– Мне на все хватает! Трудодней на пол-литра в день всегда набегает, закусь – вот она, в огороде. А мебеля полированные нам не нужны. Пусть куркули из Березовки за них ломаются…
Уже потом я узнал, что в деревне Березовке размещалась одна из трех бригад колхоза. Если люди из двух других жили в этих краях испокон веков, то "березовские" были вторым и третьим поколением раскулаченных (куркулей), высланных откуда-то из Черноземья в годы коллективизации. К тому времени колхозная уравниловка еще не отбила у них стремление к труду, к аккуратности, привычку к более-менее достойному образу жизни.
Теперь о причине того, что именно "пофигистам" я уделил столько внимания в книге, посвященной успеху, удаче.
В общепризнанном понимании слова "успех" это явление к ним отношения не имеет. Хотя сами они так не думают и, за исключением не так уже частых приступов черной зависти, даже жалеют тех недоумков, которые день за днем, с утра до вечера вкалывают неизвестно для чего. Приступы черной зависти появляются у них по случаю приобретения соседом чего-либо стоящего (в 1960–1970-е годы, например, – телевизора, мотоцикла). За последний век массовые приступы проявлялись в особо опасной форме революции (с поджогами домов буржуев) и раскулачивания.
О "пофигистах" забывать нельзя. Потому что "пофигист" может оказаться и с высшим образованием, и даже при приличной должности. И мое искреннее соболезнование, если он оказался вашим партнером или подчиненным.
Целый букет мотивов к достижению успеха содержат два слова: "моральные стимулы". Чего только там нет. Звезды на погонах, ордена и медали на груди, грамоты и дипломы в рамках на стене. Ласкающие слух титулы: "заслуженный", "народный", "почетный", "лауреат", "академик", "чемпион", "победитель"… Несравненное ни с чем удовлетворение, получаемое от аплодисментов восхищенных зрителей. Знаки внимания со стороны людей, мнением которых дорожишь.
Наличие сформировавшихся веками ступеней моральной оценки успеха можно обнаружить в любой сфере человеческой деятельности.
На этом принципе построено прохождение военной службы: от лейтенанта до полковника – шесть ступенек, подъем на каждую из них не прост, но реален для большинства. Для узкого круга особо талантливых и (или) удачливых предусмотрен генеральский "лестничный марш". Его цену четко охарактеризовал пермский облвоенком Анатолий Самойлов, обмывая свои генеральские погоны: генерал – это не звание, это счастье!
Менее известны (и популярны) аналогичные классные чины государственной службы.
В науке таких ступенек четыре: кандидатская и докторская степени, две академические ступени, эквивалентные получению генеральского звания.
Звания заслуженного и народного артиста, спортивные разряды… Впрочем, не только спортивные. Для тех, кто разбирается, слова "токарь шестого разряда" значат очень много…
Преодоление каждой ступеньки – событие, праздник, ритуал (с новой "звездочкой" в стакане водки). А праздник – стимулирует!
В начале 1970-х я спросил у "голоса" пермских праздничных демонстраций, прекрасного драматического актера и рассказчика анекдотов Виктора Саитова: почему, судя по доске объявлений его театра, им всегда требуются рабочие сцены, но никогда – артисты? Хотя знал, что зарплата у рабочих была не меньше, чем у артистов.
Витя выдержал классическую сценическую паузу и ответил вопросом на вопрос:
– А тебе приходилось получать в свой адрес аплодисменты? Только не дежурные, настоящие.
Теперь уже не сценическую, а вынужденную паузу сделал я. Потому что вспомнил, что несколько раз в жизни и мне перепадали настоящие аплодисменты. Когда на беговой дорожке переполненного чусовского стадиона "Металлург" я "наказывал" своих пермских, березниковских или лысьвенских соперников, не менее тысячи болельщиков скандировали мое имя. И это было что-то…
Не далее как через год-два мне посчастливилось заслужить овации в относительно небольшой, но взыскательной аудитории – в Краснокамске, на городском партийно-хозяйственном активе.
В эти времена в сети партийной учебы изучали курс "Управление". Я читал лекцию, совпадающую с темой почти завершенной докторской диссертации: "Управление техническим прогрессом на промышленном предприятии". Главная мысль заключалась в разъяснении разницы между двумя процессами: повседневным производством и техническим развитием. Первый был устоявшимся, его можно было планировать с большой точностью. Второй процесс – создание и внедрение нового. Процесс творческий, рискованный. Когда задуманное может свершиться, а, может быть, и нет. Делался вывод: во втором случае следует предусматривать резервные пути, варианты, средства.
