Беды и напасти
"Прошел огонь, воду и медные трубы". Медные трубы проходили не все. Самой трагичной стала биография не слетавшего космонавта, входившего в первую тройку и получившего удостоверение космонавта номер три. В марте 1961 года Юрий Гагарин, Герман Титов и Григорий Нелюбов в Доме радио записали свои предполётные радиообращения. Тогда ещё никто не знал кого выберут на первый полёт. К старту готовили троих..
История начиналась обыденно. Семьи будущих космонавтов жили тогда на Ленинском проспекте в общей коммуналке. Зина Нелюбова работала машинисткой, а Попович с Титовой – жены будущих покорителей космоса подрабатывали, нанимаясь мыть и натирать полы. Свалившаяся слава стала неожиданной. И начались иные страсти. Титов очень переживал, что стал вторым. А Нелюбов с нетерпением ожидал близкой очереди.
Однако полёты стали политикой. Следующим высшие руководители решили продемонстрировать интернациональный полёт с чувашем Николаевым и украинцем Поповичем. Затем по ускоренной программе стали готовиться к полёту советские женщины.
Больше "Востоков" не было. К тому времени семьи кандидатов на полёт жили уже в Звёздном городке, пиво ходили пить в станционный буфет на соседней станции "Чкаловская". Как-то в станционном буфете случился неприятный инцидент: военный патруль задержал будущих космонавтов. В этой скандальной ситуации Нелюбов вообще был не причём. Он только случился рядом, был в гражданской одежде и защищал друзей по отряду, но в общей компании отказался извиниться перед патрулём и перед комендантом. В итоге он был отчислен из отряда и послан служить на дальний Восток.
Из претендентов на полёт Раушенбах выделял Нелюбова. И в дальневосточной тайге, где был военный аэродром, Нелюбов был лучшим выдающимся лётчиком. Каманин обещал вернуть Нелюбова, переждав год, и тот ожидал вызова. Ожидание затягивалось. Приходили новые обещания, а "воз и ныне там". И Нелюбов сорвался, слетел с катушек, запил. Его отстранили от полётов, в местном магазине ему перестали отпускать выпивку. Перед Новым 1966 годом Нелюбов решил поехать в Москву, к Королёву. Но Королёв умер на операционном столе в первые январские дни. Нелюбов вернулся на Дальний Восток и и вскоре попал под идущий по мосту поезд. Жена его Зинаида была уверена, что муж её добровольно ушёл из жизни. И был ему тогда от роду всего 31 год.
Со слов друга Нелюбова Хрущёву не понравилась фамилия Григория. "Первый космонавт должен быть Любовым". Возможно в этом есть доля истины. Знаменитый лётчик космонавт Джанибеков до космического полёта был Крысиным, а Джанибековой была его жена. Сочли, не годится космонавту быть на виду с такой фамилией, и Крысин стал известен миру Джанибековым.
У многих лётная судьба космонавтов не сложилась, и они продолжали жить в Звёздном городке, работая на космическую отрасль в Центре подготовки космонавтов. Для этого нужно иметь особый характер ("До этого ты был в фокусе внимания, а теперь обслуживай других".).
С Юрием Пономарёвым в греческом зале мы сидели рядом. Его жена была первой претенденткой на полёт в космос, и можно представить себе масштабы беды, случившейся в этой семье. Для людей, поставивших на кон жизнь своей семьи и собственную, неудача в карьере космонавта была трагедией.
На всякого мудреца довольно простоты. На последнюю прямую к полёту вышли две Валентины: комсорг Валентина Терешкова и Валентина Пономарёва. Каждая из них считала, что лететь первой ей. Однако первой из женщин в космосе оказалась "Валя-Валентина", как назвал её знаменитый "Валентина-твист".
