- Пусть я сгнию тут на этом пр-роклятом острове, но я дождусь! - выкрикнул рыжий Алекс и ударил кулаком по крышке стола. Звякнула посуда, один из фужеров упал. Видно, Алекс выпил лишнего. - Я дождусь, когда на берег выкатится бочонок, набитый золотыми дукатами! - Он поглядел в мою сторону. - Вот для чего я живу тут, русский. А откуда взялся? Какая разница? Они: и эта гора мяса и костей Джо, и капитан, и пастор - все они считают меня выжившим из ума. Чер-рта с два… Это они выжили из ума, они! Ведь какой разумный человек будет торчать на этом огрызке земли лишь ради святой, как они болтают, необходимости спасать чьи-то жизни? Ха-ха! К черту! Друзья, вы помните про трюмы фрегата "Коппелии"? Помните? - Он задохнулся, лицо у Алекса стало красно-бурым, а маленькие, красноватые глазки были похожи в этот момент на две перезрелые, готовые вот-вот лопнуть, клюквины. Он схватил бронзовый с фигурной ручкой жбанчик, в котором было вино, и начал пить прямо через край.
- Фрегат "Коппелия", как говорят, вез из Франции в Америку жалованье французским солдатам. В золотых монетах, - тихо сказал мне отец Фернандо. - Разбился и погиб тот фрегат на Мидл-Банк. Пять различных экспедиций пытались разыскать его, но… Но может, все это легенда?
- Легенда? Ха-ха! Черта с два! Глядите, что я недавно нашел на берегу.
Мотнув лохматой рыжей головой, Алекс нагнулся и сунул руку за голенище сапога. Кривясь, чертыхаясь, торопясь, порылся там и вынул нечто, не то обломок оленьего рога, не то какой-то черенок. Алекс разжал свой громадный, поросший золотыми волосами кулачище. Рукоятка ножа? Согнул большой палец, нажал на металлический пупырышек. Послышался легкий, звучный щелчок, и из рукоятки выскользнуло блестящее лезвие ножа. Алекс резко взмахнул рукой, и нож, слегка вибрируя, вонзился в стол.
- Читайте! Видите, что написано на ноже? - гремел Алекс. - "Коппелия", вот что написано на нем! И настанет такое время, настанет, друзья мои, океан отхлынет, да-да, я это вижу, вижу!.. Океан отхлынет, а на сыром песке останется лежать, да-да… останется лежать окованный позеленевшей медью, весь обросший ракушками бочонок. Нет, не с вином…
- Было такое? - спросил я у отца Фернандо.
- Было. Вот же пьем: виски из океана. Оттого и привкус солоноватой горечи. Видно, немного океанской воды просочилось через пробку.
- …Нет, черт возьми, не с вином, а с золотыми монетами! И тогда - прощай, проклятый остров! Не так ли, друзья?
- Что ж, мы тебя проводим всей гурьбой, Алекс, - загудел толстяк Джо. - Мы останемся тут. И я, и Фернандо, и капитан, и мистер Грегори, да и все остальные. И Рика-Кетти-Рита-Дален… уф, ну и имя ты себе придумала, противная девчонка!.. и Рози-Анна-Мари…
- Элен-Ольга-Ло-Катрин-Сьюзанн-Рика… - закончила девочка и зевнула. - Ну неужели так трудно запомнить? Конечно же, я останусь тут. Разве я брошу тебя, отец Джо, и тебя, отец Фернандо, и тебя, отец Грегори, и тебя, отец Бен… А вот отец Алекс, неужели ты уедешь и оставишь меня тут?
- Что? Черта с два! Я возьму тебя с собой. Я куплю тебе маленькую лошадку-пони, построю красивый дом, мы будем ездить с тобой в Европу и… - Алекс опять пододвинул к себе бронзовую посудину и приложился к ней.
- Я останусь тут, - сказала твердо Рика.
- Выпьем за это. За нашу девчонку, - так громко сказал толстяк Джо, что его голос перекрыл и шум бури, доносящейся из-за стен дома, и посвистывание ветра на чердаке, и треск смолистых поленьев в камине.