После завершения лекции, которую я прочитал для актива Пермского обкома, ко мне подошел секретарь Краснокамского горкома КПСС Мочалов и предложил в ближайшую субботу повторить ее для краснокамцев. Он знал, что у меня были там хорошие знакомые:
– Начнем в 10, к 11.30 закруглим, а потом известная вам компания, банька, шашлычок.
В 11.15 я закончил лекцию. Председательствующий для проформы спрашивает у аудитории:
– Вопросы есть?
Всем на удивление, крупный, килограммов на сто, мужчина из первого ряда поднимает руку.
– Товарищ доцент! Мне ваша лекция понравилась. Вот только одно не понял: что значит сделать поправку на риск, на творческий фактор?
В ту пору еще был жив Михаил Шолохов, и я решил воспользоваться его известностью и авторитетом. Обращаюсь к залу:
– Мы можем заказать Михаилу Александровичу Шолохову новый роман объемом в 400 страниц?
Зал дружно отвечает:
– Можем!
– А новый шедевр?
В зале разброд и шатания. Кто "за", кто "против". Отвечаю сам:
– Я считаю, что нет, несмотря на его талант. Может получиться что-то выдающееся, но может и не получиться! Понятно?
Мой оппонент вдруг громко и четко произносит:
– Нет, не понятно!
В растерянности смотрю на него, вдруг обращаю внимание на его сизый нос и, раздвинув указательный и большой палец по вертикали, задаю вопрос:
– Употребляете?
– В меру, в меру!
– Тогда поймете. Бывает же иногда: водка – холодная, закуска – все, что пожелаешь, компания – все свои в доску… А не идет!
Двухметровая фигура встает, секунды две молчит, а потом радостно, на весь зал:
– Понял! Понял!
В этом случае пьянящее чувство творческой победы я ощутил с некоторым сдвигом во времени. Когда после парилки наша компания уселась за стол, хозяин произнес тост: "За уважаемого гостя, благодаря которому стены нашего зала заседания услышали овации, каких никогда в них не было до сих пор и вряд ли прозвучат в обозримом будущем"…
Через 20 лет это подзабытое и ни с чем не сравнимое ощущение вновь, как молодое, вернулось, когда наши студенты с бурным восторгом встречали шутки своих преподавателей, звучавшие со сцены Пермского университета во время студенческой театральной весны…
Последние и самые дорогие для меня настоящие аплодисменты я услышал летом 1998 года. Это произошло во время празднования Дня города в чусовском Дворце металлургов. Ведущий вечера объявил: "Слово предоставляется министру Российской Федерации, нашему земляку Евгению Сапиро". И, как по команде, все присутствующие в зале встали…
В те секунды, что я шел к сцене, передо мной промелькнули и родители, и военное детство, и "та заводская проходная, что в люди вывела меня"…
Что тут говорить… Аплодисменты, признательность сотен людей – это наркотик. И "слезть с этой иглы" дано не каждому. Да и… надо ли?
Не последним цветком в букете "моральные стимулы" является честолюбие.
Думаю, что понятию "честолюбие" несколько не повезло. Чаще всего оно преподносится как негативное качество человека. А это далеко не всегда соответствует истине.
В словаре "честолюбие" трактуется как "жажда известности, почестей, стремление к почетному положению". Такое стремление является достоинством человека или его недостатком?
Честолюбие – категория весьма противоречивая. Это антипод вроде бы однозначно "положительного героя" – скромности. Если бы эти два человеческих качества можно было измерить количественно и "положить" на график, то максимальное значение скромности соответствует нулевому честолюбию. На другом конце оси координат все наоборот: максимум честолюбия, ноль скромности.
Далеко не всякий психотерапевт может определить ту "критическую точку", до которой накапливается здоровое честолюбие, чтобы, перевалив этот рубеж, превратиться в нездоровое, выдавливающее из человека остатки, как правило, дефицитной скромности. Тем не менее, очевидно, что в разумных дозах это качество необходимо любому, кто стремится к успеху. Независимо от сферы деятельности.
Если бы мне пришлось отвечать на вопрос, является ли для меня честолюбие движущей силой карьерного роста, то пришлось бы ответить:
– Каюсь, грешен!