"По здоровью и подготовленности Пономарева могла бы быть первым кандидатом на полет, но её поведение и разговоры дают основание сделать вывод, что в моральном плане она неустойчива, – записал в дневнике генерал Каманин, опекавший первых космонавток. – Пономарева часто повторяет: "Я хочу брать от жизни всё". Терешковой она заявила: "Тебя безвозвратно испортили комсомол и партия", – это в ответ на попытки Терешковой (как старшей в группе) посоветовать ей вести себя поскромнее". Должно быть, это и решило исход дела. Дело прошлое, но откуда высокий генерал узнал интимные разговоры подруг? Кто поделился с ним тайнами разговоров? А результатом стал факт: полетела Терешкова. Остальным кандидаткам из первого женского отряда космонавток слетать не довелось.
Как летала Валентина Терешкова описала позже моя бывшая коллега и сотрудница Екатерина Белоглазова. В уничижительную статью она вложила немало едкого женского яда. И о выборе ткачихи и о поведении в полёте.
После разбора полёта сложилось общее мнение: "Лучше баб в космос не посылать". Слишком нежные они, и им там делать нечего. Плохо чувствовала себя в полёте первая космонавтка. Но что с того, что её тошнило, она стала женщиной-символом, космической "Чайкой" и всю жизнь исполняла общественное амплуа, безошибочно выбранное ей её золотопогонным кукловодом Каманиным.
После первых полётов каждый раз перед 65-ым корпусом сколачивали трибуну, обтянутую красным кумачом. И вот позади закрытые разборы, а на трибуне слетавшая "Чайка", а рядом Валерий Быковский, как писали газеты назначивший ей свидание в космосе, с хищным позывным "Ястреб". Их приветствует толпа работников завода и КБ и говорит слова приветствия Сергей Павлович Королёв, который не привык кривить душой, но теперь так принято. "Чайка" стала элементом политики, вброшенным в мир, а ему на всё про всё отведено судьбой всего лишь два с половиной года.
Пушкин, оказывается, написал обо всём. Его можно цитировать и о космосе.
"Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса…"
Ведь в космосе именно так. На земной орбите – ночной получасовой перерыв. Шутя он сказал и о предпочтении женских ремёсел: "а ткачиха, повариха…" Так отчего же и нам было не выбрать в полёт ткачиху? Славная профессия.
А представителям российских врачих не удалось преодолеть земное притяжение. Не удалось это и готовящемуся врачу Мише Потапову, но их коллеге врачу Валерию Полякову принадлежат мыслимые и немыслимые рекорды (240 суток 22 часа 35 минут в первом полёте; 437 суток 17 часов 58 минут во втором), а космонавткой-врачом стала француженка Клоди Деэ, с которой мы вместе работали, начиная с проекта "Арагац".
Отряд гражданских космонавтов в ОКБ возник значительно позже отряда военных. Истории с "ионкой" привела к смене действующих лиц. Управление космическими полётами возглавил Алексей Елисеев, а новорожденный отдел – отряд космонавтов в ОКБ – Валерий Кубасов. Кубасова перед этим уберегла судьба. В первом своём полёте он – "первый космический сварщик" чуть было не прожёг стенку корабля. Затем он готов был уже лететь к первой станции "Салют", но перед стартом его забраковали по здоровью. Рентген показал у него затемнение в лёгких. Решили заменить весь экипаж: Алексея Леонова, Валерия Кубасова и Петра Колодина. К "Салюту" полетели дублёры, для которых решение было неожиданным. Такого никогда прежде не бывало. Дублёры до этого не летали, и они отнеслись несерьезно к реальности полёта, готовились спустя рукава.
Накануне старта они только заскочили взглянуть – отметиться, как готовится первый экипаж. К полёту слабо подготовленные они даже не знали, где в станции бумага: "На стенах нам что ли писать?" – говорили они в радиопереговорах. К концу трёхнедельного полёта всё у них наладилось, но возвращаясь на Землю они погибли из-за преждевременной разгерметизации корабля. Судьба уберегла Кубасова.