Я поглядел на него. Лицо Джо, освещенное пламенем камина, было обращено к девочке. Толстое, губастое, с широким приплюснутым носом, оно было таким добрым, открытым, что я невольно улыбнулся. И вообще весь он такой могучий, брюхатый, какой-то вызывающе неряшливый: сползшие брюки поддерживались лишь одной лямкой подтяжек, вторая была, видимо, оторвана, да и эта крепилась к большущей белой пуговице, нашитой черными в узлах и петлях нитками к верху брюк, рубаха, выпирающая наружу. Одна щека тщательно выбритая, а другая - щетинистая. Не добрился, что ли? Добрый, неуклюжий медведь-панда, вот кого мне напоминал в этот момент один из отцов Рики, толстяк Джо. Он был столь симпатичен своей открытой добротой, что хотелось глядеть и глядеть на него. Сжимая громадной лапищей фужер с вином, Джо провозгласил еще раз:
- За самую хорошую девчонку, за самую смелую девчонку, за нашу дочку.
- Рудовоз "Король Георг Четвертый" терпит бедствие! - крикнул в этот момент из двери радиорубки радист. - Район каньона Корсер.
В комнате стало тихо. Ударялся в стены дома ветер, выл, всплескивал языками пламени огонь в камине, позвякивали стекла в окне. Мы все, как по команде, поглядели в черное окно, в сторону беснующегося океана. "Как-то там мой "Сириус"?" - подумал я. И еще подумал о том, что, будь верующим, я помолился бы всем богам, чтобы не случилось беды с моим судном. И чтобы выстояли в схватке со штормом моряки рудовоза "Король Георг Четвертый", чтобы не поглотили их многокилометровые глубины каньона Корсер.
Потом в этой напряженной тишине мы все поглядели на бывшего пастора отца Грегори, и тот поднялся из-за стола. Прямой, как палка, высушенный до желтизны, он кивнул всем и ушел в соседнюю комнату.
- Господи, не погуби души и тела моряков рудовоза "Король Георг Четвертый"… - послышалось из-за неплотно прикрытой двери. - И всех бедствующих в морях и океанах.
- Иду спать, - сказала Рика. - Спокойной ночи, отец Джо. - Она поднялась из-за стола и, подойдя к толстяку, поцеловала его. Сказала, подергав белую пуговицу: - Ну зачем же ты пришивал сам? Принеси мне завтра свои брюки… Вот и тут еще дырка. Зачиню. - Она поцеловала его, а тот обнял девочку и погладил широкой, как лопата, рукой по спине, волосам. Хлопнул по заду.
- Иди!
Потом Рика попрощалась с молчаливым Беном, с Алексом, который так стиснул девочку, что она пискнула, будто мышонок. Подошла к отцу Фернандо. Тот, взяв ее ладонями за лицо, заглянул в глаза, улыбнулся.
- Расскажу тебе сегодня новую сказку дядюшки Римуса, - сказал он. - Перед вахтой.
- Нет. Сегодня ко мне придет русский доктор. - Рика поглядела на меня, попросила: - Приходи, а? Я буду ждать.
- Приду, - ответил я. - Вот покурю немного у камина и приду.
Рика жила в доме капитана Френсиса. И мне постелили там, чтобы я был ближе к больному. Подбросив в камин толстых поленьев, Джо сказал, что пойдет проверит, надежно ли укреплена на слипе спасательная шлюпка, да подышит немного соленым ветром. "Утробу свежим воздухом промыть надо".
Ушел Алекс. Стих в своей комнате пастор Грегори, скрипнули там пружины матраца. Ворочался, кашлял в радиорубке радист. Попискивало там, потрескивало. Приборы работали. Порой радист переговаривался с кем-то азбукой Морзе, и в проеме двери нервно вспыхивала и гасла контрольная лампа.
- Через полчаса и мне на вахту, - сказал отец Фернандо и пододвинул к камину кресло. Кивнул на второе: - Подсаживайтесь к огню, док.
- Если можно, несколько слов об истории острова, - попросил я.
- О, с удовольствием! Итак, основные вехи. Открыт остров почти пятьсот лет тому назад португальцами и назван "Санта Крус". Позже португальцы же дали ему нынешнее название "Сейбл". Значит - "Песчаный".
