- Он часто ходит под окнами дома. Подойдет, привстанет и заглядывает в комнату. Хо-олодный такой, за-амерзший. И котишку на руках держит, - спокойно проговорила Рика и зевнула, прикрыв рот ладошкой. - Он всегда после шторма… А после сильной бури они тут все толпами ходят. Ну, эти, моряки и другие погибшие… И тогда капитан крепко-крепко запирает двери, и я сплю с капитаном. Или с Джо. А капитан мне говорил, что и жена его ходит. Вся голубая-голубая. И волосы у нее до земли… отросли за эти годы, но только не черные-черные, как были, а белые-белые… Ну, иди, спи.
- Спокойной ночи, Рика. - Я погладил ее по голове. Наклонился, она обняла меня за шею, стиснула. Я сжал зубы. Наверное, если бы у меня были дети, я бы очень любил их.
- Раковина, - услышал я шепот Рики. - Где-то я такую же видела. Но где?
Неспокойная была ночь. Стонал капитан Френсис, и я ходил к нему, давал пить и поправлял одеяло, которое он сбрасывал на пол. Ветер то утихал, то вновь пытался набрать сил и налетал с океана, ударялся в стены, с тонким щенячьим попискиванием сочился под двери и через стыки непромазанных замазкой оконных стекол. Тучи неслись по небу, и луна то исчезала, то вновь начинала светить ярким, судорожным светом. Кто-то бродил под окнами. Я натягивал одеяло на голову и старался дышать ровно, неторопливо, стискивал веки и считал до тысячи, но сон не шел… Бедный мальчик с котенком… Ему там холодно. Все бродит и бродит под окнами дома, прижимает к груди мокрого, замерзшего котишку… Пустить его, что ли, в дом? Пускай обогреется… Кажется, я вставал и, отдернув штору, глядел в окно и совершенно явственно видел худенького, вихрастого мальчика с рыжим котенком в руках. И голубую женщину с белыми до земли волосами видел. Мальчишку лет восьми, веснушчатого вела она, а тот жался к ней и смотрел-смотрел на меня своими большущими строгими глазами. А за женщиной брел, оставляя на песке глубокие следы, высокий мужчина в камзоле с золотыми пуговицами и треуголке. Скуластый, с жестким взглядом прищуренных глаз, он шел и глядел в сторону океана.
Кажется, я постучал в стекло: эй, моряк! И тот повернулся, кивнул мне. И прошел мимо, а волны набежали на песок и всосали его следы, потом отхлынули - и следы исчезли. И многие другие шли вдоль по берегу. И одиночки, и группками. Шли легкие, невесомые, прозрачные, будто из стекла или тумана. Сколько их! Я прижимался лбом к стеклу и вглядывался в лица, пытаясь найти знакомые черты… Три года назад погиб в океане мой приятель Валька Комков. Может, и Валька Комков бредет мимо дома, в котором я ночую?..
Посреди ночи из комнаты Рики послышался крик.
Я открыл глаза. Вытер лоб. Фу, черт!.. Приснится же такое! Видно, лишнего вчера выпил… Хотя и всего-то… Но, наверное, морская вода придает алкоголю особую крепость. Кто-то кричал или мне показалось? Завернувшись в одеяло, я вошел в комнату Рики.
Девочка сидела в постели. В лунном свете лицо ее казалось необыкновенно белым, и на этом белом лице ярко и четко выделялись широко раскрытые, полные ужаса глаза. Увидев меня, она рванулась, протянула руки.
- Что с тобой, малышка? - Она вся дрожала. - Приснилось что-нибудь, да? Вот и мне…
- Ра-аковина… Я вспо-омнила, вспомнила…
- Что ты вспомнила, что?
- Нет-нет… - Она заплакала.
Я сидел рядом, поглаживал ей спину. Потом услышал, как она облегченно вздохнула и стихла. Я ушел к себе.
Ржание лошади. Смех. Чьи-то голоса. Топот ног. Я открыл глаза. В распахнутое окно упруго вливался морской воздух, шевелил занавески. Ярко светило солнце. Шмель летал по комнате и туго гудел, как маленький самолет.
