- Конхветой и пахнеть! - мечтательно сказала она. - Душистая конхвета. У нас таких нету. Я такой сроду не пробовала.
Фима даже рот забыл закрыть от изумления.
- Ехвимочка, деточка! - совсем сладким голосов заворковала Тихая, а сама так и сверлила его немигающим взглядом. - Што за конхвета? Как она прозывается, а?
- Может быть, "Дорожные"? - неуверенно сказал Фима.
Бабушка Тихая снова уткнулась в самое его лицо вздрагивающим носом и убежденно ответила:
- Не! Никакеи оне не "Дорожные".
Фима полез в карман, достал оттуда конфету и внимательно посмотрел на нее. Тихая и Нюня тоже наклонились и внимательно посмотрели. Обертка была золотистая, а на ней - черный слон с красными пальцами.
- "Зоологические", - прочел Фима и не успел и глазом моргнуть, как Тихая выхватила конфету, мигом ее развернула и отправила в рот.
- Хорошая конхвета! - сказала она и даже зажмурилась. - Хорошая, а не та. У той вафля была.
Тихая завернула верхнюю юбку - на ней всегда было пять-шесть юбок - и сунула бумажку от конфеты в карман.
- И што же ето была за конхвета? - задумалась снова она. - Может, обвертку оставил?
Фима вывернул карманы, но обертки не было.
- Фима, а Фима, ты же фантик свернул и во двор пульнул, - вспомнила Нюня и опасливо покосилась на Тихую, но той сейчас было совсем не до чистоты.
- Ехвимочка, деточка, Нюнечка, золотко, порыскайте, а?
И сама первая бросилась во двор. Тщетно, однако, ползали они втроем по кустам и дорожкам: фантик как ветром сдуло.
- Он мог упасть в соседний двор, - подумала вслух Нюня, и Тихая сунулась было к забору, но оттуда на нее рявкнул здоровенный пес.
- Поразводили тварь собачью! - чуть не расплакалась Тихая и, махнув рукой, двинулась к дому. В сгорбленной ее спине было столько безнадежности, что Фиме, наверное, жалко ее стало, и он предложил:
- А можно посмотреть у нас в вазочке, вдруг еще такая конфета есть.
Бабушка Тихая так и встрепенулась:
- Ехвимочка, посмотри!
Пока они перерывали конфеты в вазочке и в серванте, Нюня смотрела на Фимин стол.
Сундучок был открыт, и сверху в нем лежала толстая тетрадь. Нюня подошла ближе, чтобы заглянуть, что под тетрадью, но Фима сердито захлопнул крышку так что сундучок звякнул своими замочками.
Не то чтобы Нюня после этого обиделась - так уж получалось, что она на Фиму почему-то не могла обижаться, - просто ей вдруг стало так грустно! Нюня вышла и посидела во дворе, пока ей не стало снова любопытно. Тогда она поднялась на веранду и посмотрела в окно бабушки Тихой.
- Ехвимочка, детка, сам понюхай, - говорила как раз та.
Нюня глянула и ахнула - бабушка Тихая развязывала и давала нюхать Фиме свои баночки с медом, а Фима нюхал, слушал и говорил с уважительным удивлением:
- Вот елки-палки - ничего себе!
- Етот желтый понюхай, а потом етот, со зерном! Откуда его пчелка брала? Да ты нюхай, нюхай! Молодой, а нос совсем не работаеть. Акацию уже разнюхать не можешь! Ан акация-то разная. Ну, этот-то и сопатый разнюхаеть - липу ни с одним цветком не спутаешь. Ты нюхай, нюхай, Ехвим! Пчела-то, она хочь умная, да жадная. Положь сахар у керосин - она и керосин жрать будеть! Мураш умнее, мураш на што зря не полезеть. А сахарин даже и пчела, на что жоркая, исть не станеть. Вот иди сюды, Ехвим, я тебе насекомому уму-разуму учить буду.
Дальше началось такое, что Нюня и думать забыла о своей обиде. Все горшки с цветами, какие были, и все баночки с вареньем и медом, и все вазочки с конфетами, и коробку с конфетными обертками бабушка Тихая с Фимой обнюхали, как собаки. Фима, правда, хотел и на вкус попробовать, только бабушка Тихая ему не дала, прикрикнула:
- Нюхать нюхай, а языком не загребай: не про тебе наживалось!