Порой холодные сквознячки прокатывались по комнате и порывы ветра усиливались. Отец Фернандо замолкал, прислушивался. Потом продолжал свой рассказ:
- В 1598 году на острове появились первые поселенцы. Увы, это была сложная публика. Пятьдесят отъявленных негодяев. Преступники, осужденные во Франции на казнь. Среди них оказалась и одна женщина. Предание гласит, что именно из-за нее преступники и повели друг с другом ожесточенную, кровавую войну. Через пять лет в живых на острове осталось лишь одиннадцать человек. С тех пор существует закон, запрещающий проживание на острове женщин…
Опять могучий порыв ветра качнул дом, и отец Фернандо замолк. Протянул к огню руки. Потер ладонь о ладонь. Сказал:
- Лет сто на острове орудовали пираты. Они давали фальшивые сигналы огнем: путь свободен! Корабли шли на эти сигналы и погибали. В 1801 году британское адмиралтейство оборудовало на острове спасательную станцию. Вот, пожалуй, очень кратко и вся история острова Сейбл. Если, конечно, не считать страшных и трагических историй кораблей и людей, нашедших тут свою могилу. - Он поднялся. Снял с вешалки и накинул на плечи длинный плащ. Пробормотал: - Хорошо, что хоть дождя нет… Да и так продует всего.
В дверях он столкнулся с Беном. У того было красное, исхлестанное ветром лицо.
- Все нормально. В океане - ни огонька, - буркнул Бен и, стягивая на ходу куртку, отправился в свою комнату.
Гул ветра. Гомон недалеких волн. Шорохи на чердаке, скрип половиц.
Я бродил по скудно освещенному огнем камина помещению, ждал толстяка Джо. Вглядывался в туманные, расплывчатые лики людей на картинах. Женщина с открытой грудью. Синие-пресиние, будто живые глаза глядели на меня из глубины темного, зеленовато-синего, как морские глубины, полотна… Удивительно - лицо едва ощутимо, чуть приметны полусмытые водой пухлые губы, а вот глаза сохранились. Живут! Пейзаж. Лес. Горы. Залито все сине-зеленой водой…
Я подошел к полке с книгами. Взял одну из них, тяжелую, как кирпич, ощутил ладонью шероховатость кожи обложки и подумал: "Чьи руки, где и когда брали в последний раз эту книгу?" Потянул за обложку, но она не открылась. Я попытался открыть книгу посредине, но ничего не получалось, страницы будто срослись, книга склеилась. И я поставил ее на место. О чем в ней рассказывается? Может, это те лоции, о которых говорила Рика? Тайна.
Потом я стал разглядывать бутылки. На бумажке сквозь мутноватость стекла одной из них можно было прочитать несколько строк по-английски: "Милая, милая Жанна, прощай, прощай навеки…" Кто тот, написавший эти строки? Что произошло в океане? Где та Жанна, которой послано это письмо? Всё тайны, тайны. Одна… пять… десять… четырнадцать бутылок. И в каждой - отчаянное прощальное письмо, тоскливый крик души, крик боли и любви. Бутылки… Кто-то пил вино, налитое в них, кто-то веселился, а потом… Стеклянные гробики с посланиями из океана, с последним прощальным зовом. И всё - тайны океана.
Хлопнула дверь. Дробно зазвенели стекла в раме. Джо.
Он натолкал в камин сухих смолистых поленьев. Поставив бутылку, я глядел, как он выкатил щепкой из огня пылающий уголь прямо себе в ладонь и потом, щуря глаза, закурил толстую длинную сигару.
Я подошел к зловещей карте погибших возле острова кораблей. "Джорджия" - 1863 год… "Фельмоут", "Лаура", "Эдда Корхум", "Ямайка", "Иоганна", "Сандер Ника"… - Холодок прокатился по моей спине. - "Джесси Вуд", "Эфес", "Адонис", "Сириус"… Что-что? - Я разгладил ладонью жесткую бумагу: - "Сириус"… Фу, черт… 1861 год". Вытер испарину, выступившую на лбу, и пошел к огню, сел в кресло, потянул из кармана сигареты. Спросил:
- Ну, а вы как тут очутились, Джо?
- Из любви к музыке, - усмехнувшись, ответил тот.
Я подождал немного, думал, что он пояснит свои слова, но толстяк Джо глядел в огонь, попыхивал сигарой и молчал. И тогда я спросил его:
- Джо! А кто это придумал Рике такое длиннющее имя?
