Это был привычный путь, Галька не раз так сбегал из мансарды для вечерних игр. Но сейчас он уходил навсегда.
Он ушел из города, не взявши ни куска хлеба, ни фляги с водой, босиком, без шапки и куртки…"
- И ни с кем не попрощался? - спросил мальчик.
- А как прощаться? Его бы задержали.
Мальчик молчал.
- Он мог бы пробраться в комнаты, где спали отец и мать, и все остальные… - сказал Пассажир. - Но видимо, он боялся… что, если посмотрит на них, не решится уйти. И он не стал прощаться ни с кем. Даже мысленно…
- Даже с Майкой?
- С кем?
- Ой… Я хотел сказать - с Вьюшкой. - Мальчик громко заскрипел стулом, отвернул лицо.
Пассажир оставил тетрадь, снял очки.
- Я понял, - сказал он вроде бы виновато. - У тебя есть сестренка. Ее зовут Майка.
- Ну, есть… - Мальчик низко-низко нагнулся, стал дергать шнурки. Суетливо скинул йеды, вскарабкался на свою койку. Лег лицом к стенке. Странно притих.
Пассажир посидел с полминуты. Растерянно встал. Спина мальчика под бело-розовой клетчатой тканью напряженно застыла.
- Я тебя чем-то обидел? - тихо спросил Пассажир.
Мальчик пошевелился. Потом повернулся - неловко, медленно.
- . Да нет, что вы… - прошептал он.
Пассажир стоял между койкой и лампой, лицо мальчика покрывала тень. И все же видно было, что глаза у него мокрые.
- Я понимаю, ты, наверно, соскучился по сестренке. Но ведь завтра уже вернешься…
- Да не в том дело… - Мальчик посопел, потерся щекой о подушку. Он смотрел мимо Пассажира.
Тот сокрушенно сказал:
- Значит, это я тебя своим чтением расстроил. Ну, извини…
- Да нет. Я сам себя расстроил, - отозвался мальчик сердито. И вдруг чуть-чуть улыбнулся: - Я такой… У меня вроде как у Гальки: иногда ни с того ни с сего капли из глаз…
- Это хоть у кого бывает, - осторожно заметил Пассажир.
Мальчик мазнул пальцами по глазам и решительно спросил:
- Вы думаете, я из-за немецкого в Лисьи Норы поехал?
Пассажир выжидательно молчал.
- Из-за Майки, - выдохнул мальчик.
Видимо, долго копилась у него печаль и обида, если теперь выплеснулась навстречу случайному попутчику… Впрочем, не такому уж случайному: ведь полсуток вместе. И как-то, наверно, связал их третий человек - маленький житель старого города Реттерхальма…
- Я ее совсем крошечную на руках таскал, - прошептал мальчик. - Целыми днями… Мне самому шесть лет было, а она горластая такая оказалась и хитрая: лежит - орет, на руки возьмешь - молчит. Я сам реву, а ее таскаю, потому что страшно: вдруг задохнется от крика! А больше с ней некому было, папа на работе…
- А… мама?
- Она умерла, когда Майка родилась.
- Извини, малыш…
- Но вы не думайте, что я на Майку злился! Наоборот… Я от нее не отходил, потому что она… ну, как частичка мамы. Дрожал за нее… А у нее потом спина стала болеть. Сколиоз… - Мальчик говорил, глядя в угол каюты, и глаза у него стеклянно блестели. - Когда лежит - больно. Плачет: "Возьми на ручки". А большая уже… Я ее глажу, каждый позвонок прощупываю… Вот тогда и научился боль прогонять руками… Иногда она еще сама не знает, что скоро у нее заболит, а я уже чувствую… Потом у нее прошло. Но она все равно от меня ни на шаг…
Мальчик вздохнул прерывисто, словно после долгого плача.
- Ну… а что случилось-то? - негромко сказал Пассажир.
- Да… вроде бы ничего такого. Папа женился весной… Я и сам папе говорил: давай, всем лучше будет. И правда, лучше стало, она хорошая, тетя Зоя. Безрукавку мне связала… Только Майка…
- Что? Не призндот ее?