Отлично помню удовлетворение от своего первого служебного кабинета – кабинета заведующего кафедрой. И не только оттого, что удобнее стало работать. Ласкала взгляд табличка на двери с фамилией и регалиями. И, конечно, на очередной карьерной ступени первого вице-губернатора персональная машина и спецсвязь в ней (занимающая, кстати, половину багажника) обеспечивали не только мобильность и оперативность в работе… Первое время пребывания в должности министра приятно удивляла легкость доступа к заповедным местам (закрытая зона Кремля, премьерский блок Белого дома), и к их обитателям ("первым телам").
Приятно было пошутить, перефразируя известный анекдот: думал ли ты, Сапиро, что когда-нибудь будешь спать с женой сенатора (министра)?
Возвращаясь к противоречивости "честолюбия", ради научной объективности и собственного оправдания добавлю пару слов по этому поводу.
Если без лукавства, то честолюбие – это еще и желание похвастаться перед людьми собственными успехами. Что в этом плохого, если таковые успехи действительно имеются? Особенно, если это "хвастовство" – твой отчет перед дорогими тебе людьми.
У моего друга Владимира Мовчана дома висит незабываемая фотография. На водительском месте крутого "Мерседеса" крупным планом запечатлена маленькая, сухонькая пожилая женщина в деревенском платочке. На ее лице одновременно и самоирония (смотрите, куда я уселась!) и уверенность в том, что она на этом месте по праву.
По праву, потому что это машина ее Вовки, который когда-то ушел из родного нищего дома служить в армию, а теперь – полковник, уважаемый человек – приехал отчитаться перед мамой о своем житье-бытье…
Я уверен, что высокая оценка этого бытия, услышанная от мамы, явилась для полковника Мовчана более ценной, чем именной пистолет, который вручили ему накануне, несмотря на то, что этой наградой он очень дорожит.
Подобную (полковничью) историю мне рассказывал и наш общий друг сенатор Валерий Федоров.
Отец Валерия Ивановича – из тех ковровских мастеровых, руками которых в самом прямом смысле создавалось славное русское оружие. Ковров – город небольшой, все друг друга знают, тем более что Иван Федоров был в нем человек не последний. Домой в отпуск Валерий Иванович приехал вскоре после получения полковничьего звания и, соответственно, положенной по рангу папахи.
Когда отец с сыном собрались вместе пройтись по городу, полковник начал одеваться в "гражданку". Эта попытка была немедленно и категорически пресечена Федоровым-старшим: "Надень форму и папаху!"
Потом они шли по улице рядом, и каждый третий встречный почтительно здоровался с отцом, и каждому из них он гордо представлял:
– Мой сын. Полковник!
Рассказывая это, Валерий Иванович посетовал: "Жаль, что отец не дожил до того времени, когда мог представить меня землякам генерал-полковником".
И я его понимаю. Отчитаться перед своими родителями о назначении федеральным министром я смог только перед их могилами на пермском кладбище…
Договорившись, что мотивация удачи – это коктейль, никак не уйти от вопроса: а каково распределение в этом коктейле моральных и материальных стимулов, мотивов?
В конце 1960-х на научном семинаре, который проводил основатель экономического факультета Пермского университета доцент И. Сандлер, обсуждалась тема соотношения материального и морального стимулирования работников. Докладчик построил график, из которого было видно, что при низкой оплате моральные стимулы почти не действуют и в разы уступают материальным. Но когда человеку уже хватает на кусок хлеба и крышу над головой, он начинает обращать внимание на моральные стимулы. Более того, наступает переломный момент, когда влияние моральных и материальных стимулов выравнивается (на графике кривые пересеклись в одной точке), а далее моральные стимулы приобретают большее значение (на графике – устремились вверх, оставив материальные ниже).
Сандлер подошел к графику и, ткнув карандашом в точку пересечения, спросил: "При какой зарплате это происходит?" Докладчик задумался: "Пожалуй, рублей 400–500". Снова пауза… и резко: "Впрочем, все зависит от коэффициента жадности конкретного лица".
Работающие со мною начальники и подчиненные не дадут соврать, что у Сапиро этот коэффициент был, конечно, не нулевым, но весьма малой величины. Получить премию, очередную прибавку за кандидатскую или докторскую диссертацию, гонорар за книгу было всегда приятно (и полезно), но главной "движущей силой" этот фактор никогда не был. Может быть, потому, что я вырос в достаточно обеспеченной по тем временам семье (мама работала главным врачом больницы, отец – главным инженером завода), в студенческие годы месяцами подкармливался на тренировочных сборах, а служебную карьеру начал с мастера прокатного (горячего!) цеха, нелегкая работа в котором сравнительно хорошо оплачивалась. При вполне приличном достатке родители жили весьма скромно. Может быть, даже слишком. Поэтому их потребности почти всегда были ниже возможностей. Женитьба эту умеренность не пошатнула. Жена потеряла отца в два года, а ее мама работала медицинской сестрой, зарплата которой не нуждается в комментариях. Тем не менее, запросы молодой супруги оказались в "среднесемейных" пределах. Оглядываясь назад, думаю, что, при реальных материальных возможностях семьи, молодой и (ей-Богу, не преувеличиваю, красивой) женщине идти на определенные самоограничения было не просто. Видимо, дело не столько в достатке, сколько в воспитании.