Нюня подвинулась поближе к окну, но Тихая повела своим дрожащим носом.
- Девчонкой пахнеть! - с отвращением сказала она и захлопнула окно. Так что Нюня уже слышать ничего не могла - только видела, как Тихая с жадным лицом, а Фима с лицом размышляющим нюхают все подряд.
В том, что бабушка Тихая обнюхивала каждую бумажку, ничего удивительного не было - сладенькое она любила. Но вот чего мальчик Фима обнюхивал каждую обертку, и каждую баночку, и цветы, и листья, и даже землю - этого Нюня понять не могла.
Глава 11
Дядя Люда от верблюда
Это тоже было удивительно - дядечка с женским именем. Уже потом Нюня узнала, что у него просто иностранное имя - Людвиг и что он старый друг еще Фиминого папы. А у Фиминого папы было странное имя - Ревмир, если перевести на обыкновенный язык, то означает - революция и мир. Но тогда ничего этого Нюня еще не знала. Она просто мела веранду и пела прекрасную песню:
Ат за-ры да за-ры,
ат темна-а да темна
а любви га-ва-ры,
пой гу-тарная струна.
Она и не видела, как подошел дядечка и рассмеялся так, словно никогда в жизни не слышал эту песню.
- Мадемуазель, - спросил он, отсмеявшись, - Морозовы здесь живут, я не ошибся?
- Я не падмузель, - сказала Нюня. - А вы кто?
- Я дядя Люда от верблюда, - сказал в лад дядечка, и дальше тоже, как стихами: - А это что, избушка-развалюшка? А может, это немножко - домик на курьих ножках? А где пилигрим Ефим? Играет гаммы? Рвет букет для прекрасной дамы? Открывает тайны природы? Подводит к анодам катоды?
В это время выбежала Ольга Сергеевна, красивенькая Фимина мама, и закричала:
- Людочка! Не забыл?! Какой же ты умница! Фимка будет рад без памяти. Господи, Людочка, двенадцать лет ему исполняется. А давно ли он учился ходить? Давно ли он лопотал непонятное, а ты его так смешно "переводил"?!
- Но я не познакомился с прекрасной "падмузель", - сказал смешной дядечка. - Как вас зовут? Девочка-припевочка? Птичка-невеличка?
- Меня зовут Ню… Анюня…
- Анюня-горюня, прелестное имя Анна, - сказал смешной дядечка и, полуобняв ее за плечи, двинулся вслед за Ольгой Сергеевной.
Он же держал Нюню за плечи, поэтому и получилось, что Нюня тоже пошла в гости.
Фима вылетел навстречу и так радостно закричал, что Нюня никогда бы и подумать не могла, что он может кому-нибудь так обрадоваться. Дядя Люда поздравил Фиму с днем рождения и стал вынимать подарки: химический набор, трехцветный фонарик, микроскоп, и Ольга Сергеевна все говорила:
- Ну зачем надо было так тратиться?
А Фима говорил:
- О, фонарик, это мне очень надо! О, микроскоп, еще бы не надо!
А Нюня сидела тихо, потому что не знала, правильно она сюда зашла или нет, и ей очень не хотелось уходить.
- Сейчас будет готово жаркое, - объявила Ольга Сергеевна.
- Чаю, прежде всего чаю, - обыкновенными словами сказал дядя Люда.
И Фимина мама засуетилась, поставила на стол чайничек, сухари и сразу четыре вазочки с крышками. Но когда открыла первую крышку, получился первый конфуз: в вазочке вместо конфет в фантиках были завернуты камушки.
- Тюнь! - смешно сказал дядя Люда. - На фига мне эти камни? Иль на фабрике конфет больше сладенького нет?
У Ольги Сергеевны даже глаза разбежались, потому что она посмотрела сердито на Фиму и укоризненно на дядю Люду за то, что он сказал нехорошее слово - фига, и дядя Люда тогда выразился по-другому:
- Ну зачем мне эти кремни? Неужели от конфет дяде Люде будет вред?
- Эти "конфеты" мы подвинем Фиме, - выразительно сказала Ольга Сергеевна, а для дяди Люды раскрыла вторую вазочку. - Я знаю, ты любишь мед.
Но дядя Люда заглянул в вазочку и опять сказал: "Тюнь!", так что Нюня не выдержала и рассмеялась.
