Об этом периоде Религиозных войн до наших дней дошел анекдот, связанный с Нострадамусом. Оказавшись проездом в Салоне, Крюссоль якобы обратился к пророку с вопросом о шансах на успех своей миссии. Нострадамус оказался в трудном положении, так как любой прогноз мог обернуться против него. В итоге он сказал своему высокопоставленному клиенту, что тот "оставит деревья отягченными новыми плодами". Прогнав непримиримых католиков из Экса, Крюссоль настиг их в Баржоле, где и развесил пленных папистов по окрестным деревьям. Эти-то "новые плоды" и имел в виду Нострадамус, согласно легенде – впрочем, она была опубликована впервые лишь в 1712 году.
В феврале-марте Нострадамус снова находился в Авиньоне, а 12 марта отправился домой, в Салон. В нотариальных архивах города обнаружен интересный и весьма важный документ – акт, датированный 18 марта 1562 года и составленный нотариусом Нострадамуса, мэтром Жозефом Роше. Из текста следует, что Нострадамус собирался отправиться в опасную поездку. При этом он не сообщал, куда собирается, и не знал, вернется ли он. Нострадамус написал фразу длиной в одну строку на листе пергамента, затем разрезал его пополам и вручил половину нотариусу. Затем он вновь разрезал пополам свою часть и отдал половину ее своему брату Жану Нотрдаму, прокурору Экса, а другую половину – своей жене Анне Понсар. Если Нострадамус не вернется из поездки, гласит документ, его супруга попросит деверя взять свою четверть пергамента; затем оба отправятся к нотариусу, который, сложив три фрагмента пергамента, восстановит целый лист. Если три куска совпадут, нотариус вручит Анне Понсар некую сумму в золотых монетах, оставленную Нострадамусом. В заявлении не сообщаются ни размер суммы, ни место ее хранения. Скорее всего, нотариус получил от Нострадамуса запечатанное письмо, содержавшее сведения о тайнике, где было оставлено золото для его жены. Нотариус должен был вскрыть это секретное письмо только в том случае, если у него в руках будет полный пергамент.
Эта сложная манипуляция была весьма невыгодной для супруги Нострадамуса – она оказывалась в полной зависимости от его брата Жана, который мог потерять или просто уничтожить свою треть пергамента. Возможно, что Жан, которому Мишель явно доверял больше, чем кому бы то ни было, получил от брата точные инструкции на случай, если тому не удастся вернуться из поездки, о целях которой нам ничего не известно. Нострадамус явно ощущал смертельную опасность, нависшую над ним.
Поздней весной 1562 года, после отбытия Крюссоля в Париж, католики обратились к королевской чете с жалобой на эксцессы со стороны оставленных на местах чиновников. В результате преследование протестантов возобновилось с удвоенной силой. В апреле, под влиянием Гизов, король заменил графа де Танда на посту губернатора Прованса его сыном Оноре Савойским – ярым католиком 24 лет от роду. В Эксе 25 апреля католики изгнали Антуана Марка и его гарнизон, позволив Флассану вернуться в город. Май был отмечен противостоянием войск отца и сына – графа де Танда и Оноре Савойского, – имевшим место у подножия холмов Люберона, у реки Дюранс. В Салоне повторились события годичной давности: жители, заподозренные в протестантизме или симпатии к гугенотам, покинули город. В письме от 13 мая 1562 года, также адресованном Лоренцу Тюббе, Нострадамус вновь недвусмысленно отдает предпочтение реформатам, которых называет "христианами" в противовес католикам, именуемым им "папистами": "Был назначен новый губернатор, и в течение четырех дней все сторонники религии были вынуждены уехать, в то время как паписты поднимали войска. Совсем недавно мы узнали, что христиане (протестанты. – А. П.) взяли Лион".
Комментируя католические гонения на протестантов, Нострадамус пишет о папистской "гидре", которая "делала все, чтобы запретить евангелические проповеди", "в то же время каждый город имел своих служителей слова Господня (то есть протестантов. – А.П.)". Следует отметить, что письмо написано уже в ходе религиозной войны: "Что касается нового гороскопа, то мои секретари еще не смогли его переписать; если я его не высылаю, то только потому, что я пока не успел его окончательно отредактировать, в чем мне мешают религиозные войны… Заподозренные в принадлежности к христианской религии (qui de religione Christiana suspecti) бежали; я остался один со своей семьей… по причине народного бешенства".