- Да она сама. - Джо вынул сигару изо рта, сколупнул корявым черным пальцем табачинку с оттопыренной губы. И вновь потянул в себя дым. Выдохнул тугое синее облако в камин. - Для меня она - Вика, для отца Фернандо - Катрин. Понимаете? Она будто одна, и будто у каждого из нас тут по дочери. И для нас и для тех спасателей, которые обитают на другом краю острова… - Он сплюнул, облизал губы. - Через месяц Рика уйдет на станцию Уэст-Пойнт и будет жить там у отца Фернандо. Потом она переберется на другую станцию к отцам Рене и Максу, если бы не шторм, они бы приехали сегодня сюда. Так вот, а потом опять вернется… - Он помолчал, улыбнулся. - Мы все ее очень любим, док. Да что любим: она как… - Джо поразмышлял: - Она как солнечный лучик… Вот уйдет Рика к Фернандо, и я буду каждый день считать, когда же она вернется. И буду, как мальчишка, раза два в неделю бегать за десять миль к ней на станцию Уэст-Пойнт, а отец Фернандо станет ревновать ее ко мне и погонит меня назад. А потом он будет прибегать сюда, проверять, как она учит французский… - Джо грузно встал, налил в фужер вина, подал мне. Сел в кресло, оно сокрушенно застонало под его могучим задом.
Мы выпили по глотку. Я поболтал вино во рту языком и, зажмурившись, представил себе, как где-то в далеком порту на парусный корабль грузили бочонки. Как тот корабль, кренясь и раскачиваясь, шел к берегам далекой Америки. Потом как разрушался он под ударами свирепых волн, тонул. И бочонки лежали на дне. Сколько? Сто лет? Двести? А потом волны выбросили один из них на берег. Да, я явственно ощутил горьковато-соленый привкус морской воды. Чертовщина!
Толстяк Джо пошуровал кочергой, и столб искр унесся в дымоход. Он улыбался. Он все время улыбался. Вот и сейчас: кому? Огню, греющему нас? Девочке, о которой рассказывал? Но вот помрачнел, нахмурился:
- А осенью мы отвозим ее в Галифакс. Она учится там в гимназии Альбрехта. Невозможно пережить эти длинные, штормовые и холодные зимние месяцы, эти месяцы без нее.
- Как она попала на остров? Тут какая-то тайна?
- Это ужасная тайна, док, - немного помедлив и понизив голос, сказал Джо. Оглянулся. И я тоже осмотрелся. Две наши громадные черные тени шевельнулись на стенах и потолке: - По закону она лишь моя, понимаете, моя дочь! Ведь это я нашел ее на моем, понимаете, моем участке.
- Простите, старина. А что это за ваш участок?
- Тут все просто, док. Весь остров, а точнее - все побережье острова разделено на двенадцать секторов. Понимаете? И каждый сектор принадлежит кому-либо из нас. И вот после шторма мы садимся на лошадей и объезжаем остров. Правда, мы и так каждый день объезжаем весь остров, смотрим, не вынесло ли кого из океана, но после шторма океан обязательно что-нибудь да выносит. Глядишь - монета, а там - труба подзорная, а там - книга старинная или еще что-нибудь. Понимаете?
- Понимаю. Все понимаю. И вот…
- И вот иду я и вижу - небольшой, надувной плотик лежит. А в нем… - Джо жадно затянулся дымом. Продолжил вдруг охрипшим голосом: - А в нем, в воде, вода и в плотик налилась, девочка в одной нижней с кружавчиками рубашонке. Подбежал, нагнулся: думал, мертвая, а она дышит. Схватил я ребенка, прижал к себе, закутал в куртку и побежал. Я десять миль бежал, док, десять миль. И все молил бога: "Если ты есть, пускай она не умрет, пускай выживет". Мне казалось, что сердце мое взорвется, а вены лопнут и кровь фонтанами хлынет из ушей и ноздрей! Принес. Растер шерстяным шарфом, потом спиртом, потом напоил ее грогом. И она открыла глаза. Улыбнулась, протянула руки и обняла меня за шею. И заснула. Сутки спала, док, сутки! И я не шевельнулся… Собрались мы все, со всего острова. Открывает она глаза и говорит: "Где я?" - "А ты откуда? - спрашиваю я. - Как звать?" Она думала, думала, вспоминала, вспоминала, а потом говорит: "А я не знаю, откуда я. Звать? Не знаю, как меня звать…" - Джо поднялся из кресла, прошелся по комнате, и доски пола прогнулись под ним, заскрипели. Рухнул в кресло. Продолжил: - У нее отшибло память, док. Начисто. Она все-все позабыла. Такое ведь бывает?
- Бывает. От нервного потрясения.
