- На память! Что это тебе, фотоальбом, что ли? Помещают, что нельзя трогать. Чтобы сохранить, понятно?
От всех этих разговоров Фима так раздобрился, что Нюня решила ему напомнить о том, о чем помнила с самого начала, на что намекала еще у входа в зоопарк. Но сейчас она уже не намекнула, а прямо так и сказала:
- Фима, а Фима! Давай купим мороженое!
Фима, однако, сразу же нахмурился:
- А тебе баба Ныка разрешает?
- Она и сама любит.
- Вот пусть она и покупает!
- Может, лимонаду? - уступила немного Нюня.
- Ну, что ты, как попрошайка! - совсем рассердился Фима.
"Может, он забыл? - подумала Нюня. - Может, ему напомнить, что говорил дядя Люда?"
Но пока она думала и не решалась, стало уже поздно - они вышли из зоопарка и направились домой.
Нюня сама видела в приоткрытую дверь, как Фима, войдя в комнату, вынул из своего сундучка коробочку и ссыпал в нее оставшиеся деньги - и в коробочке зазвенело. Увидев, что Нюня смотрит, Фима вернулся и изо всей силы захлопнул перед ее носом дверь.
Глава 13
Нюнин совет
У Нюни был такой обычай: называть кукол по имени тех, кто подарил их. У нее была красная мартышка Матильда, медвежонок Матиль, матрешка Мотя и кукла Мутичка - всех их подарила Бабоныко, но из уважения к ее щедрости Нюня даже медвежонка назвала не Нык, что ему больше бы подходило, а Матиль. Черного пупсика она нашла, поэтому его звали просто Пупис. Цыганка Зика - подарок тети Зины. Осленок Розик - его подарила тетя Роза. И даже кукла Тиша - ее принесла Тихая вместе с шарфом для бабушки Матильды, когда уговаривала отдать ей кладовку.
Вечером, перед тем как лечь спать, Нюня устраивала для кукол чай. У них был свой собственный стол и свой чайник, и кофейник, и чашки, и тарелки, и вилки, и ложки. Это вечернее чаепитие было заслуженным отдыхом и очень веселым временем для кукол.
Нюнины куклы не торчали, как куклы некоторых других девочек, целыми днями дома - они бы со скуки умерли от такой жизни. С самого утра они отправлялись путешествовать и чего только не узнавали за день. Они бывали и на чердаке, и в погребе, и у соседей, и на веранде, и в саду - огромнейший мир. Опасности - воробьи, вороны, кошки, соседские курицы и особенно бабушка Тихая - подстерегали их. А вечером они собирались вместе, рассказывали друг другу всякие истории, и всем было интересно, и никогда они не ссорились. Однако с тех пор, как в доме поселился Фима, стали происходить удивительные вещи, и, конечно же, о них знали Нюнины куклы; но одно дело увидеть, а другое разобраться, что к чему, и теперь за столом частенько вспыхивали споры.
- Ехвимка жадный, - говорила о Фиме кукла Тиша, которая разговором походила на подарившую ее бабушку Тихую. - Ему мать на школьные завтраки даёть, а ён всё у свой сандук складаеть.
- Ты бы, конечно, все сразу слопала, - строго говорила Нюня. - А у Фимы есть цель и тайна!
И задумывалась, потому что и сама не могла решить, правда, что у Фимы есть цель и тайна, или, может быть, он все-таки немного жадненький.
Черный Пупис хихикал:
- Пришел в магазин: "Свешайте мне, тетя, пятьдесят грамм мяса". А продавщица: "Мы, мальчик, по столько не вешаем. Проходи, не мешай взрослым". Фима стоял, стоял сбоку: "А по скольку вы вешаете?" - "По полкило, по килограммам. Мальчик, это тебе не игрушечник, здесь людям продукты отпускаются".
- Вот видишь, Тиша, - говорила Нюня. - Фима же не просто копит, он на дело.
- А потом, - вовсю хохотал смешливый, но не очень-то умный Пупис, - пошел в другой отдел: "Тетя, у вас меда нет?" - "Иди, мальчик, иди, мед на базаре бывает".
- Ну, ешьте, ешьте, - недовольно говорила Нюня, - поболтать-то вы сами не свои.
- А знаете что, - предлагала Мутичка, - давайте ему соберем денежки и тихонько подбросим!