Все это время папский легат Фабрис де Сербеллон, обеспокоенный занятием Лиона протестантами, укреплял Авиньон и готовил экспедицию против Оранжа, где мессы не служились с декабря. Лионские протестанты продавали на переплавку изъятые из церквей предметы культа, чтобы купить оружие и взять Авиньон. Их план провалился, и католики 6 июня овладели Оранжем. В то время как Флассан возобновил свое консульство в Эксе и католики выступили в поход против крепости Систерон, считавшейся ключом к Провансу, протестанты попытались перенести фронт к воротам Авиньона. Оранж вновь был взят; с конца июля началось победное шествие армии гугенотов по Провансу. Однако 5 ноября пришло известие о прибытии подкрепления к осаждавшим Систерон; город пал, что деморализовало протестантов, и уже 8-10 сентября они ушли на север и рассеялись. Один из вождей гугенотов, президент Оранжа Перрен Парпаль, 9 сентября был казнен в Авиньоне. Торжество победителей, за которое была заплачена немалая цена, везде и повсюду сопровождалось избиениями протестантов. Сожженные и разграбленные дома заподозренных в протестантизме, расправы с кальвинистами вызывали у Нострадамуса возмущение: "Какое чудовищное варварство, направленное против христиан! Мы живем в мерзкие времена, и грядут еще худшие; как бы я хотел не видеть этого!"
Возвратившись в Салон, он погрузился в составление альманаха на 1563 год, работу над которым закончил 7 мая. Альманах был напечатан в Авиньоне Пьером Ру. Посвятительное предисловие, написанное на хорошем итальянском языке, обращено к папскому легату Франсуа Фабрису Сербеллону и датировано 20 июля 1562 года. Ни словом не обмолвившись о гражданских смутах, Нострадамус выступил в защиту астрологии:
"Ничего так не желает и не жаждет человеческий разум, о знаменитейший сеньор, как путем познания вполне постигнуть все части вселенского механизма, который по причине его высшего местоположения греки назвали Космосом, а латиняне – Миром (Mundus). Потому для нашего разума так естественно стремиться познать тайны Природы и будущие события, что ни я, ни кто-либо другой не мог бы это выразить, не имея другой пищи, чтобы утолить этот голод, кроме знания отрадной астрологии. Нет ничего приятнее, чем овладеть наукой о высших предметах, узнать, как зарождаются ветры, где берут начало дождь и град, откуда происходят небесные вспышки и грозы, почему бывает молния… Кто не знает, что нет ничего слаще и приятнее, чем любоваться благотворными или зловредными аспектами звезд неподвижных и блуждающих, счастливым или несчастливым их влиянием? Кто не знает, как радуется каждое сердце (ведь человек рожден прежде всего для созерцания небес), изучая природу и сущность Луны, быстроту Меркурия, благосклонность Венеры, силу и властность Солнца, необузданность и свирепость Марса, умеренность и доброту Юпитера, холод и вредоносность Сатурна, а также свойства иных сферических тел и небесных влияний? Так мы приходим к выводу, что всякому приятно изучать будущие мировые события".
6 июня 1562 года под стенами Лиму, где окопались протестанты, молодой капитан-католик первым устремился к штурмовой лестнице, приставленной к стене города, но был тут же изрешечен пулями, пущенными из мушкета. Ла Поплиньер, который был свидетелем события, пояснил, что честолюбивый офицер, неудовлетворенный своим послужным списком, навестил в Салоне Нострадамуса, чтобы тот предсказал ему будущее. Астролог сказал, что шансы капитана Пена (так звали честолюбца) на блестящую карьеру велики, но что он должен прежде проявить себя достойным ее. Отсюда и самоубийственная отвага, которую тот выказал на поле своей последней битвы. Мемуарист заканчивает свой рассказ назиданием: вот что значит "следовать предсказаниям астрологов и некромантов, не ведая того, что лишь одному Богу оставлено предвидение будущего!". Впрочем, не нужно быть астрологом, психологом или богословом, чтобы снять с Нострадамуса ответственность за гибель несчастного храбреца. Никто, кроме войны, не виноват в том, что молодой офицер пал на поле битвы; это так же очевидно, как и то, что Нострадамус не советовал ему бросаться грудью на дула мушкетов. Это признает даже Ла Поплиньер (к слову сказать, протестант, стремившийся этим рассказом разоблачить "католические суеверия").