- Что ж… - Дядя Люда сделал совсем жалобный вид. - Сейчас вымою руки, буду макать пятерню в мед и слизывать муравьев!
Потому что было уже лето, и в вазочке оказалось больше муравьев, чем меда. Ольга Сергеевна быстренько открыла вазочку с вареньем - там тоже кишели муравьи. И в четвертой вазочке тоже. Ольга Сергеевна совсем уже хотела расстроиться, но тут дядя Люда предложил не сидеть дома, а пойти в лес. И все сразу забыли о муравьях. И никто еще не знал, что они снова о муравьях вспомнят, но уже в лесу.
Туда-то шли весело. Бабушку Матильду тоже позвали, а у нее был зонтик. Нюня под зонтиком немножко прошлась. А Фима показывал с зонтиком всякие шутки. Дядя Люда сочинял смешные стихи.
Но сам лес оказался какой-то скучный. На деревьях было совсем мало листьев, и то лишь в самом верху. Нюня попробовала разбежаться - на лицо и руки липла невидимая противная паутина. Нюня поскользнулась на старой листве и даже подниматься что-то не захотелось. Рядом голенастый стебелек пробился сквозь бурую прошлогоднюю траву и стоял с горбиком старых листьев на зелененьких плечах, один, далеко от других, таких же одиноких травинок.
Фима остановился рядом и копнул эти старые листья - запахло сухой табачной прелью.
Все же Бабоныко сказала:
- Ах, какая прелесть!
- Что же тут прелестного?! - вздохнул дядя Люда. - Птицы и те не поют!
- Одна спичка - и такой лес мгновенно вспыхнет! - сказал Фима.
Ольга Сергеевна вдруг расплакалась, и Нюня ничего не могла понять, пока Бабоныко не шепнула ей:
- Фимин папа погиб в лесном пожаре.
И тогда Нюня поняла, почему дядя Люда смотрит на Фиму укоризненно. Но Фима не принял этого молчаливого выговора, а выкрикнул:
- Не забывать надо, а бороться! Если бы тот лес не был зараженный, мертвый, он бы не загорелся!
- Ну, что же поделать, друг Ефим… - растерялся дядя Люда.
А Фима:
- Четыре муравьиных гнезда на гектар леса - и лес будет здоровым! А то сначала насыпят на заболевший лес ядохимикатов, а потом в нем уже ни птиц, ни муравьев. А насекомые-вредители очухаются и живут себе без врагов и дотла съедают лес…
Все замолчали, задумались, а Нюня грустно сказала:
- Лучше бы мы в зоопарк пошли!
Дядя Люда вскочил, а потом посмотрел на часы и тоже грустно сказал:
- К сожалению, уже не успеем. Но вот что: держи-ка, друг Ефим, вот эту денежку на зоопарк. Пойдешь сам как-нибудь в свободное время и поведешь Нюню. И мороженое чтобы купил, ясно? А вы, "падмузель" Анна - так ведь вас зовут, милая Нюня? - проследите за ним, чтобы он не потратил деньги на что-нибудь другое.
Глава 12
Парк ЗОО
Однако, если бы Нюня не напоминала, на что именно дал деньги дядя Люда, Фима, наверное, так и не повел бы ее в зоопарк, хотя до него от их ворот было всего пятьсот двенадцать, или пятьсот четырнадцать, или пятьсот одиннадцать шагов - Нюня три раза считала. Фима уж отговаривался, отговаривался: то холодно, то некогда, то у него другие дела. А сам ходил с таким пинцетом, каким Бабоныко дергает волосы у себя на подбородке, подбирал всяких букашек и тащил их к себе под микроскоп.
Наконец у Нюни лопнуло терпение.
- Фима, - заявила она, - дядя Люда сказал мне проследить…
- Ну, хорошо, хорошо! - закричал сердито Фима. - Давно бы уже сама сходила: ты же видишь - мне некогда.
- А он сказал: пойдешь сам и поведешь меня.
- Научилась бы сперва разговаривать! Ну, чего же ты стоишь? Идем, прослеживай!
- Ой, правда, Фимочка? - обрадовалась Нюня и так радовалась, что все пятьсот шагов говорила не умолкая: - Фима, как, по-твоему, парк триста - это триста зверей в парке или триста зоопарков в стране?
