Вершины острова, покрытые лесом, долго приманивали нас, и однажды утром мы сели в автобус и поехали в горы. Проехав 17 километров по асфальтированному серпантину, на отметке "высота 983 м" мы вышли. Прошлись туда-сюда по лесу и, найдя козью тропинку, ведущую вниз, начали спуск. Я сделал посохи из подобранных сухих веток, на "трех ногах" стало идти легче. Мы с интересом смотрели на скудноватую флору, затаившуюся среди скал, на многочисленные террасы, рассыпанные по склонам холмов, где в прошлом выращивали овощи и зерновые; за этими террасами виделся тяжкий труд многих поколений островитян, но сейчас они заросли травой - никто не хочет заниматься тяжким и неблагодарным (по нынешним меркам) земледелием, выгоднее развлекать туристов, а продукты закупать из стран 3-го мира, благо этот мир после развала СССР увеличился, проглотив в себя 2-й мир - страны социалистической системы.
Через два часа, когда мы одолели больше половины спуска, - по прямой получается только 500 метров, хороша наша скорость! - начался дождь. Козья тропинка стала скользкой и опасной. Промокли до нитки, замерзли, и только спустившись почувствовали, что воздух стал теплее. После горячего чая прилегли отдохнуть, а через пару часов пришла боль в руки и ноги. От постоянной опоры на посох особенно чувствительной была боль в правой руке и правом плече. "Будем продолжать такие путешествия, полезно для мускулатуры, - сказали мы, - но только не завтра и не послезавтра". Когда из Клайпеды приехал наш друг Валерий, мы не рискнули предложить ему козью тропку, а взяли напрокат машину и провезли его по всему острову, заодно и сами осмотрели живописные места, включая один из мирадоров проекта Manrique.
На соседнем причале в марине стояла небольшая яхта "Csavargo" под швейцарским флагом. Золтан, владелец, работал в Женеве в международной организации по оказанию помощи бедствующим странам. Чаще всего он ездил в ныне бедствующую Венгрию, откуда родом его родители. Сабина, его жена, служила священником (так и хочется сказать: священницей) в какой-то протестантской церкви (римско-католическая церковь - наиболее консервативная - не допускает женщин на амвон). Это была молодая, чуть за тридцать, симпатичная пара, взявшая отпуск на полгода. На яхте, доставленной на колесах из Женевского озера в Средиземное море, они совершали "тур" по Атлантическому океану. Несмотря на молодость, оба они были людьми думающими и понимающими происходящее в мире. В беседах наши взгляды совпадали, и мы с Гиной искренне привязались к ним. Не любили мы, надо честно признаться, только американцев. Один из них на мой вопрос: "Почему вы держите военные базы и войска в Испании?" ответил: "Мы защищаем американскую демократию!" - "Ну и защищайте ее на здоровье у себя дома, а не здесь", - сказал я. Как-то недалеко от нас швартовалась прибывшая яхта. Флаг - США. Я подошел к причалу, помог завести швартовые концы и, глядя на двух американцев, готов был испортить им настроение. (Гина теперь уже отходит от меня, как только видит, что я приближаюсь к американцам.) Но когда я начал говорить что-то об американском терроризме, один из яхтсменов тронул меня за плечо и сказал: "Вы совершенно правы, американская нация самая дурная и необразованная. Я гражданин США, но родом из Италии и имею право так говорить. Американцы, как зашоренные лошади, с мышлением узким, как линия между шор. Пришел с работы домой, сел с бутылкой пива у телевизора и слушает развесив уши "геббельсовскую" пропаганду о чудной американской жизни, и с мыслью: "Мы, американцы, лучше всех", - засыпает". Я крепко пожал руку итальянскому американцу (или американскому итальянцу - и так можно сказать) и вернулся к себе чуточку успокоенным.