- Да наоборот… - Мальчик дернул головой, зло всхлипнул в подушку. - Сразу к ней прилипла. А меня будто больше нет… Отец говорит: ты должен понимать, - девочке мама нужна, ты держись. Ну, я и держался… Потому что ведь никто же не виноват, я понимаю. А все равно… И тетя Зоя все чувствует. Мы с папой тогда и решили, чтобы в Лисьи Норы на время…
Пассажир медленно отступил, сед. в кресло.
- Вот, значит, как у тебя… Тут такое дело, а я тебя сказками развлекаю.
- Разве это сказка? - насупленно спросил мальчик. - Вы же говорили, что по правде.
- Да… Для меня это правда, а для тебя… Что тебе до какого-то мальчишки из далеких времен, когда своих переживаний хватает, верно?
- Нет… - вздохнул мальчик. - Не верно. Мне все равно интересно. Просто я… раскис маленько, когда Майка вспомнилась. Вы не обижайтесь.
- Да что ты, голубчик! Разве я обижаюсь!
- А что было дальше? С Гальной…
- Значит, можно продолжать?
Мальчик кивнул, мазнув носом по подушке.
- А ты не устал? Поздно уже…
Пароход все стоял у пристани, машина молчала. Видно, и правда что-то случилось. Люди за стенкой примолкли. Только шаги вахтенного на верхней палубе нарушали тишину.
- Я не устал, - сказал мальчик. - Только можно я буду здесь? Лежать и слушать.
"По лестницам и тропинкам, по кривой улице Булочников Галька спустился с холма. Никто не встретился на пути. Дома кончились, и дорога пошла вдоль реки. Галька шагал быстро. Тоска сидела в нем, как ледяной комок. Он почти не думал, что будет впереди. Знал только, что в город не вернется и в Кобург не поедет. Может, выроет землянку и станет жить, как отшельник. Может, просто умрет где-нибудь у края дороги, и, когда его найдут, у кого-нибудь шевельнется совесть.
К середине ночи он увидел заброшенное строение, сделанное из перевернутого баркаса. Забрался туда. Внутри были нары с остатками соломы. Галька съежился на них и уснул.
…Проснувшись, он сразу вспомнил все, что случилось. И так ему стало тяжело на душе, что не захотелось открывать глаза. Наконец он все-таки открыл их.
Солнце било в щели и косое окошко. Но не это первым делом увидел Галька. Он увидел большой никелированный револьвер, наведенный прямо ему в лоб. В стволе был крупный черный глазок. Держал оружие краснолицый мужчина с бакенбардами, в матросском берете с помпоном.
- Тихо, птенчик, - просипел он и прищурил левый глаз. - Шевельнешься - и пуля.
Этого еще не хватало! Что, весь мир ополчился на Гальку?
Ни капельки страха не испытал Галька, только горькую досаду. И опять заболели рубцы от приснившихся побоев.
- Ну и черт с тобой, стреляй… - Он отвернулся. - Дурак…
- А ну, встань! - рявкнул дядька в берете. - Руки вверх!
Галька поднялся с нар. Но рук не поднял, сунул их в карманы. И пальцы нащупали монетку Лотика. Это неожиданно обрадовало Гальку. Будто надежда появилась.
- Чего орешь? - сказал он. - Твой сарай, что ли?
Вошел красивый офицер с усиками. В белом кителе с двумя звездочками на рукаве. Моряк с бакенбардами опустил револьвер.
- Господин лейтенант, здесь мальчишка. Я боюсь, не лазутчик ли. Грубит, господин лейтенант…
- Кто такой? - резко спросил офицер.
- А вы? - сказал Галька. В нем шевельнулось любопытство: что будет дальше?
- Отвечай, сопляк! - крикнул лейтенант. Он был очень молодой. Он покраснел.
- Сам сопляк! - Гальке нечего было терять.
- Боцман! - полыхая девичьими ушами, отчетливо проговорил лейтенант. - Позовите матроса, пусть всыплет этому… два десятка линьков. Для воспитания вежливости.
