Я был в расстрельном списке - Петр Филиппов 6 стр.


Капитан буксира каким-то образом притормозил караван. Мы почти стояли. А "дора" лежала на глубине 4 м. Сбросив одежду, прыгнул в воду. Предстояло донырнуть до лодки, проплыть через машинное отделение в кубрик, нащупать на полке фотоаппарат да еще и вынырнуть. На это потребовались несколько минут и весь мой спортивный опыт. А команда буксира всерьез решила, что я утонул. Удивились, когда я вынырнул, держа в руке фотоаппарат. А мне пришлось сушить его на крышке двигателя буксира, пока мы плыли до Ладоги. Но он заработал!

В Свирице я поблагодарил капитана плотогона и ушел в самостоятельное плавание по Ладожскому каналу. Построенный еще в XVIII веке, он изобиловал разводными наплавными мостами. Когда подходил к очередному мосту, его порой не успевали развести, надо было останавливаться. Ставил движок на нейтралку, и лодку постепенно относило к берегу, она садилась на мель. Мост открывали, а сойти с отмели я не мог. Помогало четырехметровое бревно на борту. Прыгал за борт, заводил бревно рычагом под нос "доры", упирался изо всех сил и сталкивал лодку на глубину. Забирался по веревочному концу на палубу, затаскивал бревно и плыл дальше.

До Шлиссельбурга дошел вечером. Надо бы заночевать, но так хотелось домой! И я решился идти ночью. В воде отблески береговых огней, бакенов не различить. Чудом не попал под форштевень встречного буксира. Но к 3 часам ночи вошел в пределы Ленинграда. Набережные пусты. Ни людей, ни машин, город будто вымер. Шел по Средней Невке, тишина, спокойствие, все прекрасно. Ищу протоку к яхт-клубу Кораблестроительного института. Обычно ориентиром служил ствол дуба в два обхвата, многие годы лежавший на берегу Невки. Правило было такое: как его достигнешь, клади руль налево к берегу, и в кустах тебе откроется узкая протока. Там я собирался поставить лодки для будущих работ. Увидев знакомый ствол, я направил нос на кусты и… со всего разгона воткнулся в берег. Протоки не было. Пока мы поднимали со дна и конопатили "доры" на Онеге, в Ленинграде произошло наводнение, бревно отнесло метров на 100 вверх по реке.

Столкнул "дору" с катером от берега и повел свои суда дальше. Но "дора" перестала слушаться руля, да и скорость ее резко уменьшилась. Видимо, что-то намоталось на винт. Протока рядом, а развернуть посудины в протоку на малом ходу не позволяет течение! Надо глушить двигатель, нырять и попытаться очистить винт. Вокруг темень и широкая вода, это уже не Невка, а Финский залив, волна и ветер. Тяжело было заставить себя нырять ночью в темную холодную воду. Нащупал на винте рыбацкую сеть, резал ее ножом и рвал руками. Замерзший, выбрался на палубу, завел двигатель - лодка стала слушаться руля. Развернул караван, зашел в протоку, пришвартовался к клубному причалу. Все. Главная часть проекта завершена, можно ехать домой.

Чумазый, в рабочей одежде я вышел из яхт-клуба к остановке автобуса. Но какие автобусы в четыре утра? И вдруг из-за поворота вынырнул автобус, остановился, распахнув передо мной двери. Кондуктора нет. Автобус без остановок мчал ко мне, на Садовую улицу. У своего дома я попросил водителя остановиться. И все думал: странно: кто же среди ночи снарядил за мной автобус? Водитель ехал туда, даже не спросив, куда мне надо, ни разу не обернувшись. В Бога я не верю. Что же это? Позже я нашел рациональное объяснение: автобус был ночной "развозкой" автопарка, расположенного рядом с яхт-клубом, а меня водитель принял за дежурного механика или водителя автобуса. Маршрут же просто совпал с моими чаяниями. Но все равно, происшедшее было чудом.

"Дору" с исправным дизелем я продал за 2 тыс. рублей - по тем временам большие деньги. Вторую "дору", лежащую на дне Свири, тоже продал - за 100 рублей. Ее приобрели и подняли со дна профессиональные водолазы. Сделали из нее прогулочное судно и катали по Финскому заливу свои семьи.