Затем в биографии Кубасова были полёт и стыковка с американцами в программе "Союз"-"Аполлон" и недельная работа на "Салюте-6" вместе с венгром Фаркашем.
Кубасов был никудышным руководителем, но верным человеком системы. С рядовыми подчинёнными он был груб и заносчив. И как то в ходе раздраженного разговора известный кабевский авантюрист Владимир Никитский упрекая его сказал: "Ты из какой деревни? Из Вязников? А здесь такие же люди, как и у вас в деревне".
Новый отдел, переросший позже в Службу гражданских космонавтов, разместили в новостройке. ЛКК – лабораторно-конструкторский корпус нам пришлось осваивать недостроенным. Мы сидели в нём среди сырых стен. Была суровая зима и туго было с помещениями, и чтобы сохранить рабочую площадь, пришлось сидеть в сохнущих стенах.
Корпус выстроили высоким с парадным входом, который тут же был закрыт, с генеральскими апартаментами. Но Глушко не переехал сюда. Он занял королёвский, ставший историческим кабинет. Глушко вообще рьяно заботился о престиже. В Одессе, на своей родине он добивался возможности иметь вместо бюста, положенного ему по статусу Дважды Героя, памятник во весь рост.
Лавры Королёва не давали ему покоя, из-за этого он и не переехал в ЛКК, и помещение его было разделено. Часть его заняли ракетчики Филина, другую отдали новорожденному отделу Кубасова – отряду гражданских космонавтов. Большинство отряда с Анохиным заняли зал, облицованный деревянными панелями. Слетавшие дважды и дважды Герои поспешили выделиться и заняли комнату рядом с основным залом, тоже облицованную. Впрочем все помещения были здесь такими. Облицован был и вытянутый лабораторно-учебный класс, где читались лекции космонавтам.
В "греческом" зале
За глаза их в отделе называли "героями". Они сидели в особом "греческом" зале, так стали именовать их обширное облицованное деревянными панелями помещение после удачной репризы Геннадия Хазанова. "Герои" были нормальными людьми, но их коснулась "звёздная болезнь". Если летавшему космонавту попадала в руки книга о космосе, то он прежде всего смотрел фотографии: сколько их, на скольких снимках другие космонавты и на скольких снят он?
Они шутили над превратностями профессии. "Ну, кто был первым навигатором? Матрос, партизан – Железняк. О нём ведь пелось: "Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону"". В душе они понимали комичность своего особого положения и устраивали розыгрыши. Однажды с подачи Стрекалова решили разыграть Кубасова. Он был начальником отдела и особенно пыжился после советско-американского полёта "Союз-Аполлон". Идея розыгрыша родилась из разумного желания напомнить ему о том, что в этот день нужно поздравить с Днём рождения Елисеева.
Кубасов был преданным подчинённым. Его деревенская мудрость не позволяла ему плевать против ветра. Беспрекословное подчинение являлось стилем его. Он мог не моргнув сказать Елисееву: "Не понял, что вы сказали сейчас Алексей Станиславович, но всё, что сказали, будет безусловно выполнено". В обыкновенный перекидной календарь, который присутствовал на столе у каждого, решили впечатать дату Елисеева. Однако тут же возникло желание эту тему обыграть.
Конечно, зная психологию космонавта, нетрудно было представить, что Кубасов тут же полезет посмотреть написанное в календаре про него? И здесь можно было оторваться по полной программе. Впечатать придуманный текст, доведя его до абсурда. В назначенный день все замерли в ожидании над столами. Всё разыгралось как по нотам. Пришёл Кубасов, увидел дату, засопев, стал листать календарь, а все клонились в беззвучном смехе.