Очень добрая девочка была эта Мутичка, не зря Нюня ее любила больше других своих детей.
А уж когда деньги собирать, тут всем дела хватило, даже и про чай забыли: кто тащил копеечку, кто считал и записывал взносы. Всего пятьдесят копеек набрали, а подбросить их поручили Мутичке, потому что это была самая маленькая и самая ловкая из кукол - "девочка с пальчик".
А следующим вечером - снова за стол и снова разговоры да споры.
Кукла Тиша опять ворчала:
- Сказал своей матери, што не желаеть быть маленьким, а сам лекарства не пьеть, а складаеть их у свой яшшичек чагунный.
- Не "чагунный", а чугунный, - строго поправляла Нюня и поворачивалась к своей любимице: - Мутичка, ты все сделала, как мы решили?
- Да. И еще я подарила очки бабы Ныки, потому что ему нужны увеличительные стекла.
- А он?
- Фима пожал мне руку и сказал: "Передай, пожалуйста, Нюне, что я только теперь понял, какой она настоящий друг. Скоро я ей открою свою главную тайну, так и скажи. Может быть, некоторые меня не понимают, но у меня благородная цель".
- Вот видите! - говорила Нюня, оглядывая кукол.
И все куклы радовались и веселились и просили Зику спеть какую-нибудь прекрасную песню. Зика вскакивала, трясла своими черными кудрями, бусами и плечами и пела:
Я еха-ала да-мо-ой,
я думала а-а ва-ас!
- Нюня, у тебя совершенно не поставленный голос! - чему-то смеялась Бабоныко: она думала, что это Нюня поет.
- Это же цыганский голос, - объясняла Нюня, но все-таки куклы начинали тише говорить и петь. Веселились, но так, чтобы никто им не помешал.
А назавтра все начиналось снова.
- Он колдун, - заявил как-то медвежонок Матиль, в ужасе мотая головой.
- Не колдун, а ученый, - поправила Нюня, хотя ей и самой было страшно.
- Он оживляет покойников, я сам видел, - стоял на своем Матиль.
- Не покойников, а утопленников.
- Я боюсь, я боюсь! - затвердил Матиль, уж очень он любил бояться.
- Чего же тут бояться, странный ты медведь. Вот ты утопнешь, а он тебя оживит. Разве плохо?
- А я все равно боюсь.
- И я боюсь, и я боюсь! - во всю мочь закричала мартышка Матильда и закувыркалась через свою красную голову. Ох, уж эта-то вообще ничего на свете не боялась, но очень любила всякую панику.
- Он их гоняет по кругу, - сказала, улыбаясь, матрешка Мотя.
Она не потому улыбалась, что ей было смешно. Она просто всегда улыбалась, потому что была настоящей разведчицей и никогда не теряла этого… самообладания. Даже когда Фима рассердился и тащил ее выбрасывать, она улыбалась, а ведь это все равно, что человека схватил бы и тащил пятиэтажный дом.
- Кого - их? - спросила Зика, которая была рассеяна, потому что всегда что-нибудь пела.
- Тш-ш, - сказала Нюня. - Об этом не надо говорить.
- А мне его жалко, - понурил голову осленок Розик. - У него такая большая тайна, и никто-никто ему не помогает.
- А мы вот соберем и подарим ему кукольную посуду, - предложила Нюня. - Оставим немного для чая, а остальное подарим.
Глава 14
Запахи
Обычно Нюня завидовала девочкам, которые ездили в пионерские лагеря. Но в это лето, даже если бы лагерь был на самом Черном море, Нюня и тогда бы не согласилась в него ехать.
Потому что в доме с самой весны, с самого раннего лета начались происшествия.
Как-то Нюне приснился сон, что она идет по цветочному городу. И деревья в городе цветочные, и дома из цветов, и трубы, и стекла в окнах из лепестков. То она шла по улице города, а то уже лежала в постели в каком-то из этих цветочных домов, и из одного дома сквозь лепесток розы свет падал розовый, а из другого сквозь нинютины глазки - фиолетовый и еще голубой и желтый. Нюню уже начало во сне поташнивать от ароматов, когда она взяла и проснулась.
Бабоныко не спала, лежала и улыбалась.