- Слу… - начал боцман.
Галька прыгнул, вцепился в ствол, дернул вниз, перехватил рубчатую рукоятку. С усилием, но быстро взвел курок. Револьвер был знакомый - армейский "смит-вессон". Такие "пушки" показывали мальчишкам офицеры форта, когда те наведывались в гости.
Галька опять метнулся на нары.
- Не подходить! Выстрелю, честное слово!.. Мне все равно…
- Идиот, - сказал лейтенант боцману. - Вы будете разжалованы… Эй, ты, брось оружие!
- Стоять! - Галька глянул на лейтенанта поверх ствола. Звенело в Гальке бесстрашие.
Нагнувшись, шагнул в сарай седой моряк. Сухой, стройный, с черным эполетом на левом плече. Сказал спокойно, как дома:
- Что тут за шум?.. Боцман, это ваш револьвер у мальчика? Десять суток ареста по возвращении на базу. Мальчик, оставь оружие, настреляешься еще в жизни.
Этому человеку со спокойным голосом и резко-синими глазами Галька подчинился без промедления. Но и-без-боязни. Бросил "смит-вессон" на солому, шагнул с нар.
- Ты из Реттерхальма? - спросил седой офицер.
Галька кивнул.
- Сбежал, что ли, из дома?
Галька помотал головой. И понял, что расплачется.
- Ладно, разговоры потом, - решил офицер. - Ты, наверное, голоден?.. Лейтенант, распорядитесь… - Он опять повернулся к Гальке. - Я командир монитора. Капитан-командор Элиот Красс".
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВЫСТРЕЛ
Война мониторов
1
- "Теперь пора сказать о мониторах. Они появились в начале семилетней кампании у берегов Рога. Их начали строить обе воюющие стороны. Строили интенсивно, однако не очень умело и без единого образца. Вот и стали появляться в прибрежных водах разномастные бронированные черепахи с тупыми носами и уходящей в воду палубой. Их общим признаком были приземистые стальные башни с орудиями колоссального калибра (с одним или двумя) и очень мелкая осадка. Она давала возможность проходить над отмелями, забираться в небольшие речки и заливы.
Мониторы участвовали в бдокаде прибрежных крепостей, в десантах и гораздо реже воевали друг с другом. Их осадные орудия были мало приспособлены для морских сражений. Возможно, это и привело к тому, что моряки противоборствующих эскадр смотрели друг на друга без особой враждебности. Скорее с профессиональным интересом. Да и что им было делить? Путаные претензии и споры сухопутных премьеров были непонятны даже многим старшим офицерам, не говоря уже о лейтенантах и матросах. С другой стороны, случалось, что командирами сходившихся в бою мониторов оказывались выпускники одной военно-морской академии. Война-то шла, по сути дела, гражданская.
Здесь и причина того, что после Юр-Тогосской конференции в одной эскадре мониторов сошлись бывшие противники.
В результате временного перемирия возникло несколько карликовых государств: Ной-Бельт, Юр-Тогос, Западная Федерация и так далее. А по решению мирной конференции в Юр-Тогосе они слились с основными странами Северо-Западного Рога. Но несколько армейских подразделений и несколько кораблей с обеих сторон отказались признать решения конференции. Тех и других не устраивали многие пункты договора. В частности, то, что непомерно усиливалось влияние короля Наттона Второго и его знаменитого премьера…" Впрочем, ты, наверно, помнишь это из истории… - Пассажир оторвался от тетради.
Мальчик Подергал нижнюю губу, отпустил с резиновым щелчком.
- Не… Ничего я не помню. Мы такого и не учили, по-моему… Северо-Западный Рог - это что? Скандинавия?
- Скандинавия? М-м… Ну, в известном смысле… Ох, прости, пожалуйста, я не учел… Надо бы договориться… - Пассажир снял очки, почесал дужкою кустистую бровь. - Давай так: будем считать, что у истории несколько параллельных путей…
- Как это? - насупленно спросил мальчик. Ему все еще было неловко за недавние слезы и прорвавшееся признание о семейных горестях.
