Никому не хочет встречаться с алкоголиками, психопатами и маньяками на улицах и в подъездах. Конечно, при желании можно окружить свой дом забором, а себя телохранителями. Ну, построишь вокруг себя тюрьму, но в итоге сам в ней и окажешься, да еще и окруженный той самой действительностью, от которой хотел спрятаться.
И я решил не ждать. Ведь психиатрия – это истина в предпоследней инстанции.
Корр.: Что ж, у богатых свои причуды. Но лучше так, чем никак.
А. Х.: Помните поговорку: богат не тот, у кого много, а тот, кому достаточно. Так вот, когда становится достаточно, возникает потребность поделиться. Философский смысл состоит в том, что помогая слабым, ты помогаешь самому себе. Становишься чище, честнее, лучше. И если меня спросят: ты что, хочешь изменить мир, отвечу: не просто хочу, я его изменяю.
Корр.: Тогда, пожалуйста, хоть пару примеров!
А. Х.: Как-то оказался на необычном благотворительном аукционе, все средства от которого предназначались Чеховскому детскому дому. Продавались не вещи знаменитостей, а время знаменитостей, например, мастер-классы с оперной дивой Любовью Казарновской или балериной Инной Гинкевич. Я приобрел главный лот – учебный бой с абсолютным чемпионом мира по боксу Костей Цзю.
Корр.: Я смотрю, вы до сих пор живы и здоровы?
А. Х.: И даже более. Можно было встретиться с Костей в спортзале, поболтать минут сорок, "отработать" спарринг за чашкой чая. А смысл? Я поступил по-другому: через некоторое время в нашем фитнессе начал брать уроки бокса.
Корр.: А юриспруденция и психиатрия от этого не пострадали?
А. Х.: Нет, только выиграли! После занятий боксом я стал значительно спокойнее, увереннее, чем раньше. А самое главное, теперь не вздрагиваю и не моргаю, когда бьют в лицо.
Вот вам пример, как помощь детям обернулась победой над собой.
Корр.: Миром управляют взрослые. Возможно, многое пошло по-другому, если бы им уделяли больше внимания, когда они были детьми.
А. Х.: Согласен. В прошлом году мы за свой счет провели Первый общественно-политический форум "Душевное здоровье подрастающего поколения – общая забота государства и общества". Дело в том, что на протяжении многих десятилетий педагоги и врачи обвиняли друг друга в том, что у детей слишком поздно диагностируются психические заболевания. Подчинение разным ведомствам, нежелание нести ответственность и портить статистику привели к тому, что уже к 14–15 годам около 30 % школьников имеют отклонения в психическом развитии. Пришлось в буквальном смысле пробивать двери и стены, чтобы убедить высокое начальство направить своих сотрудников на Форум.
В итоге, в работе Форума приняли участие 1100 депутатов, президиум возглавили главные профильные специалисты России и Москвы, академики и члены-корреспонденты, представители органов государственной власти. По окончании мероприятия люди выходили из зала одухотворенные, им стало ясно, что нужно делать и куда двигаться.
Корр.: Слушаю вас и начинаю понимать: чтобы заниматься общественной деятельностью, вовсе не надо выходить на Манежную или Болотную!
Блиц. Штрихи к портрету
Корр.: Александр, о двух пристрастиях, психиатрии и юриспруденции, можно говорить бесконечно. А мне бы хотелось хотя бы коротко коснуться и других аспектов вашей жизни.
А. Х.: Давайте попробуем.
Корр.: В 22 года по окончании института вы распределились сразу начальником. По блату?
А. Х.: Сам пробил. Как раз в борьбе с блатными.
Корр.: Вы зарабатываете в основном юриспруденцией?
А. Х.: Я зарабатываю в основном тем, что разрешаю проблемы, возникающие между бизнесом и государством, используя юридические знания и опыт.
Корр.: А не в основном?
А. Х.: У меня есть интересы в аудиторско-консалтинговой и финансовой сферах.
Корр.: За сколько вас можно купить как юриста?
А. Х.: Как юриста меня можно только нанять. Не нравится? Ищите кого попроще. Моя дорога – мои правила.
Корр.: Ни одно образование даром не проходит? Даже инженерное дело не забыли?
А. Х.: До сих пор могу починить швейную машинку.
Корр.: На хобби время остается?
А. Х.: Люблю заниматься организацией праздников. Еще интересуюсь машинами.
Корр.: И как, успешно?
А. Х.: Надеюсь, что да. Мои мероприятия в светской хронике печатают. Да и в гараже, думаю, 2000 л. с. припарковано.
Корр.: Отношение к спорту?
А. Х.: Фитнесс, бег, любительский бокс.
Корр.: А как обстоят дела со всякими гаджетами, виджетами, интернетами и программами?