- О, де Филипп всегда дарил мне чайные розы, - сказала она, и Нюня удивилась, что бабушка Матильда тоже думает о цветах.
Впрочем, в комнате в самом деле чем-то пахло, и в первую минуту, как только она это заметила, Нюня подумала, что в саду расцвели какие-то цветы. Но тут же вспомнила, что никто у них цветов не садит: Бабоныко по неумению, а бабушка Тихая из-за того, что не хочет "гнуть спину, штобы ета барыня ходила тут и нюхала".
Да и запах вроде бы изменился. Теперь он больше напоминал ванильные пирожные. И только Нюня успела об этом подумать, как Бабоныко заворочалась и стала поспешно одеваться.
- Что это печет Тихая, интересно?.. И надо же, какая скрытность, - с утра, когда никого на кухне нет…
Но, к великому удивлению Бабоныки, на кухне не было никого, и духовка была совершенно холодной.
В раздумье Бабоныко постояла у двери бабушки Тихой, даже подняла уже руку постучать, но вспомнила, наверное, неприветливость Тихой и, вздохнув и поведя бровями, пошла к себе.
Нюня к себе не пошла. У нее было в коридоре секретное совещание с куклами. Нюня слышала, как, приоткрыв дверь и постояв на пороге, выскользнула в коридор Тихая. Она ворчала:
- Ныка-заныка, спела земляника… Весь дом одеколонами завоняла. А, штоб тебе!
Но потом ей, видно, тоже почудилось в запахе что-то сладкосъестное. Тихая замерла и задрожала носом. Она сразу поняла, откуда запах, не то что Бабоныко. Подкатившись к Фиминой двери, бабушка Тихая немного постояла, склонив голову, потом постучала маленьким кулачком в дверь:
- Сосе-е-дка-а, - пропела она, - а соседка!
Нюня чуть не прыснула - все же знали, что Фимина мама на дежурстве.
- Ехвимочка! Ехвимушка, ты дома? Открой-ка, што я тебе скажу!
За дверью молчали, но что-то упало и покатилось в Фиминой комнате.
- Ехвимочка, деточка! Я же-ть знаю, што ты в дому у себе! Што ж ты не откроешь бабушке Тихой? А я ешшо тебе медком угошшала! Штой-то, Ехвимочка, конхветой пахнеть, и я пришла спросить, не у тебе ли ето?.. Ехвим, што же ты скрываешьси? Я же знаю, што ты в дому!
Но запах стал каким-то другим, кислым и неприятным, и с бабушки Тихой враз соскочила ласковость.
- Ехвимка! - сказала она. - Што его ты там вытворяешь? Чем пахнеть на всю квартеру? Открой, не то милицивонера кликну!
Но за дверью уже ничто не катилось, не шуршало, и бабушка Тихая, останавливаясь и оглядываясь, побрела в свою комнату.
- Спалить нас, окаянный мальчишка, потравить, ко всем собакам! - проворчала она энергично и исчезла в своей комнате.
Теперь уже Нюня подошла к самой Фиминой двери, и понюхала, и послушала в щелочку - не слышно было ни звука. "А может быть, он отравился?" - испугалась Нюня, побежала во двор, влезла на приступку и, прижимаясь к стене, полезла к Фиминому окну. Уцепившись за решетку, она поднялась на самые кончики носков и чуть не свалилась с карниза: в своей комнате, за своим столом стоял Фима и смотрел круглыми от задумчивости глазами прямо в глаза Нюне.
Глава 15
Знамение
Не прошло и недели, как новое происшествие случилось в доме. Собственно, происшествие… или?.. Нет, все-таки, пожалуй, происшествие.
Что-то странное уже во время завтрака было, но Нюня думала о своем и не заметила сразу, что ей как-то странно. Посмотрит на сахар, на хлеб, наморщит нос, пытаясь вспомнить мелькнувшую мысль, а вместо этого вспоминается вчерашний спор между куклами - опять, конечно, о Фиме: кто за него, кто против.
Бабоныко тоже, наверное, что-то замечала, да не могла сообразить. Начнет рассказывать о де Филиппе или как в кино снималась, а посмотрит на сахарницу и уже говорит медленно, остановится и совсем забудет, о чем говорила. Оглянется, словно ищет, что же это ее отвлекло от мысли, - и этого вспомнить не может.