- Говоришь, как… Ну, возьмем хотя бы гипотезу мадам Валентины. Помнишь? У Вселенной, как у кристалла, множество граней, и на каждой история пишется по-своему…
Ну, ладно… А с Галькой-то что?
- Сейчас, сейчас. Потерпи, тут без объяснения о мониторах не обойтись…
"Совещание высших офицеров непокорных полков и кораблей потребовало, чтобы Наттон отрекся от престола, а договор был пересмотрен. Король объявил участников совещания мятежниками. Те, в свою очередь, соединили свои силы и объявили себя отдельной воюющей державой. Сухопутным повстанцам не повезло: королевские дивизии генерала Каптеона обложили их в крепости Ной-Резен. Через месяц крепость сдалась. Крупные морские суда тоже в конце концов иоспускали флаги. Но мониторы капитулировать категорически отказались. Объединенную эскадру, в которой уживались теперь бывшие противники, возглавил семидесятивосьмилетний адмирал Контур.
Старик был бодр, язвителен, талантлив как военно-морской начальник и ничего не хотел для себя. Он хотел республику. Может быть, не столько из-за политических взглядов, сколько из-за давних счетов с Наттоном. Личные были счеты или нет, однако дело адмирала многим казалось справедливым. Контур сидел в форте Черный Обруч, сочинял со своим штабом планы и принимал донесения. Мониторы устраивали рейды, громили береговые укрепления, порой под устрашающую канонаду высаживали десанты и захватывали склады.
Король вел себя дипломатично. О Контуре отзывался с подчеркнутым уважением и в конце концов - по совету премьера - даже официально признал мониторы воюющей стороной. Такой хитрый ход принес ему ряд преимуществ. До этого решения неясно было, как поступать с экипажами мониторов, если они попадали в плен (а такое случалось). По правилам их полагалось вешать, как пиратов и мятежников, но жестокости не могли укрепить и без того шаткий авторитет его величества. А захваченные моряки воюющей стороны попадали под действие гуманного закона о воен нопленных.
Кроме того, раз есть воюющая сторона, можно не отменять давным-давно введенное военное положение. Управлять страной проще: никакой тебе лишней демокра тии…
Через два года адмирал Контур скончался и под пушечный салют мониторов был торжественно опущен в воды залива, в самой глубокой его части. После этого в штабе эскадры начались трения и разногласия, мониторы все чаще действовали на свой страх и риск, в одиночку, не ставя штаб в известность. Некоторые, оговорив почетные условия сдачи, прекратили войну. Но около десятка стальных черепах еще ползали в мелководье, нагоняя страх на обывателей и тревожа гарнизоны.
…Реттерхальм был, казалось, гарантирован от нападения. Правда, песчаный бар в устье - не препятствие для мониторов, но зато несомненным препятствием служил форт. Он стоял над обрывом, на крайнем выступе, который именовался Забрало.
В укреплении было около сорока солдат, семь офицеров во главе с форт-майором Дрейком и шесть орудий береговой обороны. Удары их шестидюймовых конических снарядов не выдержала бы никакая броня. Это знали и командиры мониторов, и гарнизон форта, и жители города. Поэтому, если маяк Реттерхальма и не зажигали по ночам, то исключительно из уважения к инструкциям, а не от страха нападения.
Надо сказать еще про одно обстоятельство. Большинство реттерхальмцев полагало, что мониторы даже не имеют права атаковать их город. Реттерхальм формально не входил в состав королевства, он с давних пор пользовался широкими правами самоуправления, наподобие средневековых вольных городов. Лишь в военное время на него распространялся королевский протекторат. Но это же для защиты, а не для участия в боевых действиях!
Все это было известно капитан-командору Элиоту Крассу. И тем не менее он принял решение о рейде. В условиях войны Реттерхальм являлся союзником короля Наттона, и этого достаточно. К тому же у Красса не было выхода.