- Сказала тоже - триста! - усмехнулся Фима. - Не триста, а зоо. Зоо животное по-древнегречески.
От удовольствия объяснять Фима даже пошел живее, но у кассы снова засомневался.
- Почему тебе бабушка не дает денег на зоопарк? - поморщился он, вынул деньги и пересчитал.
- Мне жарко, - попробовала напомнить еще и о мороженом Нюня.
- А мне не жарко? - огрызнулся Фима и опять прочел, сколько стоят билеты в зоопарк.
Подошли к кассе мужчина и женщина и, увидев переминающихся с ноги на ногу Нюню и Фиму, умилились:
- Вы хотите в зоопарк, а денег, наверное, нет?
Нюня доверчиво взглянула на них, но вдруг мальчишка, который все время шнырял рядом, крикнул:
- У него есть деньги - он просто жадничает.
Фима густо покраснел и протянул в окошечко деньги.
Недалеко от входа помещалась слониха Меланья. Она ходила по большому деревянному помосту, и помост скрипел под ней. Кожа на ногах слонихи, как широкие брюки на клоуне, свисала складками.
- Смотри, какой ноготь! - шепнула Нюня. - Наверное, она уже старая.
Один ноготь действительно выдавался - длинный и неправильный. Слониха покосилась на них, и Нюне показалось, что Фиме стало стыдно за нее, Нюню, что она, как невоспитанная, таращится и "обсуждает".
Слониха повела хоботом, нижняя треугольная губа у нее была в волосах. На задних ногах тоже росли волосы. Она ходила так, как едет перегруженный грузовик по ухабам - медленно и покачиваясь.
- Большая! - вздохнула Нюня.
- Еще бы! - сказал Фима. - На них никто не нападает в джунглях. Но, между прочим, когда идут в поход муравьи, эти слонихи удирают бегом, как собачишки.
- Ничего себе! - с уважением сказала Нюня перенятой у Фимы поговоркой.
Они ходили от вольеры к вольере, от клетки к клетке.
Мартышки сидели в клетках по двое, по трое, чистили друг другу и детенышам шерстку, а когда им это надоедало, прямо-таки летали по клеткам. Только макака Марианна сидела одна. Увидев Фиму, она сердито закричала, и Нюня объяснила, что Марианна не любит мальчиков и мужчин.
- Она же не знает, что ты хороший! - прибавила Нюня, чтобы Фима не обиделся.
- Все понятно, - сказал Фима. - Ухаживал за ней какой-то плохой человек, она теперь и думает, что все мужчины такие.
Потом смотрели тигров и львов.
- Звери - это что! - сказал Фима. - Возьми, скажем, тигра - стал нападать на селение, бывают такие тигры-людоеды. Значит, что делают? Выделяют охотников и тигра убивают. Так? А если на поля индейцев приходят муравьи, тогда что?
Нюня хотела крикнуть "а я знаю", но не решилась. А Фима торжествующе, словно сам был муравьем, сказал:
- Тогда индейцы просто бросают поля, бросают селения и уходят на новое место. Или вот в поле валяется труп лошади…
- Ой, лошади! - сказала испуганно Нюня, до этого она как-то не очень думала, а тут ей ужасно стало жаль лошадь.
- Труп! - успокоил ее Фима. - Кто, ты думаешь, быстрее всего справится с этим трупом?
- Лев! - крикнула Нюня.
- Куда там твоему льву! Мухи!
Нюня грустно смотрела в землю, потом подобралась вся и крикнула:
- А я знаю! Нужно всех насекомых уничтожить!
- Уничтожить! Ты бы хоть думала, прежде чем говорить, - сказал презрительно-презрительно Фима. - Ну, ответь, может ли человек без насекомых жить?
- Ну, пчелу оставить, - робко предложила Нюня.
- Пчелу! А комара? В одном вот месте комаров уничтожили, и сразу рыба пропала. Рыбные-то детеныши чем кормятся? Ага! А муравьи? В лесу если нет муравьев, считай, лес совсем пропал. А знаешь, что такое лес? Без него и урожая не будет, и дышать людям станет нечем.
- Значит, насекомых терпеть надо? - грустно, но все-таки с готовностью сказала Нюня. - А как же эти муравьи… ну от которых все бегут?
- Господи, какие все-таки малограмотные растут дети! - со взрослой скорбью сказал Фима. - Не терпеть, а знать их нужно.