Нюня вышла на кухню, постояла у кухонного стола, водя по нему рассеянно пальцем. Потом вспомнила, что Пупис с ночи на посту у Фиминых дверей, и уже хотела вприпрыжку побежать туда, но замешкалась, потому что на кухне появилась бабушка Тихая. Сначала она была обычной. Сновала, бурча себе что-то под нос, по кухне и все делала и делала разные дела: вытряхнула из кофейной коробки в мусорное ведро обгорелые спички и бумажки, смела в ладошку мусор с плиты, протерла чайник, зажгла конфорку и полезла в свой стол. И вот, только когда вынула на стол кастрюлю с водой и банкой варенья, перестала бурчать и двигаться. Минуту стояла беззвучно, как испорченный пылесос, и вдруг рысцой побежала к себе в комнату, и ее не было так долго, что чайник успел закипеть, забулькал и задвигал крышкой.
- Бабушка Тихая! Бабушка Тихая! - окликнула Нюня. - Чайник совсем закипел!
Тогда Тихая прибежала, взяла чайник, но завертелась с ним, вроде не зная, куда поставить.
- Может, вы заболели? - вежливо спросила Нюня, и Тихая снова замерла, вытаращившись на Нюню, так что Нюне даже не по себе стало.
Потом бабушка Тихая поставила чайник на плиту и, не ворча и не оглядываясь, понуро побрела к себе в комнату.
Нюня постояла, вздохнула и отправилась было за Пуписом, но увидела "божью Антониду", которая иногда заглядывала к Тихой, потому что они знали друг друга давно, когда, наверное, они двое только на свете и жили. Обычно Тихая не очень-то жаловала ее, долго и настырно переспрашивала из-за двери: "Хто ето пришел? Какая такая Антонида, а? Знакомая? Какая знакомая? Не знаю! А? Хто?" На этот же раз, едва старуха стукнула в дверь, Тихая слабым голосом крикнула:
- Ето ты, Антонида? Заходи, милая!
У "божьей Антониды" даже глаза округлились, она так и ринулась в комнату, и старухи сразу затараторили.
Пришлось Пуписа оставить без отдыха - он тут же был переброшен на новый пост. Когда Антонида ушла, Нюня спросила у Бабоныки:
- Что такое "знамение"? "Бох себе завет, знак дает"?
- Знамение? - удивилась Бабоныко. - Внученька, сходи-ка к бабушке Тихой, может, она нехорошо себя чувствует?
Нюня только подошла к двери Тихой, а та уже окликнула ее:
- Нюша, детка, зайди!
Нюня вошла и остановилась у порога.
- Нюша, ты ж хорошая детка, - совсем необычным голосом продолжала Тихая. - Глянь сюда, вот тут чемоданчик хвибровый, в нем белое платье, белые тапочки ето, как помру, значит, во гроб. Ты запоминай, деточка Нюшенька. Ты умница, я знаю, ты, может, даже большим человеком исделаешьси…
- А что у вас болит?
- Да ништо не болит - знак был, - сказала Тихая и вдруг заплакала. Никогда бы Нюня не могла подумать, что бабушка Тихая умеет плакать.
- А кто вам знак дал?
- Знак, знамение божие. Ты ешшо не поймешь, хотя ты очень умная девочка, - говорила Тихая, а сама почему-то с надеждой смотрела на Нюню.
- Может, посоветоваться с каким-нибудь профессором? - совсем растерялась Нюня.
- Грех, детка, грех… Вот крысы, к примеру, когда кораблю затонуть, ешшо нихто того не знаеть, не ведаеть, а они… ето… бегуть, окаянные.
- А у вас были крысы?
- Ой, Нюша, неразумное дитё. Ето же для примеру… Али вот вши - к болезни, а тараканы - к богатейству.
- К богатству, - рассеянно поправила Нюня.
- Ето теперь богатство - к нему тараканов не бываеть. А тараканы - к богатейству. А теперя, Нюшенька, слушай, дитё, напряжься умочком-то, пойми… Вот крыса живеть, живеть, а потом на тебе - на мороз босиком побегла… Ето, детонька, не инче как к пожару али ешто к какому злодейству.
- А к смерти? - вытаращилась Нюня.