Случился рядом Юрий Романенко из военных космонавтов, из Звёздного городка. Он видел что-то готовится, но понял по-своему. "А не могли бы вы и нам подготовить подобные календари с датами космонавтов?" – попросил он. "Конечно, – радовались мы, – пишите письмо на имя Генерального. В порядке технической взаимопомощи просим Вас подготовить для нас сотню календарей с датами военных космонавтов".
Глушко на фирму пришёл недавно, назначив себя Генеральным Конструктором. Он чувствовал себя пока неловко, заботился о собственном реноме. Нетрудно представить какой взрыв вызвало бы у него подобное письмо.
"Лицом к лицу лица не увидать". В большинстве своём это были скромные и простые люди. Они упорно готовились и не управляли своей судьбой, а зависели от массы причин. В отделе к ним относились с иронией, именуя "героями". Они и сами с иронией относились к себе. Знаменитое гагаринское "Поехали" вроде родилось из анекдота, где эти слова сказал попугай, которого кошка тащила за хвост из клетки. Космонавты вообще были склонны к самоиронии. Во время примерки скафандров Мусабаевым и Батуриным я, стоя рядом, слышал анекдот, который рассказывал Мусабаев.
"Просыпается экипаж. "Где мы?" – спрашивает командир бортинженера-навигатора. "Вытрезвитель номер один города N.", – отвечает тот. "Зачем мне такая точность? Достаточно было назвать район"".
Культ личности возникает и в мелком масштабе. Кто-то в первое время после его возвышения обратился было к Елисееву по-прежнему, назвав его Лёхой, чем вызвал у него взрыв негодования. Мы как-то ехали с ним в машине. Он опаздывал на заседание коллегии министерства и не без гордости рассказывал нам, что получает от министра замечания за опоздания и всё-таки опаздывает.
В режиме ожидания
Слухи о женском наборе летали в воздухе. В какой-то момент учебный класс рядом с "греческим залом" расцветился яркими кофточками.
Теоретическая подготовка второго набора советских женщин-космонавток проходила у меня на глазах. Были они очень симпатичными эти возможные космонавтки. И постоянно прописанные в отряде Наташа Кулешова и Ирина Пронина, и сразу оказавшаяся за бортом отряда Наталья Верёвкина и девочки-медички, севшие в 80-ых за космические парты – милая и мудрая Елена Доброквашина и очаровательная Галина Амелкина и их на редкость симпатичные "боевые подруги". Но полетели не они, а включившаяся позже в марафон подготовки Светлана Савицкая.
Маршал авиации Евгений Савицкий своими звонками вопросами напоминаниями поддерживал свою дочь. Как-то увидел я фото в "Комсомолке": парашютистка-красавица в шлеме, после прыжка. Улыбается, лежит себе в траве, а кругом ромашки. Словом, красота. А пришла, увы, совсем иная. Пугала её настойчивость. Такая перешагнёт через всё. И действительно, она не стала отдавать дань технике, хотя после полёта некоторое время числилась замом начальником отдела в ОКБ, а ушла в политику, пополнив в Думе фракцию КПРФ.
Что в это время чувствовали нелетавшие космонавты? Каждый в душе был "Наполеоном" и имел грандиозные планы. После полёта Владимир Соловьев, например, создал в ЦУПе мир под себя.
Перед полётами они были готовы на всё. Саша Серебров повторял: "Как вы не понимаете, я из полёта всем привезу докторские диссертации". Но в очередности всё было схвачено и у готовящихся не было элементарной ясности и реальной перспективы. Многие долгое время оставались в авангарде надежд, но так и не слетали и оставались в отряде до пенсии.
Были они на всё готовы ради возможного полёта. Неопределённость угнетала, и когда ожидать стало невмоготу, подняли "бунт". На очередном партсобрании отряда было высказано так много нелицеприятного, что Елисеев, до этого ратовавший за "звездное братство", ушёл из партгруппы гражданских космонавтов и перевёлся в партгруппу своих подчинённых, которые не смели сказать ему подобное в лицо. И это было только начало. "Бунт космонавтов на корабле" продолжился: начальника службы Кубасова не выбрали в партбюро, и это было тогда знаковым сигналом.