Потянулся за часами: уже восьмой час! Проспал такое утро! А как-то мой капитан Френсис?.. Рика? Что она вспомнила? Мальчик с котенком… Я его видел совершенно отчетливо: коротенькая курточка, руки, вылезшие из рукавов. Если бы у меня был сын, он бы тоже любил природу, животных, птиц, котят. Я бы воспитал его таким: добрым и смелым, я рассказывал бы ему про далекие страны, про та, какая зеленая-презеленая вода в Андамском море, какие высоченные волны в середке Индийского океана и про Малай-базар в Сингапуре. А если бы девочка, она была бы такой, как Рика. Я бы сам укладывал ее спать, гладил, рассказывал ей всякие морские были-небылицы, собирал на далеких островах красивые ракушки и дарил бы Рике… или - Катеньке, Анечке… Ах, ч-черт!..
- Док, завтракать! - загремел из соседней комнаты голос толстяка Джо. - Ты проснулся? К тебе можно?
- Входи. Штаны уже натягиваю, - сказал я.
Под мощным ударом ладони дверь комнаты распахнулась, и вошел краснолицый, сияющий, пахнущий морем и жареной рыбой Джо. Он опустился на стул, который чуть не рассыпался под ним, и потянул из прожженного кармана рубахи недокуренную сигару. Разжег ее. Задымил. Скрестил на необъятной груди мускулистые ручищи и весело заговорил:
- Все в порядке на рудовозе "Король Георг Четвертый"! Выкарабкались. Не сожрал их океан! И никто не погиб, не отдал богу душу в эту ночку. И с "Сириусом" я переговаривался: спрашивали, как дела. Не стал я тебя тормошить, сказал, что все о’кей! Привет до нового радиосеанса.
- Как капитан?
- Ха! Капитан уже поднялся. Говорит: у него все заросло.
- Что? Я вот ему поднимусь! Капитан! Немедленно в постель! - закричал я, втоптывая ногу в ботинок. - А, Рика, здравствуй…
- Доброе утро. Идите завтракать. - Девочка заглянула в комнату. Лицо у нее было бледным, под глазами лежала синева. - Все готово.
- Послушай, что с тобой? - спросил ее толстяк Джо и схватил за руку, потянул к себе. Рика уткнулась ему лицом в шею. - Девочка ты моя… Тебе нездоровится? Доктор, поглядите, может, она заболела? Ведь она сегодня еще ни разу не улыбнулась.
- Пусти, - сказала Рика и, вырвавшись из его рук, метнулась из комнаты.
А капитан Френсис действительно уже поднялся. Когда я выглянул из комнаты, он вошел в дом. Он опирался на трость и шагал очень медленно и осторожно, но лицо его сияло от счастья.
- Черт бы вас побрал, капитан, - сказал я. - Хотите, чтобы швы разошлись?
- Ложусь, док, ложусь, - смиренно пробормотал капитан и осторожно опустился на койку. - Спасибо тебе, дружище. Как это по-морскому, по-братски: прийти вот так на сигнал бедствия…
- Оставьте, капитан. Ложитесь. Вот так. Дайте-ка я погляжу, как шов…
- Не люблю болтать, док. Да-да, я больше люблю молчать, но сейчас мне хочется говорить добрые слова. Сегодня я открыл глаза и подумал: жив. Солнце светило в окно, трава шуршала, волны гремели. Чайки кричали. Я жив! И знаете, о чем я думал? Вот вы помогли мне в невероятно трудную для меня минуту, и я… знаете, что теперь должен сделать я? Я должен нести людям еще больше добра, чем нес и давал раньше. Ведь это так важно - отозваться на зов терпящего бедствие. И клянусь вам…
- Капитан! Я и не думал, что ты можешь произнести столько слов за один прием. - Толстяк Джо засмеялся, вытащил бутылку из заднего кармана отвислых брюк и протянул мне, но я отстранил его руку. И тогда Джо сказал: - Хлебни ты, капитан. И отдыхай. Рика тебе сейчас принесет кусище трески. И мы пойдем набьем трюмы, а потом я возьму трубу и сыграю. В честь твоего выздоровления. В честь экипажа рудовоза, выдержавшего схватку со штормом. В честь синего неба, солнца и шороха травы, черт возьми!
Завтракали втроем. И Бен, и Грегори, и отец Фернандо отправились в объезд острова, а второй радист спал после ночной вахты.
В просторной кухне золотисто сияли свежевымытые полы, на полках стояла разная утварь, висели медные, начищенные до жаркого блеска кастрюли и кастрюльки. В большой печи гудел огонь. Было жарко. Рика распахнула окно и дверь. Тугой теплый и пахнущий морскими водорослями и сеном воздух прокатывался по кухне. В окно был виден все еще неспокойный океан, чайки, сидящие на берегу, а в открытую дверь - золотисто-желтые холмы, зеленая трава на их склонах. Лошадь и жеребенок стояли на склоне, и ветер красиво шевелил золотистую гриву лошади. А у порога кухни толпились с десяток маленьких черных кур во главе с крупным огненно-красным петухом.