К августу-сентябрю 1562 года относится переписка Нострадамуса с авиньонцем Франсуа Бераром, фискальным адвокатом папской легации и страстным алхимиком. Будучи моложе Нострадамуса на 25 лет, Берар являлся горячим поклонником предсказателя. В марте, когда Нострадамус был в Авиньоне, он направил ему некое магическое кольцо, чтобы салонский маг изучил его. Религиозные войны и повседневные дела отвлекли друзей от переписки, и лишь 17 августа Нострадамус получил с оказией письмо от Берара, в котором тот просил предсказателя одолжить ему свою астролябию, герметическую книгу и "другие предметы", составить несколько астрологических карт (в том числе и самого Берара), исследовать кольцо, но главное – разрешить ему, Берару, принять участие в оккультных изысканиях пророка. Тот ответил своему адепту длинным письмом на латыни, которое в конце августа сам отвез в Авиньон и из которого бедный Берар не понял ничего. Адвокат-алхимик пригласил Нострадамуса в гости, чтобы вручить ему плату за исследование и, видимо, позаниматься вместе натурфилософией. Что было дальше – неизвестно.
Письмо Нострадамуса Берару сохранилось; помимо туманных рассуждений о волшебных свойствах кольца, в нем содержатся любопытные алхимические сведения, в частности – рецепт пресловутого "эликсира жизни". В "Альманахах" и "Пророчествах" Нострадамус решительно отвергал алхимию как преступный промысел (в XVI веке большое число алхимиков было подвергнуто наказаниям разной степени тяжести за подделку и порчу монеты). Однако в реальности его отношение к этой науке было более сложным. Подобно тому как астрологи в тогдашнем общественном и научном сознании разделялись на шарлатанов и натурфилософов, алхимия в высшем своем проявлении была призвана помочь человеку в исследовании природы, в том числе и в медицинских целях. "Эликсир жизни" Нострадамуса – именно из этого натурфилософского ряда. Его рецепт написан акростихом, первые буквы строк которого образуют слово NOSTRADAMES. Последовательность действий по синтезу эликсира такова: в реторту помещается очищенное серебро, руды, содержащие цинк и медь, миртовое масло, молибденовые опилки и сера. Затем сосуд герметично закупоривается и подвергается термической обработке на сильном огне, раздуваемом мехами; в качестве топлива используется виноградная лоза. Результатом должно стать жидкое золото, каковым следует поить принцев, королей и императоров для продления жизни. По-видимому, в результате этого совместного кипячения металлов и руд в масле получались нерастворимые в воде оксиды и сульфиды, действительно напоминающие мелкодисперсное золото в масляной взвеси, – соединения для организма столь же безвредные, сколь и бесполезные.
Следует отметить, что Нострадамус ездил в Авиньон вместе с сыном Сезаром, который впоследствии утверждал, что своими глазами видел труп казненного 9 сентября Перрена Парпаля. Возможно, что вместе с письмом предсказатель отвез в Авиньон рукопись своего альманаха на 1563 год. Лион, где обычно печатал свои книги Нострадамус, был в руках протестантов, и ему пришлось обратиться к авиньонскому издателю Пьеру Ру. В свое время тот выпустил памфлеты "Французского Геркулеса" и Лорана Виделя, однако теперь он с радостью взялся за печатание альманаха Нострадамуса; и автор, и книгоиздатель перед лицом религиозной смуты приноравливались к обстоятельствам.
В 1562 году ярый кальвинист Конрад Бадий опубликовал очередную сатиру на Нострадамуса:
Я забыл сказать вкратце,
Что он бурлит рифмами, как кипящая смола,
Но для служителя заутрени
Он слишком плохо строит женские рифмы.
Его стихи – как стременные ремни:
Чересчур короткие спереди и длинные сзади,
И рождены под тем горизонтом,
Где нет ни смысла, ни разума.
Так что этот ученый Гомер,
Кажется, сын глупой матери,
Которая когда-то рифмовала во сне
Или, скорее, спала, рифмуя.
Бадий явно не знал о том, что объект его критики был причислен толпой католических фанатиков к числу гугенотов и чуть не лишился из-за этого жизни. В определенном смысле Нострадамус оказался между двух огней – жесткого неприятия со стороны протестантов и подозрения католиков. Будучи интеллектуалом-одиночкой, он не мог примкнуть ни к одному из враждующих лагерей и по этой причине получал удары от обоих.