Бабушке Тихой такой прямой вопрос, видимо, не понравился. Она пожевала губами и не сразу ответила:
- Разные знаки бывають… Сны иногда… А то ешшо домового увидеть…
- А вы видели?
Но вместо ответа бабушка Тихая забормотала уже совсем непонятное:
- Сим молитву деет, Хам пшеницу сеет, Афет власть имеет, усем смерть володеет… Рожаемси на смерть, умираем на живот.
Нюня уже подалась к двери, чтобы позвонить в скорую помощь и сказать, что бабушка Тихая от живота умирает, как та сказала наконец напрямик:
- Муравлик пропал, невесть куды сгинул:
- Муравлик? - не сразу поняла Нюня. - Ой, муравьи! Ой же правда! - И даже руками всплеснула - сразу вспомнила, что все утро ее удивляло, да тут же забывалось. И бабушке Матильде тоже ведь странно было: заглянет в сахарницу, а там чисто, ни одного муравья, и с хлеба их стряхивать не надо. Вот ведь что их удивляло, только они никак сообразить не могли!
- Ой! Так и у нас ведь тоже муравьев нет! Может, пожар будет?
И побежала к Бабоныке рассказывать, что в доме пропали муравьи и, значит, будет, может, смерть, а может, пожар - большой пожар!
Бабоныко выслушала презрительно и даже плечами пожала:
- Господи, какие темные люди! Сколько суеверий, только удивляться приходится! - Приоткрыла дверь в комнату Тихой и сказала: - Ничего вы не больны, хватит выдумывать! Все это суеверия, одни суеверия. Перестаньте забивать себе голову, а то впрямь сдуру помрете.
Но бабушка Тихая вроде и не слышала, сердито бормотала свое:
- Возьми одр твой и иди… к тебе взываю на смертном одре…
- Чего это она об ордере? - спросила Бабоныку Нюня.
- Да не об ордере она вовсе, а так… о суевериях своих! - тоже сердито сказала Бабоныко и ушла к себе.
- Это ж надо, - весь день удивлялась потом она, - это ж надо, какие темные люди!.. Столько лет живем в двадцатом веке, и все темнота, все темнота!.. Постыдились бы…
А из комнаты Тихой неслись и неслись мудреные причитания, и очень это действовало на нервы. И еще действовало, что муравьев и правда не было. Всегда были, а тут вдруг исчезли. К вечеру даже Бабоныко не вытерпела, послала Нюню посмотреть на кухню, есть где-нибудь муравьи или нет.
Муравьев нигде не было.
Глава 16
Нашествие
Зато через три дня муравьи повалили, как будто их сгоняли в дом отовсюду.
С утра это еще не было так заметно. Играя, Нюня то и дело стряхивала с кукол муравьев, и со своих ног тоже стряхивала, словно она сидела в лесу недалеко от муравьиной кучи. Многовато было муравьев, но все-таки терпимо.
А днем они уже кишмя кишели. Бабушка Тихая давила их сапогом на полу и скалкой на столе - так, словно раскатывала тесто. А давно ли она ласково называла их муравликами и волновалась, почему они пропали. Муравьи всё валили и валили откуда-то и всюду рыскали, неизвестно что выискивая. Даже самые бесстрашные куклы стали пугаться.
Из гардероба донесся голос Бабоныки:
- Анюня, они лазят по платьям. Зачем это?
- Может, им нравятся твои духи, баба Ны… бабонька.
Бабоныко тут же высунулась из гардероба:
- О, милая, духи для настоящей женщины - это все. Духи и обувь! Может быть, ты думаешь, духи - это просто приятный запах? Некоторые люди, не будем их называть, даже и этого не думают. "Воняеть" - другого слова у них нет. Анюня, духи - это больше, чем платье. Скажи мне, какие твои духи, и я скажу, кто ты.
- А кто? - заинтересовалась Нюня.
- Ну, ты еще никто.
- И бабушка Тихая тоже никто, да?
- Анюнечка, даже Ольга Сергеевна, очаровательная женщина, не понимает в духах. Я скромная пенсионерка, но я бы и то не устроила такой путаницы, как Ольга Сергеевна. Она шатенка - ты согласна со мной? - и у нее гениальный сын. А чем она душится? Она душится, как жгучая брюнетка, которая торгует овощами на базаре. И не какими-нибудь, а капустой!