После смерти адмирала Контура капитан-командор Красс вышел из состава штаба. Он не хотел участвовать в склоках, он был моряк. Его хорошо знали на флоте. Еще до перемирия он прославился тем, что, командуя парусником "Плутон" под флагом Федерации, одержал победу над юр-тогосским монитором "Клад". Стальной четырехмачтовый винджаммер Красса таранил и утопил плоский броненосец на траверзе маяка Рогур. Красс подобрал спасшихся людей из экипажа противника, вежливо сдал их на нейтральный пароход и пошел чинить смятый в лепешку форштевень.
Юр-Тогосское адмиралтейство подняло крик, что Красс командовал коммерческим судном и не имел права вступать в боевые действия. Красс отвечал, что, во-первых, он шел под военным капитан-командорским флагом, а во-вторых, в действия вступил вынужденно. Кто велел капитану "Клада" соваться наперерез парусной стальной громаде, идущей пятнадцатиузловым ходом?
К сожалению, через месяц после этого случая красавец "Плутон" подорвался и затонул у Ной-Эланда…
Уйдя из штаба, Красс принял под командование монитор с кокетливым и глуповатым названием "Не бойся". Черт возьми, кто кого "не бойся"? Почему?
Был этот, с позволения сказать, корабль тихоходным даже по сравнению со своими собратьями. Маломаневренный и, главное, с нелепым вооружением. Из широкого разъема полусферической башни (похожей на купол обсерватории) смотрела пасть единственного орудия. Это была осадная сорокавосьмидюймовая мортира, кое-как приспособленная для судна. Ее назначение - швырять по навесной траектории круглые снаряды метрового диаметра и чудовищной разрушительной силы. Пока монитор "Не бойся" в составе флотилии принимал участие в осадах и штурмах, мортирное вооружение себя как-то оправдывало. Но время крупных баталий прошло, а одиночное крейсерство с таким громыхальником… Это все равно что человек шел бы в разведку с трехпудовым фугасом под мышкой.
У экипажа было, конечно, и стрелковое оружие, но много ли с ним навоюешь? В крайнем случае высадишься в рыбачьей деревне, чтобы пополнить съестные припасы, вот и все.
Элиот Красс полагал, что такие десанты - не дело. Не война это. Он не был воинственным по натуре и предпочитал ходить на парусниках, но, с другой стороны, он являлся офицером военного флота, противником монархии и давним другом покойного адмирала. И посему считал долгом, пока не заключен мир, не отсиживаться в тихих бухтах.
Командовать монитором оказалось не просто. Одна из причин - та, что в экипаже собрались главным образом бывшие моряки Юр-Тогосской флотилии (и даже два матроса с потопленного "Клада"). Открытых трений не возникало, дисциплина есть дисциплина, однако в отношениях ощущалась натянутость. Из офицеров можно было положиться лишь на механика и старшего артиллериста (он же штурман). Зато помощники капитана… Ладно, первый лейтенант, белобрысый, меланхоличный Клотт, был, по крайней мере, сдержан. Но красавчик Хариус вел себя несносно. В кают-компании монитора - тесном железном ящике с заклепками по стенам - за столом то и дело возникало неловкое молчание после ребячьих дерзостей второго лейтенанта.
- Мальчик еще, - сказал однажды механик. - Ершится и краснеет. Уши бы надрать…
Но это был не просто мальчик, а злой мальчик. Даже подловатый. Запанибрата держался с пожилыми матросами, а молодым, случалось, тыкал украдкой кулаком в зубы… Но в то же время не трус. Первым одобрил план командира: проскользнуть мимо форта к Реттерхальму, атаковать противника с тыла, взять с города контрибуцию, вывести из строя береговую артиллерию, а два орудия установить на мониторе вместо бесполезной мортиры.
Впрочем, другие моряки - и матросы, и офицеры - тоже поддержали Красса. Лишь старший артиллерист капитан-лейтенант Бенецкий счел необходимым заметить:
- Но риск, господа. Если первый выстрел окажется неудачным, мы в ловушке. Вторым выстрелом можно только сигналить о сдаче, он будет холостым.