Ели жареную треску с вареной картошкой.
- Чего выпустила птиц из курятника? - спросил толстяк Джо, прямо рукой вытаскивая из сковороды самый большой кусище рыбы.
- А пускай погуляют, - сказала Рика и прикрикнула на Джо: - Опять в сковородку с руками? Вот же вилка.
- Прости, девочка, - пробормотал Джо и облизал пальцы.
- Отец Джо! - Рика строго свела брови. - Вот же салфетка.
- Да-да, милая. - Джо схватил салфетку, вытер губы и потом трубно сморкнулся в нее и, видя, как Рика уставилась ему в лицо, поспешно спросил: - Тебе нужно в чем-нибудь помочь?
- Когда я тебя приучу умению вести себя за столом? - сердито сказала Рика. - В приличную компанию тебя не пустишь… И вот: откуда у тебя новая дыра?!
Толстяк Джо скосил глаза. Сидел он за столом в одной тельняшке. На боку зияла дыра. И в этой дыре матово светилась кожа, на которой виднелась четкая синяя татуировка. Чья-то хорошенькая головка с большими синими глазами выглядывала из дыры…
- Натягивал, а ткань: тр-рр-ыы! - сказал Джо. - Рика! Что с тобой? Я никогда не видел тебя такой злой.
- Надоели вы мне все, - сказала Рика и швырнула вилку. - Вы все как дети! Все на вас рвется, трещит: тр-ры! Пачкаетесь, как поросята, что ни день, то стирка. Что ни день, то гора белья. А простыни?! - Она повернулась ко мне, в глазах ее стояли слезы. - Стираю-стираю, глажу-глажу… Постелю, а он… - Рика ткнула в сторону Джо пальцем, - бух в постель в одежде. В сырой! В грязной!
Покраснев, с великим смущением на лице толстяк, зацепившись за угол и чуть не опрокинув стол, вылез из-за стола и подошел к Рике. Попытался ее обнять, но она оттолкнула его:
- Отойди! Ненавижу! Ну погляди, погляди на себя…
Толстяк Джо оглядел себя. Смущенно улыбаясь, развел руками.
- Ничего не видишь, да? А ширинку кто будет застегивать, кто?
- Пуговички потерялись… - пробормотал Джо, стыдливо прикрываясь ладонями. - Я ее булавкой, а она…
- "По-отерялись… Бу-улавкой"! У нас что, на острове есть магазин? Я что, могу пойти и купить пуговичку? Вот пришью тебе сегодня пуговицы! Медные. С пушками! Снимай брюки…
- Но, милая моя…
- Снимай, снимай… некогда мне. Сейчас я уйду с доком на свой участок. - Рика поднялась из-за стола, поспешно стала убирать посуду. Глаза ее сверкали от ярости. Она швырялась тарелками и вилками. Остановилась. Выкрикнула: - Ну, быстрее же! Мне еще гладить, шить, штопать. Мне еще кормить кур и лошадей и мыть два дома. Мне еще поливать картошку, полоть ягоды, мне еще…
- Я все сделаю, я помогу.. - Толстяк Джо грузно прыгал на одной ноге, пытаясь выпутать вторую из штанины.
Снял наконец-то. Схватив брюки, Рика ушла в дом. А мы с Джо убрали все, я протер стол тряпкой и подмел. Джо топтался рядом, помогал, но как-то все у него плохо получалось. Вилки падали на пол, веником он шаркал с такой яростью, что мусор улетал к противоположной стене кухни. Отобрав у него веник, я сказал:
- Иди-ка покури…
- Пойду-ка, - согласился Джо. А потом воскликнул: - А! Пойдем-ка мы с тобой поиграем на трубе! Пока она там пришивает…
- Вот и порядок в кухне. На какой еще трубе?
- О, у меня самая большая в мире духовая труба, - сказал толстяк Джо и, схватив меня за рукав, потянул к двери. - Когда я играю, то говорят: звуки слышны в Канаде. А до Канады - более двухсот миль. - Лицо у Джо сияло. - Не веришь? А вот пойдем-ка, пойдем.
- Так без брюк и пойдешь? И куда идти-то?