В жизни во всём поддерживалось кастовое разделение отряда на летавших – нелетавших. В апреле 1981-го, на очередной день космонавтики слетавшие угодили на какой-то высокий приём, а нелетавшие собрались в престижном Центре Хаммера, казавшийся нам тогда местом неуёмной роскоши. Здесь были искусственные деревья, изваянные дизайнерами, по стенам божьими коровками ползли прозрачные скоростные лифты, работали необыкновенные эскалаторы. Всё это поражало неискушенного советского обывателя. Собрались нелетавшие: Соловьев, Баландин, Александров, Манаров, Стрекалов, Кулешова и Пронина и начался настоящий "плач Ярославны", общий стон и разговор о надеждах и чаяниях.
Хаммеровском центре был местом международных встреч, и теперь здесь проходил международный шахматный турнир, и не было удивительным, что под конец нашего застолья в зале появился почётный арбитр турнира космонавт Виталий Севастьянов и чемпион мира по шахматам Анатолий Карпов.
Затем мы поехали в гости к Севастьянову, и оказалось, что он жил в доме напротив Моссовета, где жил и Левитан. А по дороге Севостьянов ехал по центровой и хвастался, что всегда разворачивается на Тверской, где не положено, и постовые "не замечают" нарушения.
На стенке прихожей квартиры Севастьянова были развешены иконы раритеты, и хозяин горделиво пояснял, что это такой-то век, а это такой. У Севостьянова пили душистый греческий коньяк, который считался редкостью.
Вокруг отряда
В любом обществе время от времени появляется каста шаманов или жрецов, монополизирующая важные функции. В космонавтике сначала ими стали медики. Они профессионально мудрили и ставили требования, и со временем это стало средством манипулирования.
У службы гражданских космонавтов поначалу не было своих рычагов, но вскоре они появились в виде экзаменационных комиссий, способных зарубить любого. На этом поприще возникали свои антигерои. В МВТУ у нас необычным антигероем был охранник Володя, дежуривший в проходной. Он наводил ужас на студентов своей придирчивостью. В эпоху экзаменационных комиссий для космонавтов таким стал "теоретик" Вадя Николаев. Он задавал немыслимые вопросы и слыл грозой. Перед экзаменом узнавали: а есть ли сегодня Николаев? Он многим крови попортил, доводя требовательность до абсурда. Хотя формально придраться было не к чему: полёты требовали знаний.
В полёты готовились медики, готовились звёздные "побратимы" – представители всех соцстран. Они прибывали с разной стадией подготовки.
Когда прибыли кандидаты-монголы, их расспрашивали о подготовке:
– Вы на самолётах летали?
– Летали, – отвечали они, – сюда летели.
Лидеры часто выходят из заик. В детстве они борются со своим недугом и, наконец, побеждают его и это было их школой упорства, основой характера. Такими были в нашей среде: Борис Скотников, Сергей Максимов, Владимир Аксёнов.
По жизненной неискушенности я всегда считал, что справедливей всего истина, но существовал и иной взгляд, что экипаж нельзя критиковать и подозревать, как и жену цезаря. И Крикалёв на международной послеполётной сессии во французском городке Вильфранш-сюр-Мер после полёта советско-французского экипажа, единственный в этот день присутствующий из экипажа, на легкую критику полётных действий возразил с бескомпромиссной резкостью.
В ОКБ, вокруг отряда космонавтов возникла особая среда. Создался в службе и специфический обслуживающий аппарат. Они умело использовали возможности в части соседства космонавтов, снабжения и машин. По закону Паркинсона возникла надстроечная служба. Выходили из испытателей, из рабочих подразделений и разряда невостребованности, чтобы расти в своих и чужих глазах под солнцем службы космонавтов.