- Ага! - рассеянно сказала Нюня. Ей уже надоела Фимина лекция, и она увидела что-то очень интересное. - Смотри, Фима, что это такое?
За оградой возле будки, похожей на собачью, сидело, привалясь к стенке, такое необычное животное, словно его и на свете-то быть не могло. Его мохнатое тело было похоже и на медведя, и на человека. Оно сидело, точь-в-точь как какой-нибудь уставший от жары старик, однако вместо головы у животного была какая-то трубочка. Трубочка, да и все - ни мозгов, ничего такого, кажется, там и не могло помещаться. А между тем животное так же явно чувствовало жару летнего дня, как Нюня или Фима, оно явно было таким же настоящим и живым, как они. Нюне это показалось унизительным. И она сказала:
- Но человек умнее, правда?
- Это ты к чему?
- Человека нельзя уничтожать, правда?
- А кого можно? - подозрительно спросил Фима.
Что насекомых нельзя, это Нюня уже знала.
- Ну, разных неумных животных, - сказала неопределенно она.
- Вот ты и есть неумная, - с грустной убежденностью ответил Фима. - "Неумных"! Считать себя лучше всех и остальных всех давить и уничтожать - это, что ли, ты называешь умом? Это фашизм, а не ум! Ты лучше всех, да? Ну, а вот скажи, можешь ты звезды видеть днем, как маленький мурашик!
Нюня подумала и сказала:
- Могу.
Ей и в самом деле показалось почему-то, что может.
- Можешь! Как же! Сказала тоже! А можешь ты слышать, как рыбы разговаривают?
- Ну, вот если опуститься под воду… - начала деловито Нюня, но Фима ее перебил:
- Ты даже мышь не услышишь, не то что рыбу или дельфина! А ты можешь слышать ямкой под коленкой?
Нюня подумала и почесала под коленкой - ей показалось, что она может слышать этой ямкой, только она у нее не привыкла и чешется.
А Фима продолжал, как из пулемета:
- Можешь ты ощутить тепло в восемь десятитысячных градуса? Можешь заморозиться и не умереть? Сколько запахов ты можешь различить? Семьдесят пять, как Шерлок Холмс? Или двести, как японцы? Так они - просто первоклашки в сравнении с собакой или той же пчелой.
- Или бабушкой Тихой, - вставила уважительно Нюня.
- А если бы тебя самолетом перевезли на восемьсот километров, а потом выпустили бы в пустынной местности, нашла бы ты дорогу домой? Можешь ты видеть ухом? Или носом? Или кожей? Много чего ты не умеешь, а животные умеют! Ученые и инженеры учатся у животных. А ты - уничтожить! Уничтожить - для этого ума не надо, одна глупость нужна. "Могу"! Фантазировать ты можешь - больше ничего!
- А как же, если на тебя нападают? Ручки кверху поднимать, что ли?
- На вас нападешь! - пробормотал Фима. - А то, смотри, кого-нибудь убьешь, а окажется, что себя.
Нюня покосилась на него недоверчиво: не шутит ли он, или, еще чего доброго, может, свихнулся от своих книжек и опытов. Но на лице Фимы не было ничего такого. К тому же он вдруг указал на животное, про которое чуть не забыла в пылу спора Нюня:
- А это муравьед.
Посмотрели Фима с Нюней еще попугаев, которые пожимали друг другу лапы и кричали, не раскрывая клювов: "Наташ! Наташ!"
- Зоосад - это что! - сказал Фима. - Вот если бы устроили энтомосад.
- Чего? "Этого сад"?
- Да не этого, а энтомосад, и показывали бы всяких насекомых - вот это было бы да!
- Фимочка! - подхалимно сказала Нюня. - А как же насекомых? Их бы сквозь телескопы надо было смотреть?
- Увеличительные клетки, - важно и кратко ответил Фима.
- Как это? - обрадовалась Нюня. - Вместо стенок увеличительные стекла, да? Фух, я бы испугалась!
- Когда интересно - не страшно, - объяснил Фима. - Зоосад - это что! Этих зверей уже почти всех занесли в Красную книгу.
- В ка-кую?! - удивилась Нюня.
- В Кра-сну-ю! Книга, куда заносятся звери, которых такие люди вот, вроде тебя, скоро совсем уничтожат.
- А я знаю! В нее на память помещают, да?