А. Х.: Без этого сегодня как без рук. Куда бы я не уехал, со мной всегда ультрабук и смартфон – мой центр управления. В принципе, мог бы обойтись только смартфоном, но глаза жалко.
Корр.: А чем управляете из своего центра?
А. Х.: Практически всем: у меня организован доступ к хранилищу документов, к ведению интернет-маркетинга, к Инфоклинике, к рабочим календарям, личной и корпоративной почте… Можно за ненадобностью мой кабинет в офисе сдать в аренду (смеется).
Корр.: Некоторое время назад Яндекс на вашу фамилию выдавал информацию о лабрадоре-чемпионе.
А. Х.: На протяжении 13 лет я имел близкого друга. Так получилось, что он был одним из лучших в Европе лабрадоров.
Корр.: Вы снимаетесь в кино?
А. Х.: Я снимаю кино. Сейчас у меня в производстве цикл роликов, посвященный психическим заболеваниям, психологической помощи, взаимоотношениям мужчины и женщины. Выступаю одновременно автором идеи, постановщиком и продюсером.
Корр.: На этом в моем диктофоне, кажется, разрядился четвертый запасной аккумулятор…
Остался еще один вопрос, который остался не заданным.
И уже прощаясь, я все-таки спросила, как ему хватает сил на все это?
Ответ был обезоруживающе краток:
– Просто надо быть, а не казаться.
Who are you, Mr. Haminsky?
Таким, как он, тесно на земле и скучно на небе. Быть рядом с ним непросто, но без него – невозможно. Таких порой недолюбливают по причине непонимания. Но он ничего не скрывает: попробуй, повтори, если получится. Но не получится.
Также как не получится в одной статье собрать воедино образ этого человека.
Он цельный, но чересчур многогранный, как детская игрушка-калейдоскоп.
Я встречалась с ним несколько раз, и порой мне казалось, что все вопросы заданы, ответы получены, можно ставить точку.
Но вдруг я начинала ощущать себя той самой девочкой Алисой, которая попала в другую реальность. Хотя давно уже не верю в сказки и знаю, что Страны чудес попросту не существует.
Это артисты на сцене или в кино могут проживать несколько жизней. Их актерский талант позволяет им на короткое время перевоплощаться в героев, антигероев, принцесс и золушек. Порой они убедительны, порой не очень, а мы знаем, что это все не по-настоящему. Но нам хочется верить в то, что добро побеждает зло, мы стремимся к этому и хотим стать добрее и лучше.
Я бы очень хотела поверить в сказку, которую нарисовал этот человек, и никогда не просыпаться. Но…
Но никакой сказки нет.
Есть юридическая компания, которая не бросит вас ни при каких обстоятельствах, есть единственный в своем роде психиатрический центр, не имеющий аналогов в России, есть одинокие дети в Чеховском детском доме, которым досталось чуть-чуть тепла, есть дети, еще вчера больные, но сегодня живущие надеждой, есть взрослые, которые обрели новую "старую" жизнь, есть Школа душевного здоровья, которая просто помогает мужчинам и женщинам обрести себя и друг друга в этом сумасшедшем мире…
И есть Александр Хаминский, человек, который любит жизнь.
Культурный слой
Какая разница, с чего все началось?
С древних греков, некогда сочинивших свои легенды и мифы?
С Моисея, записавшего Б-жьи откровения и назвавшего их Торой?
Или с первого растительного красителя, позволившего придать цвет одеяниям египетских красавиц времен фараона Тутенхамона?
С высоты прожитых человечеством тысячелетий это абсолютно не важно.
Мы живем в другом мире.
Нам не отведено, как некоторым еврейским патриархам, прожить 900 лет. Потому изменилось само ощущение времени, которого у большинства просто нет.
Изменилась форма вопросов, но никак не их суть.
Что было раньше: яйцо или курица?
С чего началась жизнь: с бытия или сознания?
Что важнее: базис или надстройка?
И можно ли оторвать культуру от искусства или они, как сиамские близнецы, вечно обречены следовать друг за другом?
Вспоминая эскапады скандальной Леди Гага, вместо платья натянувшей на себя куски мяса, я задумался, а имеется ли сегодня мерило красоты, духовной ценности и целостности, которое можно было бы в качестве эталона примерить к событиям нашей сегодняшней жизни? И сам себе ответил: нет.
Я даже на секунду не могу представить в двадцать первом веке не то что заочный спор между Микеланджело и Рафаэлем, но и бросанье ножниц безумным Ван Гогом в более здравомыслящего Гогена. Зачем, когда можно взять чье-то ухо, приложить свои ножницы, выложить рожденный впопыхах "шедевр" на суд зрителей и назвать все это современным искусством?
