенно заверил его Харитонов.
– Верю, что не сбежишь. Куда тебе бежать? Три дня отпуска по семейным обстоятельствам тебе хватит?
– Ему больше суток домой ехать, товарищ подполковник, – влез я.
– Пять суток. Даю пять суток. На поезд сегодня успеваешь?
– Нет, – посмотрел я на часы. – Утром?
– Нет! – отрезал подполковник.- Пусть сейчас уезжает. Найдет, как добраться. Иди, оформляй его, я позвоню в строевую.
Мы оба поблагодарили Станкова и пошли в строевую.
– Через голову прыгаешь? – орал на меня ротный, стоя посреди канцелярии. – Кто тебе позволил?!
– Обстоятельства.
– Обстоятельства? Кто тебе разрешил к замполиту полка обращаться?
Тебе кто позволял расположение роты покинуть без разрешения?
Объявляю выговор.
– Есть выговор, – я спокойно поднял руку к пилотке.- Разрешите идти, "отбить" личный состав?
– Я тебя самого "отобью". Чтобы взвод был в койках через пять минут. Иди, но наш разговор еще не закончен.
Я повернулся на каблуках, вышел из канцелярии и, повернув за угол, показал согнутый в локте кулак. Харитонов стоял в перекосившейся одежде новобранца.
– Да тебя в таком виде первый же патруль на десять дней засадит.
Пошли в каптерку, солдат.
Мы с Бугаевым подобрали убитому горем солдату приличную одежду и, снабдив деньгами и наставлениями, как себя вести, если в Москве встретятся патрули, отправили.
Когда Харитонов покинул казарму, я вернулся к моему взводу. Около мой кровати, ожидая меня и беседуя с еще не спящими солдатами, стоял
Васильев.
– Ханин, как дела?
– Нормально, товарищ капитан. Служба путем.
– Садись, поговорим, – присел на соседнюю койку особист.
– Товарищ капитан, у меня приказ ротного "отбить" взвод.
– "Отбивай". Я подожду.
Я отправил взвод спать, отдав на ходу последние распоряжения, и подошел к сидящему на моей койке особисту.
– Рассказывай, сержант.
– Что?
– Ну, что знаешь.
– Однажды, в студеную, зимнюю пору… – начал я.
– Не выпендривайся. Знаешь, о чем спрашиваю.
– О чем? О Харитонове? Так брат у него умер, замполит части отпустил на похороны…
– Я не про похороны. Что сегодня в городе произошло, когда ты взвод в часть вел?
– А… вспомнил. Чурка один у меня за яблоками полез. Ну, я влепил ему наряд вне очереди.
– Ты чего мне втираешь? Чего чушь несешь?
– А надо было два дать, товарищ капитан? – делая наивное детское лицо, что ничего не понимаю, переспросил я.
– Ханин, ты чего вчера родился? Я такими вещами занимаюсь?
– Так я вообще не знаю, товарищ капитан, чем Вы занимаетесь. Вот мне завтра в наряд, а чем Вы… простите…
Особисту мое дуракаваляние надоело, и он перешел к сути:
– Кто кинул взрывпакет в городе? Быстро!
– Не знаю.