- А какая разница: в брюках или без? Куда идти? Да во-он на эту дюну. Там у меня кресло стоит.
Трусы у толстяка Джо были сшиты из старой тельняшки. Весь полосатый, как тигр, в громадных ботинках на босу ногу, с сигарой, которую он уже успел закурить, Джо заспешил к маленькому сарайчику, примыкавшему к дому. Распахнул дверь. Я заглянул и увидел нечто громадное, медное, ярко сверкающее, как бы возлежащее на старой деревянной кровати. Что-то бормоча - по тону голоса я понял: нежное и доброе, - Джо вошел в сарайчик, наклонился и, слегка закряхтев, ухватился, поднял и понес, как ребенка, невероятных размеров трубищу.
В жизни я такой не видел. Когда, закрывая дверь, Джо поставил трубу на землю, ее жерлообразный раструб был еще на полметра выше его головы. Улыбнувшись мне - какая великанша, какая красавица! - Джо нежно обтер сияющее тело трубы рукавом тельняшки, обнял, прижался толстым лицом к металлу. А потом, слегка побагровев, подхватил трубу и зашагал в сторону дюны.
Откос был крутой, осыпающийся. Толстяк шумно дышал, по его лицу и медно-красной шее лился пот, а воздух, нагретый телом, слегка дрожал и колебался над ним, и я подумал о том, что небольшой планер мог бы сейчас кружить и парить в теплых воздушных потоках, согретых громадным горячим телом Джо.
Но вот и вершина. Свежий ветер, сильный тут, над дюной, овеял наши лица. Лежала внизу зеленая долина, чуть дальше виднелась свинцовая пластина озера, еще дальше - дюны, и среди них - одна, самая высокая, золотисто-белая, а позади нас и там, впереди, за дюнами, простирался синий-пресиний, кое-где расчерченный белыми лентами пены океан. А в долине паслись лошади. Вправо от нас - один косяк, влево - другой. Жеребята носились друг за дружкой, выпрыгивали из высокой травы, брыкались, валялись на берегу озера.
Мы прошли еще с десяток шагов, и с облегченным вздохом Джо опустился в промятое кресло. Оно стояло прямо на песке, и ножки увязли до самого сиденья. Придерживая трубу одной рукой, Джо ухватился за спинку кресла и, рванув, выдернул его из песка. Сел. Поставил трубу на колени. Уперся в мундштук толстыми губами и, зажмурившись, вдул воздух в гигантский медный механизм. И труба оглушительно рявкнула. Лошади в долине подняли головы, прислушались.
Я опустился на траву. Могучие, рокочущие звуки поплыли над островом. Что играл Джо, какую мелодию - понять было невозможно. Закрыв глаза, раздувая толстые, лоснящиеся от пота щеки, он дул и дул и перебирал толстыми, короткими пальцами. Нет, подобного концерта мне слышать еще не приходилось… Я поднял глаза выше раструба, и мне показалось, что увидел, как поток воздуха стремительно выплескивается из трубы.
- Гляди, гляди, док, - радостно сказал мне толстяк Джо, оторвавшись на минуту от мундштука. Курнув сигару, которая лежала на песке и слегка дымила, как затухающая головешка, Джо показал мне рукой в долину: - Идут. О, как они любят мою игру!
Дикие лошади подходили к дюне. Помахивая гривами и хвостами, задирая головы, наверное, чтобы увидеть музыканта, они торопились на необыкновенный концерт. Джо заиграл вновь. Лошади подходили все ближе и ближе. Я с любопытством разглядывал их добрые мохнатые морды, их большие карие глаза. Длиннющие гривы, которые никто никогда не подстригал, длиннющие, до самой земли, хвосты. Остановились метрах в двадцати от нас. Слушают, подняв уши торчком. Фыркают, всплескивают хвостами, отгоняя назойливых слепней.
- Сейчас можно подойти к любой, - сказал Джо, отрываясь от мундштука. - И можно гладить. Садиться верхом. А они - ничего. Они будто гипнотизируются музыкой. И такое состояние у них день-два. И вот… - Джо опять схватил сигару, вздохнул несколько раз и выдохнул дым, - и вот, когда надо накосить сена в долине… для наших, одомашненных, лошадей, я поднимаюсь и играю на трубе. А потом мы идем и косим.
- Играл когда-то в оркестре? - спросил я.