А потом, если вдруг что-то пойдет не так, торжественно заявить: "Какое искусство, такая и культура!"
Мне повезло родиться в Москве в те времена, когда наша страна пускай директивно, но считалась культурной столицей мира. Пускай не всего, но половины – точно. Помимо кино и парка Горького нас водили в Третьяковку и Музей изобразительных искусств им. Пушкина. Мы сами (представляете – сами!) читали того же Пушкина вкупе с Гоголем и Пастернаком. Но самое главное – мы точно знали, что хотели донести до нас эти люди, имевшие, по школьному обыкновению, приставки "великий", "выдающийся" или "знаменитый".
Сегодня же те, кто помладше, блистая скорее сноровкой, чем интеллектом, спокойно заявляют: да, безусловно, и мы все знаем, для этого вовсе не нужно было ходить в школу и делать вид, что учишься. Потому что у всех на слуху кафе "Пушкин", "Гоголь-центр" и ресторан "Живаго", не имеющие никакого отношения ни к перечисленным персоналиям, ни к искусству вообще.
Воспитанный в духе того искусства, которое по привычке называют настоящим, я с некоторой опаской знакомился с искусством современным. Возможно, мне повезло, и первая встреча состоялась двадцать лет назад в Центре Помпиду в Париже.
Я с детства читал Владимира Владимировича Маяковского и Андрея Андреевича Вознесенского. И форма, и подача, и экспрессия обоих замечательных поэтов не имела ничего общего с существовавшими на тот момент официальными канонами. Более того, даже с натяжкой их нельзя было отнести к представителям социалистического реализма. Именно они для меня послужили настоящими примерами настоящего современного искусства.
А что сегодня? Какие ассоциации возникают у подавляющего большинства в связи со словосочетанием "современное искусство"? Мысли о ярких цветах, необычных звуках, неожиданных сочетаниях и эмоциональных представлениях, шоу? Не будем брать в расчет узкую прослойку ценителей. Их восприятие закалено, обострено и пропитано глубочайшими знаниями о мировой истории и биографиях великих людей.
Современное искусство сегодня – это нечто дорогое, выстраданное и часто непонятное. Всегда оно требует каких-то подсказок, уточнений, предысторий, чуть ли не мануала, без которого не обходится ни одна выставка. Хочешь воспринимать, приобщаться? – будь готов получить на входе многостраничное глянцевое творение копирайтеров и дизайнеров. Тебе подробно расскажут, что именно ты будешь иметь честь лицезреть на протяжении ближайшего часа. Обычно те, кто погружен в такой буклет, лишь коротают время в ожидании начала фуршета…
Искусство живет веками лишь потому, что содержит в себе крупицы бессмертной истины. Культура лишь показывает отношение к ней ныне живущих. Но даже искусство древнее хранит в себе искру Творца, как даже опустевшая сеть хранит в себе запах рыбы. А искра чего в произведениях, выдаваемых за искусство сегодня? И на кого оно ориентировано?
Мне крайне жаль, что в моем родном и любимом городе не стало мест, сходить в которые – праздник. Ведь сегодня вы можете появиться практически в любом из них не в костюме, при галстуке и в соответствующей обуви, а выбрав то, что удобно лично вам. Вопрос даже не в том, что в чем попало пропускают. Проблема в головах людей, позволяющих себе в этом "чем попало" приходить. И в то же время, на концерте Филармонического оркестра, состоявшегося этим летом в резиденции принца Монако, дресс-код даже не был объявлен официально! Однако гвардейцы бдительно следили за стилем одежды входящих во внутренний двор и "нарушителей, поправших святое" рубашками поло и клубными пиджаками, не пропускали. Это – концерт. Это – мероприятие. Это – событие. И никакие регалии, статусы и прочая атрибутика здесь просто не работают.
Что важно по-настоящему, когда рассуждаешь об искусстве и культуре, их взаимосвязи и противоречиях? Видеть за яркой вывеской реальную ценность. За фотографической точностью – символизм. За внешними проявлениями – стержень. Культура может быть сколь угодно яркой. Но лишь искусство – по-настоящему многогранно. Культура – это зрительное, акустическое, тактильное восприятие. Искусство же затрагивает глубинные струны, душу, жизнь.
Можно и нужно восхищаться коллекцией музея BMW в Мюнхене. Но хранящиеся в нем ценные произведения науки и техники никто не называет искусством. Им никогда не встать в один ряд с работами Альбрехта Дюрера в галерее буквально по соседству. Можно раскачиваться и кричать со всем залом на концерте Карлоса Сантаны, забыв себя от обрушившейся на вас энергетики. Лишь только войдя в Даремский кафедральный собор Христа и Святой Девы Марии в Великобритании, я понял, как много я пропустил и сколько потерял, не успев посетить дававшийся в нем в 2009 году концерт Стинга… Но не уйти из зала, где давал представление (не могу сказать "концерт") Лени Кравиц, я тоже не мог. Что это? Это понимание разницы. Разницы уровней культуры, на которых строится современность. Разницы в том, строится ли она на базе незыблемого искусства, или же преходяща, как полезный, но безликий гаджет.