Катер реконструировали и облагородили. За бутылку водки купили списанный на металлолом микроавтобус. Отрезали от него верхнюю часть кузова со стеклами, приставили к корпусу катера и приварили. Получился плавучий микроавтобус. Его выкрасили белой эмалью. Внутри катер отделали деревом, смонтировали диваны, стол. Установили на катер двигатель от трактора "Беларусь". Чтобы обеспечить нужные обороты винта, пришлось вспомнить курс "Детали машин" и пересчитать передаточное отношение редуктора. Сделал чертеж, токари выточили новые шестерни, мы их сами установили. Расчет оказался верным. За месяц работы стали буржуями - владельцами "парохода". И этим очень гордились.

Катер был такой красивый, что в один прекрасный день к нам на "Волге" приехали незнакомый профессор и его сын, доцент. Они предложили поменять наш катер на свою машину. Она по советским временам была целым состоянием. Но мы гордо отказались. Не для того мы в этот катер вложили свои души.

Спустили катер на воду и ушли на Ладогу. Прошли от устья Невы до ее истоков и дальше по озеру до Приозерска. Обосновались на островах Северной Ладоги. Заходя в проливы и шхеры, сеяли панику среди браконьеров. Те полагали, что на таком катере может ходить только рыбинспекция. Все было ладно, только катер был речной, совсем не мореходный. Его длина около 10 м, ширина 2 м. На крутой ладожской волне его болтало изрядно.

Как-то вышли в море из Сортавалы. Встречная волна и ветер. Встать бортом рискованно - перевернемся. Члены команды не понимали, что мы на волосок от гибели. Но я-то это знал. Чтобы снизить центр тяжести и повысить устойчивость катера, согнал всех вниз, посадил на пол каюты. Они сидели и пели: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает!". Ждал волну поменьше, на ней слегка уваливался под ветер. На большой волне опять ставил катер перпендикулярно к гребню. Так и ушли под защиту мыса, волнение уменьшилось. Добрались до шхер, развели костры, согрелись.

Клуб "Перестройка"

Каждый должен обладать мужеством отстаивать свои убеждения.

Александр Гумбольдт

Я чувствовал, что в стране грядут реальные перемены и нужно менять свою стратегию. Уволился с работы и поехал в новосибирский Академгородок, в редакцию журнала "ЭКО" ("Экономика и организация промышленного производства"). Его главным редактором был смелый и умный человек, настоящий ученый, академик Абел Аганбегян. В условиях тотальной цензуры, в нарушение всех правил, ограничений и жестких инструкций он посмел "под шапкой" возглавляемого им одноименного Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения АН СССР издавать журнал, ставший глотком свежего воздуха в атмосфере застоя.

В "ЭКО" обсуждались злободневные темы, зарубежный опыт, передовая практика, причем доступным и не специалистам языком. Наиболее значимые работы художники иллюстрировали рисунками, которые порой передавали смысл лучше, чем сам текст. Там публиковались статьи, которые не могли быть напечатаны ни в одном другом экономическом журнале. В Москве за малейшее отступление от линии партии главных редакторов вызывали "на ковер" на Старую площадь. Новосибирск же был далеко, да и журнал считался "отраслевым", в розницу не продавался, распространялся только по подписке. Правда, росла она семимильными шагами, оставив далеко позади все другие экономические журналы страны. Позже его читатели писали, что именно журнал "ЭКО" подготовил Перестройку.

Я приехал в редакцию в надежде найти единомышленников среди авторов статей, отклоненных из-за излишней радикальности. Оказалось, что таких статей "под сукном" там нет, все достойное увидело свет. Но с этого началось мое сотрудничество с редакцией. Я предложил некоторые главы своей рукописи "Что делать?", оформив их в виде статей. К моему удивлению, они были опубликованы, более того - получили высокую оценку по результатам опросов читателей. Со временем мне в редакции доверили заведовать отделом по Северо-западу.