- Нет. Любитель, - торжественно и серьезно ответил Джо. И улыбнулся печально. - Все мои беды от этой трубы. Это уж точно, док. Было мне лет двадцать, когда я увидел ее в магазине. И мне захотелось играть на ней. Купил. Начал учиться играть. Гонят меня все! Уж больно звук силен. Жил-то ведь я в большом городе, в большом доме. Пришлось играть в подвале. Играю, а весь дом сотрясается. Играл на чердаке. Погнали и оттуда. "Звуки кровлю разрушают", - заявил домовладелец. Ездил играть на пустырях, свалках, помойках. Да какое - ездил! Ходил, таскал трубу через весь город - ведь с ней ни в такси, ни в автобус. И вот когда узнал, что на острове Сейбл на спасательной станции есть вакантное место, - поехал. Играю вот тут. И сочиняю. Вот послушай, док. Концерт называется "Остров в океане".
Кинув сигару на песок, Джо обхватил трубу руками, прижал ее пылающее, сияющее тело к своему необъятному животу и выдул такие мощные звуки, что мне показалось, будто это ревет супертанкер, расчищающий себе дорогу в узком Маллакском проливе.
- Однажды был сильный туман. А ревун острова, укрепленный на башне Ист-Флашстаф, вышел из строя. - Толстяк Джо составил трубу с колен на песок и, обнимая ее правой рукой, левой поглаживал по сияющему боку. - Так вот: туман. Три траулера ползают возле острова, а там еще какое-то судно прет из Канады в Европу. И - прямо на наш остров… А ревун молчит! Взял тогда я свою трубу, поднялся на дюну и затрубил. Я трубил восемнадцать часов, док. Я думал, что умру в тот страшный день. Но я знал, что суда могут сбиться в тумане с курса, и трубил, трубил, трубил. Рассеялся туман. Друзья уволокли меня в дом на руках. Я проболел, док, неделю. Я выдул из себя все силы… А, плевать. В этом ли дело? Радиограмму мы получили с канадского теплохода. "Вышел строя радиолокатор, компас. Сбились курса. Шли прямо остров Сейбл. Счастью услышали работу вашего могучего тифона. Благодарим вас…" - Толстяк Джо засмеялся, поцеловал трубу сочным поцелуем, потом потер это место рукавом тельняшки. - И знаешь еще что, док: я болел, и Рика…
- Рика?
- Ну да, Вика-Рика, она ухаживала за мной, она ночами не спала, дежурила возле. Мы были целую неделю рядышком, друг возле друга. И это было… - не окончив рассказа, толстяк Джо схватил трубу и рывком взгромоздил ее себе на колени. Громко сказал: - Концерт называется "Девочка из океана".
- Джо-оо! - послышалось в это время из-под дюны.
Размахивая брюками, к нам поднималась Рика. Петух и куры бежали за ней. Рика останавливалась, махала на них руками, но куры не возвращались к дому.
- На, надевай. Как не стыдно! - Рика кинула толстяку Джо его брюки, а сама, подхватив горсть песка, швырнула в петуха и кур. Заквохтав, Петька принял на себя удар и лишь слегка попятился, всем своим видом показывая, что назад ни он, ни его воинство не повернет. Рика поглядела на меня. Развела руками: - Вот так всегда. Если не запру их в курятнике, так и идут за мной, так и идут!
- Да и пускай идут, - робко сказал толстяк Джо. Удерживая одной рукой трубу, он пытался надеть брюки. Топтался, прыгал на одном месте, тыкаясь толстой волосатой ножищей в широченную, как картофельный мешок, штанину. Я ухватился за трубу, и Джо, благодарно взглянув на меня, быстренько оделся. - А куда ты собралась?
- Я свожу дока на гору Риггинг. Покажу ему Морскую Деву. И… - Она поглядела на меня. - Послушай, русский, ты когда-нибудь слышал, как кричат потопленные корабли?
- А разве такое бывает?
- Бывает. А ты, отец Джо, отправляйся домой. Картошку надо полить. Да как следует полей, не как в прошлый раз.
- Хорошо, детка, хорошо. - Толстяк Джо вытер губы рукавом тельняшки и, увидев строгий взгляд девочки, торопливо выдернул из кармана носовой платок. Встряхнув, развернул его. Отчего-то посредине платка оказалась черная безобразная дыра. Видимо, Джо сунул еще горящую сигару в карман. Скомкав платок, засопев, как высунувшийся из проруби морж, Джо с кряхтением взгромоздил на себя трубу и, оставляя глубокие следы, стал спускаться с дюны.