- Она ничего не помнит, док, ну абсолютно ничего! Сообщили мы в Галифакс: мол, нашли девочку, лет примерно столько-то, имени своего и фамилии не помнит. Попытайтесь, мол, разыскать родственников. Искали-искали - не нашли. И тогда мы решили, док, удочерить ее. Все вместе, все двенадцать. Вот так и появилось у девчонки двенадцать отцов. Для меня она - Вика, для Фернандо - Катрин…
Вдруг хлопнула дверь и на пороге дома показалась Рика. Она была босиком и закутана в клетчатый плед. Сведя брови, девочка мотнула головой, забрасывая за спину спутанные ветром волосы, и сказала:
- Эй, русский! Я тебя жду-жду, а ты…
- Иду-иду, - поспешно сказал я и поднялся.
- Вы не очень-то засиживайтесь, - ревниво пробурчал Джо.
Вспыхивал и гас маяк, и его яркий свет вырывал на мгновение из темноты крыши домов, ближайшие дюны и серо-зеленые валы, бурно накатывающиеся на берег. Ветер несся над водой и сушей, кажется, с той же силой, но не резкими нарастающими порывами, а ровно, и в этой ровности движения воздушных масс ощущалась усталость. Наверняка к утру ветер пойдет на убыль. Тем не менее я с трудом открыл дверь в дом, а когда мы вошли с Рикой в прихожую, дверь с грохотом захлопнулась за нашими спинами.
В большой комнате, где лежал капитан Френсис, неярко горела настольная лампа. Я взял ее, подошел к постели. Раскинув руки, капитан спал. Одеяло, обнажая широкую грудь и повязку, сползло на пол. Медальон на тоненькой золотой цепочке был открыт. Может, капитан просыпался и смотрел что-то хранящееся в нем? Я потрогал лоб спящего. Температура была нормальной. Рика стояла рядом, я слышал ее дыхание.
- Хочу поглядеть. - Рика протянула руку к медальону. - Он никому никогда не показывал.
Она положила медальон на ладонь. Я приблизил свет. Там, внутри, были две маленькие фотографии. На одной - симпатичная улыбающаяся женщина и очень серьезный глазастый мальчик. Жена и сын. Кто же еще? На другой фотографии - пароход, вспарывающий воду моря.
- Это его пароход. "Марта Гросс". Вот, - сказала Рика и закрыла крышку медальона. - Пойдем, я замерзла. Ты посиди возле меня, ладно? Расскажи о себе. Мне отчего-то сегодня грустно.
- Хорошо. Мне тоже отчего-то не очень весело. А где моя койка?
- Идем, провожу. Бери лампу.
Я накрыл капитана одеялом. Поправил подушку.
Свет скользнул по стенам. Картины. Модели кораблей.
Скрипнули петли двери. Еще одна большая комната, заставленная койками Койки застланы одинаковыми одеялами. Я взглянул на Рику.
- Это помещение для пострадавших, - сказала она. - А вот эта - моя комната. А рядом - твоя. Зайдем?
Она потянула ручку Дверь скрипнула на петлях. Я поднял лампу и увидел небольшую комнатушку с окном на океан. Стол. Шкаф. Деревянная кровать у стены. Мой саквояж на столе.
- Спокойной ночи, да? - спросил я девочку.
- Я, наверное, сегодня не засну. Столько событий, - ответила она.
- Знаешь, ты такая хорошая девчонка, что мне хочется тебе что-нибудь подарить. На память, - сказал я и, подойдя к столу, поставил на него лампу. Открыл саквояж. А, вот удача! Раковина. Я достал ее, протянул Рике: - Я сам добыл ее у коралловых рифов острова Маврикий. Тут таких нет. Держи.
- Где-то я видела такую ракушку. - Рика нахмурилась, закусила губу. Все лицо ее напряглось в страшном усилии что-то обнаружить в своей памяти. Мотнула головой, и волосы ее рассыпались по худеньким плечам. - Нет. Ничего не помню. Проводи меня в комнату. Потом все уберешь.
Ее комната была еще меньше, чем моя. Рика нырнула под одеяло, и я сел на край кровати. Ветер стихал. Черные тучи лопнули, расползлись, как старая, гнилая материя, и в их рваных прорехах ярко и мощно засияла луна. В комнате пахло уютным керосиновым теплом и пряными сухими травами. В пазу пострекотывал сверчок. Вдруг вроде бы как чьи-то шаги послышались: под окном заскрипел гравий. И Рика встрепенулась, а потом, натягивая одеяло на грудь, сказала:
- Это мальчик с котенком.
- Какой еще мальчик… с котенком?
- Ну тот. Из океана…
- Спи, глупышка. Я пошел.