* * *

Выявлялся все более широкий круг людей, готовых бороться за европейский путь развития страны. Члены "Клуба друзей журнала "ЭКО"", где я был активным участником, наладили связи с кружком молодых экономистов, лидерами в котором были Анатолий Чубайс и Сергей Васильев. Мы провели несколько совместных дискуссий, в ходе которых возникло понимание: любые рыночные предложения экономистов придется облекать в нормы законов, указов, постановлений. Без юристов не обойтись. Значит, надо объединить усилия экономистов-рыночников и правоведов. Ведь в Гражданском кодексе РСФСР сохранилось достаточно рыночных норм, а юристы оказались на поверку больше рыночниками, чем наши экономисты.

В редакции "ЭКО" идею поддержали и предложили провести "круглый стол" экономистов и юристов. Встречу организовали в зале заседаний ученого совета Центрального экономико-математического института (ЦЭМИ). Там, в ходе дискуссии Егор Гайдар, тогда работавший в журнале "Коммунист", предложил создать комитеты защиты Перестройки: "Если мы не объединим сторонников реформ, не поднимем общество, то Горбачев проиграет в противостоянии с партийной номенклатурой".

Мы сформировали оргкомитет клуба "Перестройка". Обсуждали, откуда начать - из Москвы или из Ленинграда? Если удастся реализовать предложение Гайдара в столице, то и в городе на Неве запретить его не посмеют. А наоборот - все может быть… Первое собрание клуба "Перестройка" провели в актовом зале Центрального экономико-математического института АН СССР, можно сказать, "нахрапом", не спрашивая начальства. (Позже партком института легализовал клуб, предложив избрать его сопредседателем профессора Вилена Перламутрова.)

Как созвать сторонников демократических реформ на собрание клуба? Это сейчас можно дать объявление в газете или в Интернете, а тогда все публикации были под жестким контролем цензуры, неформальная активность пресекалась. Мы напечатали на пишущей машинке сотню коротеньких объявлений. Указали адрес и тему "О роли бюрократии в условиях социализма". Объявления расклеили во всех институтах АН СССР и вузах социально-экономического профиля, прежде всего на экономических факультетах и в библиотеках. Объезжали их по списку из телефонного справочника и клеили, клеили, клеили. Охрана учреждений в те годы была формальной, добраться до доски объявлений было просто. Но кое-где наши объявления регулярно срывали, особенно в Государственной библиотеке имени Ленина.

На первом заседании (как и на последующих) московского клуба "Перестройка" зал был переполнен. Люди сидели в проходах, стояли вдоль стен. Однако среди организаторов клуба москвичей не было, только ленинградцы. Они выступали столь радикально и с таким азартом, что приводили зал в восторг. Москвичи к таким речам не привыкли. Клуб состоялся. По Москве пошла о нем молва.

Не только первое заседание, но и всю работу московского клуба "Перестройка" первые полгода вели ленинградцы. Лишь к осени москвичи сорганизовались и выдвинули в сопредседатели клуба вместе с профессором Перламутровым своего лидера, Олега Румянцева. Позже Олег был избран народным депутатом РСФСР, стал "мотором" (формально секретарем) Конституционной комиссии. И хотя не все его подходы были реализованы, его роль в разработке Конституции России трудно переоценить.

Удивляло разительное отличие ленинградских активистов от пассивных москвичей. Причину объяснили сами москвичи: "Вы в Ленинграде ограничены в возможности делать карьеру в министерствах и ведомствах. А в Москве таких учреждений - пруд пруди, и мало-мальски толковый человек всегда может найти себе место. Встроившись в бюрократическую структуру, он должен вести себя тихо. Думать может что угодно, но говорить только то, что приветствует начальство. У человека срабатывают тормоза, появляется привычка скрывать свое мнение. Слушать он вас будет, а высовываться - нет".

Вооружившись опытом Москвы, мы с Анатолием Чубайсом и Сергеем Васильевым заявились в Ленинградский обком КПСС к заведующему отделом агитации и пропаганды. Довод наш был прост: "В Москве клуб есть, а в Ленинграде нет. Почему? Идею Перестройки выдвинул генеральный секретарь ЦК КПСС, вы, как обком партии, не вправе ей противиться. А мы, как члены партии, берем на себя ответственность за клуб". Партийное начальство, скрепя зубами, согласилось не мешать проведению первой дискуссии.