Большой театр не перестает быть Большим, когда от него остается остов, а внутрь ставят высокотехнологичную сцену вместо исторической. Большим он перестает быть, когда в его кресла садятся в свитерах и джинсах вместо костюмов и вечерних платьев. Это происходит из-за отсутствия внутренних рамок, воспитания, впитанного с молоком, из-за подмены понятий. Поэтому за современным искусством я лично вижу искусство подлинное, мать и отца, историю, предпосылки и архетипы. Но за актуальными проявлениями культуры – отсутствие памяти и уважения к былому, глубокому, истинному.
А что видите вы?
Критикан
Априори: Я не люблю ресторанных критиков.
Вопрос: Может, я просто не умею их готовить?
Ответ: Нет, готовить я, как раз, умею. Но не их.
Наивный, я вдруг решил, что эпоха гламура осталась в недалеком прошлом. Что журналы стали читать как положено, слева направо, начиная со статьи главного редактора, а не задом наперед, жадно впиваясь взглядом в светскую хронику, расположенную на привычном месте в ж…
Странно, в том же фэйсбуке хроника относится к твоим событиям, ну, или, к действиям твоих друзей, и если кто-то из них оказался на каком-нибудь юбилее, презентации, выставке или премьере, хотя бы понятен и оправдан интерес. Но рассматривать чужие картинки с чужого праздника жизни… Странно и ни чуточку не весело!
Вот и получается, что одни где-то присутствуют, другие описывают, как там было весело, третьи – как было вкусно, а четвертым остается лишь прочитать, что написали вторые и третьи, и немного позавидовать первым.
О вкусах, конечно, не спорят, особенно, если их можно обмануть.
Если национальная кухня является частью национальной культуры, то приготовление блюд, их подача и, отчасти, потребление – уже относится к области искусства. Проживая локально на здешней территории, мы привыкли делить эпоху до 1991 года и после, не задумываясь о том, что независимо от учебников сначала наши прадеды бились в Первой мировой, потом деды – во Второй, родители строили ракеты назло идейным врагам, ну а нас судьба швырнула прямо в котел глобализации, хотя поначалу мы и не слышали такого слова.
Современная история началась не с открытия клуба Рай и не окончания реконструкции Большого театра, а значительно раньше.
Советские люди, как мы помним, были счастливы поглядеть на мир хотя бы глазами Сенкевича. Врач-путешественник затмевал своей харизмой и наспех снятыми кадрами программу "Время" и "Международную панораму" вместе взятые. Но если Сенкевич был на первое, то на второе вне конкуренции претендовал русскоязычный журнал "Америка". Кстати, не просто журнал, а первый глянцевый. По крайней мере, в нашей стране. Мелованная бумага, белозубые президенты и длинноногие красотки, фирменные джинсы и люди, одновременно так похожие и не похожие на нас…
Но, накушавшись интеллектуальной пищей, как же хочется десерта! Выбирать было не из чего, "Поле чудес" еще не придумали, зато ближе к выходным показывали "Кабачок 13 стульев". Там все было не наше: пане, а не товарищи; твист, а не полька-бабочка; ресторан, а не столовая. Мы искренне верили, что такое счастье где-то в мире существует. Люди после трудовой недели могли придти в кафе, ресторан или кабачок не столько поесть (для этого, как раз, существовали столовые), сколько пообщаться. И никто их не выгонял после ужина, можно было петь, танцевать, пересаживаться со столика за столик и рассказывать анекдоты. И пускай нам практически не показывали процесс поедания пищи, но, все-таки, это была первая ресторанная хроника!
Вода течет, годы, впрочем, тоже. Пройдя путь от советских ресторанов и кооперативных кафе до итальянских и японских заведений с сомнительной аутентичностью, одни из нас как-то сформировали свои вкусы и пристрастия, другие продолжали пребывать в извечной российской уверенности, что понаваристее – значит, повкуснее, пожирнее – значит, посытнее, запивая узбекский плов русской водочкой или шотландским виски. А третьи, и таких большинство, по крайней мере, среди посетителей общепита, во всем полагались на общественное мнение. И не важно, чем тебя заманивают. Будь то бургер за полтинник из Макдоналдса или дикая устрица за тысячу в Ла Маре. Становясь жертвой стереотипов, мы вроде бы и попадаем в тренд, но навсегда оказываемся заложниками чужого мнения.