Позиция Нострадамуса была весьма схожа с "верой" Франсуа Рабле, которую автор "Гаргантюа" изложил в сатирическом рассказе об острове, населенном "папеманами" и "папефигами" (то есть теми, кто показал фигу портрету папы). Французскому интеллектуалу XVI века и те и другие представлялись одинаково ущербными, ограниченными в своем интересе к узким вопросам схоластики, казавшимся смешными и незначительными перед лицом Космоса. А поскольку любая ограниченность приводит к злобе, насилию и оскудению разума, то интеллектуал позднего Возрождения считал ниже своего достоинства смешивать религию – как и науку – с политикой и примыкать к тому или иному течению. Историк Джордж Сартон пишет: "Отрадно вспомнить, что Копернику в его расчетах помогал гораздо более молодой человек, Георг Иоахим Ретик, который посещал его и жил с ним более двух лет… Коперник был каноником Фромборкского собора, в то время как Ретик являлся профессором протестантского Виттенбергского университета. В то время, когда ненависть, отделявшая католиков от протестантов, была горячей, словно адское пламя, старый каноник и молодой протестант-математик жили и работали вместе, словно братья. Наука не просто интернациональна, она почти всегда находится "аи dessus de la melee" (фр.: над схваткой); она объединяет всех людей в величественном труде – поиске истины".
Сочувствие к гонимым протестантам было проявлением гуманности к людям, вся вина которых заключалась в том, что они исповедовали религию, отличную от государственной. Такая симпатия во времена Нострадамуса отнюдь не исключала верности католицизму – во всяком случае, в среде образованных гуманистов. Лозунгом многих из них было: "Я христианин, а принадлежность к той или иной церкви не так важна". Тем более что за религиозными столкновениями чаще всего стояло нечто гораздо более приземленное – борьба за власть и передел собственности.
Конфронтация "папеманов" и "папефигов" привела к кровопролитию, вступавшему в вопиющее противоречие с идеалами христианства, за чистоту которого якобы боролись обе стороны. Нострадамусу и его единомышленникам претила как лицемерная религиозность властей предержащих, в большинстве своем использовавших христианскую риторику для укрепления личного господства, так и наивно-агрессивное кликушество простонародья; в Святую пятницу 1561 года Нострадамус на своем опыте убедился, до каких эксцессов может довести то, что французы называют "верой угольщиков". Вслед за Рабле он мог сказать словами Пантагрюэля: "Я велю проповедовать Твое святое Евангелие так, чтобы оно доходило во всей своей чистоте, простоте и подлинности, ересь же кучки папистов и лжепророков, отравивших весь мир своими чисто человеческими нововведениями и извращенными вымыслами, будет у меня искоренена".
1563 год ознаменовался новой волной критики Нострадамуса. Вышли два анонимных кальвинистских сочинения, пародирующих приведенные выше стихи Пьера Ронсара, посвященные Нострадамусу. Правда, главной мишенью их авторов был сам поэт, но Нострадамус стал своего рода символом, "другом врага", которого следовало втоптать в грязь, чтобы тем самым опорочить и воспевателя.
"Палинодия Пьеру Ронсару на его "Речи о невзгодах нашего времени"" обличала Нострадамуса ни много ни мало в служении Сатане:
Франция, все это несчастье – от твоего безрассудства.
Господь своим гласом тысячу раз предупреждал тебя об этом.
Но добро ты не принимаешь в расчет,
Ты должна покраснеть от стыда
Оттого, что смеешься над пророками, которых Господь
Избирает в число детей твоих и помещает
В твое чрево, чтобы они, появившись на свет, предсказали тебе
Твою приближающуюся беду, над которой ты просто смеешься.
Но лишь возвысится в тебе какой-нибудь Юлиан,
Обманщик Постель, безумный чародей,
Вольнодумец, настоящий бес, тогда ты не ленишься
Его слушать и верить ему – о, суеверная!
Это мерзкая ложь, что вечностью
Вдохновлен энтузиазм этого Нострадамуса.
Ибо его не ведет Бог, а подстрекает Лукавый,
Когда он думает, что от природы наделен стремительной душой,
И, возносясь над смертными, устремляется в самые небеса,
Чтобы оттуда поведать нам о знамениях..
Это умы безрассудные, мрачные, меланхолические,
Насыщенные грубой жидкостью, которая породила их фантазии.
В общем, они стократ хуже дьявола,
Сомнительными словами их лживых голосов,
Подобно античному оракулу, они не один год
Предсказывают одним счастье, другим – горе.
Верить им не надо; небо не делит
Добро и зло между людьми, это исходит от другой стороны.