Не удивительно, что выражение "жадность фраера сгубила" было для меня органичным "с младых ногтей". Иногда, употребляя его на людях, будучи уже профессором и заведующим кафедрой, очень огорчал формального и неформального комиссара нашей кафедры Нину Борисовну Носову, которая очень хорошо относилась ко мне и искренне считала, что подобная терминология вредит моему профессорскому имиджу.
Иногда очередное повышение по служебной лестнице было сопряжено с понижением зарплаты. Почти на треть меньше я стал получать, перейдя из Академии наук в заместители председателя облисполкома. А зарплата российского министра оказалась в два раза меньше, чем у пермского спикера. В этих случаях я вспоминал ответ одного из бригадиров моей смены Ивана Воскрекасенко, который в ответ на мое поздравление с его появлением на заводской Доске почета выдал:
– Спасибо, конечно, но чести много, а денег – х..!
Оценивая рецептуру коктейля "Мотивация", я еще раз хочу предостеречь от крайностей. Рыночная экономика "по умолчанию" диктует необходимость не продавать свой труд по демпинговой цене. Но, когда самоуважение перерастает в жадность, я и сегодня вспоминаю о сгубленном не без причины "фраере".
Существует еще один не совсем здоровый карьерный мотив – показать, кто в доме хозяин. Идеология здесь проста, как солдатская портянка: до сих пор "деды" (начальники) доставали меня, теперь я покуражусь над "салагами" (подчиненными). В более мягком варианте – это возможность вкусить плоды субординации, прекрасное определение которой приведено у Константина Симонова: "Ты фельдфебель – я дурак, я фельдфебель – ты дурак!" С удовлетворением скажу, что в моей биографии ярко выраженные представители этого класса отсутствовали.
Следующим побудительным мотивом к достижению успеха назову такой: улучшение условий работы.
Прежде всего это может выражаться в получении аппарата помощников и отдельного рабочего кабинета. Если повезет – кабинета с комнатой отдыха.
В российский "социальный" карьерный пакет обязательно входит комфортное транспортное обслуживание. На короткие расстояния эту функцию обеспечивает персональный служебный автомобиль с водителем (на "западе" чиновник достаточно высокого ранга и мультимиллионер не считают зазорным сами садиться за руль, но у нас это как-то не прививается). Удобство преодоления длинных дистанций создают авиабилет в бизнес-классе или, что еще круче, персональный самолет.
В "улучшенные условия" входят такие разные, но одинаково важные позиции, как надежная и быстрая связь (вплоть до спутникового телефона) и возможность быстро и качественно пообедать.
Ко всему этому можно относиться по-разному.
С позиций борца с привилегиями – это неоправданные излишества. Я придерживаюсь другого мнения, которое имеет право претендовать на объективность по двум причинам.
Первая: большинство из этих "удобств" я имел в своем распоряжении и знаю их "вкус" не понаслышке.
Вторая: вот уже десять лет, как для меня все они перешли в категорию воспоминаний, так что меня трудно упрекнуть в том, что я защищаю собственные привилегии.
На определенном уровне служебной лестницы наличие аппарата помощников является не роскошью, а необходимостью. Иначе человек, принимающий решения ценой в сотни миллионов рублей (а кто-то и долларов), вместо того чтобы взвешивать все "за" и "против", встречаться с людьми, от которых зависит судьба проекта, будет тратить свое драгоценное время на технические, вспомогательные процедуры. Не говоря о том, что хороший секретарь, руководитель аппарата деликатно освободят шефа от тяжкого бремени общения с людьми с нарушенной психикой, взяв эту ношу на себя, а талантливый спичрайтер одной фразой сотворит ему "оптимальный" имидж…
Лично для меня большим карьерным стимулом было получение служебного кабинета с комнатой отдыха. Многолетние занятия спортом воспитали у меня почтение к режиму. Поговорка "Война войной, а обед по расписанию" – это мое. Если к этому добавить и "сон по расписанию" (включая дневной) – то дважды мое.