Определили тему: "План и рынок: вместе или против?". Место проведения - Дом научно-технической пропаганды на Невском проспекте. В зале яблоку было негде упасть. Вели ее я и Чубайс. В то время открыто заявить, что рынок неизбежно придет на смену плану, было нельзя, это расценивалось как крамола. Политическая обстановка еще не позволяла. Безопаснее звучало предложение дополнить план рынком. Но если организаторы еще были связаны политкорректностью, то члены клуба и участники дискуссии - нет. Жестких и нелицеприятных заявлений было много, как, впрочем, и конструктивных предложений.

Вторую дискуссию мы назвали "Тупики административно-командной системы". К тому времени вышла статья Гавриила Попова на эту тему, наделавшая немало шума. Ее читали многие, на нее ссылались. Это позволяло открыто обсуждать пороки существующего строя, при котором глупость большого начальника, вроде поворота северных рек, будет реализована, какой бы нищетой это ни грозило народу. Бредовые начинания "любимых вождей" и национальных лидеров в такой системе управления ничем не ограничены. Но наша цель была шире - показать участникам встречи, что административно-командная система в любом своем сегменте заставляет людей бездарно тратить человеческие и материальные ресурсы. Судя по ходу дискуссии, нам это удалось.

Когда собрали людей на третью дискуссию, двери Дома научно-технической пропаганды были закрыты, за ними стояли охранники. Нервы у ленинградских партийных чиновников не выдержали. И все же клуб в Ленинграде мы организационно оформили. В одной из школ провели собрание желавших принять участие в его работе. Набралось около 70 человек. Учредили процедуру приема новых членов с обязательными рекомендациями двух действительных. Это было важно, потому что всегда есть опасность прорыва к микрофону людей неадекватных. Они отталкивают от участия в работе клуба разумных людей, которым не хватает терпения долго слушать бред. Заседания клуба проходили во Дворце культуры имени Ленсовета - исключительно благодаря милой женщине, Светлане Комисаренко. Она была там главным организатором и массовиком и так много делала для ДК, что все на нее просто молились. И она поставила перед директором вопрос ребром: "Или клуб обоснуется у нас, или я уйду". И тот вынужден был согласиться.

В ленинградском и московском клубах были секции по рабочему самоуправлению, развитию рынка, институтам демократии. Они стали настоящими интеллектуальными центрами. Ленинградский клуб "Перестройка" инициировал создание Ленинградского народного фронта. В клубе активно работали такие известные люди, как социолог Андрей Алексеев, юрист Виктор Монахов, политолог Александр Сунгуров, Анатолий Голов, Юрий Нестеров. Многие члены московского и ленинградского клубов позже были избраны народными депутатами РСФСР, Ленсовета и Моссовета, некоторые работали в первом российском правительстве, а член клуба Сергей Игнатьев многие годы возглавлял Центральный банк России. А тогда, в конце 1980-х, будучи доцентом Института торговли, написал статью о необходимости двухуровневой банковской системы, передал ее мне как редактору журнала "ЭКО". Журнал ее опубликовал. Это была одна из первых работ, нацеленных на реальную реформу советской банковской системы. И таких реформистских публикаций членов клубов насчитывалось немало.

Параллельно с клубом "Перестройка" молодые экономисты, аспиранты и студенты, учредили в Ленинграде клуб "Синтез", всего 12 участников. Среди них были Дмитрий Травин, Алексей Миллер, Андрей Илларионов. Явным лидером был Борис Львин (позже он стал представителем России в МВФ). Клубы "Перестройка" и "Синтез" сотрудничали. Но что поражает, так это то, что на весь Ленинград в то время нашлась лишь сотня человек, стремившихся изменить мир, в котором жили советские люди, готовых тратить на это свои силы и время, подвергаться опасности репрессий. Капля в море!

Когда в обществе происходят тектонические сдвиги, рушатся устои, важно понимать, какие цели преследуют политические противники. Заседания нашего клуба регулярно посещали сотрудники аналитических отделов КГБ. Мы их знали в лицо. Они сидели на задних рядах и писали, писали, писали. Странный был канал связи. Но благодаря их докладным запискам многие наши предложения по решению насущных проблем страны попадали на самый верх бюрократической вертикали. Принесло ли это пользу номенклатуре?

Назад Дальше