В солнечные дни я выносил на причал секстан, приглашал Золтана с Сабиной (и Гину, конечно, куда ей деться!) и начинал учить их "садить" солнышко на горизонт, но чаще - на волнолом. Чтобы увидеть горизонт, нужно было идти на тот же волнолом, скрывающий морскую даль. Объяснял суть морской астрономии, чуточку гордясь, что могу сказать по-английски слова "высота", "склонение", "часовой угол". Как тяжело и постепенно учился я этому английскому языку. В капитанской работе вроде бы достаточно было написать правильно радиограмму, понимать команду лоцмана. Не все наши советские капитаны даже в торговом флоте (не говоря уже о рыболовном) были большими знатоками английского. Поэтому некоторые иностранные лоцмана учили на русском команды для маневров. Нельзя сказать, что капитанам было стыдно, минимум-то у них был. Но в то, советское, время русский язык был вторым популярным языком в мире после английского, на нем говорило или использовало его более 400 миллионов человек (данные ООН). Когда мы встретились с Гиной, нашим языком был язык любви, нам не нужны были слова, достаточно было взглянуть друг на друга, чтобы все понять. Но Гина все-таки пошла на вечерние курсы русского языка в Лондоне и неплохо выучила его. После школьной программы русского, изучаемого в ГДР, все вылетело из памяти без практики, как и мой немецкий. До сих пор удивляюсь, за что мне поставили "пятерку" в аттестате зрелости. За моими плечами был английский (с азов): 3 года в мореходке, 4 года на судоводительском факультете Калининградского технического института, потом я по-новому зубрил его на судне "Калвария" (в два рейса я брал для экипажа учителя английского). Буду честным: по-настоящему я начал говорить по-английски только с Гиной, только когда переехал в Англию. Иногда, устав от него, от английского, переходил на русский, говорил минут 30–40, затем, забывшись, снова начинал "спикать" (to speak - англ. "говорить"). За годы плавания на "Педроме" я прочел сотни английских книг, но чувствую, мой английский разговорный - примитивный, так как общаюсь и говорю в основном только с Гиной, и это чаще всего бытовая терминология, хотя при вдохновении в компании англоязычной могу говорить о высоких материях, о политике или навигации.
Определение или правильнее - уничтожение девиации магнитного компаса (девиация - отклонение стрелки компаса судовым "железом") на яхтах редко кто делает сейчас, в эпоху GPS (спутниковая навигационная система, дающая постоянно точную позицию и путь корабля). Может быть, только "бравые" капитаны вроде меня с просвечивающейся через морскую дымку ностальгией по старым временам, когда магнитный компас был главным навигационным прибором, водили разными курсами маленькое судно-яхту на створной линии порта, брали пеленга, a затем вычерчивали синусоиду поправок, которая из-за относительной точности пеленгов была не всегда классической. Из посещенных мною сотен яхт я видел таблицы девиации только на одной - стальной яхте "Boekrah".
Солнечным днем мы вышли на рейд, пригласив к себе на борт наших немецких друзей с яхты "Nadir", чтобы показать, как определять девиацию. Никакого девиационного полигона здесь не было, поэтому пришлось сотворять знак (маленький маячок) на волноломе с маяком San Cristobal. Я взял пеленга на створ на 8 румбах - этого достаточно для практического использования данных, и мы вернулись в порт. Разложив навигационную карту на столе, вдруг обнаружил, что на ней отсутствует знак волнолома. Карта была надежная, советская, но не первой молодости, а знак этот установили только 4 года назад. Я свернул ее в рулон и пошел в службу капитана порта. В кабинете с табличкой "Гидрография" молодая женщина дала мне испанскую карту, с которой я скопировал уголок с не так давно поставленным знаком. "Заодно дайте мне и координаты маяка". Женщина достала из шкафа большую папку, вынула кальку с координатами и описанием маяка. "Не так давно гидрографы сделали привязку", - сказала Маргарита (я уже знал ее имя). С координатами "в кармане" я вернулся на яхту, нанес знак на карту и стал проверять позицию маяка. К моему изумлению, маяк "сполз" на одну милю в море. "Наверное, неправильно переписал координаты", - подумал я и трусцой побежал в capitania. Маргарита уже собиралась на обед, но, увидев меня, запыхавшегося, вернулась в кабинет. Она была крайне удивлена моим объяснением, и мы с ней снова проверили документ. "Приходите с женой на маяк в воскресенье, я вам покажу все его "внутренности", и, если захватите с собой GPS, мы проверим, что неладно с этим документом".
Для нас с Гиной это было чудесное приглашение: вместе мы побывали уже на многих маяках, а моя коллекция пополнится еще одним необычным из-за ошибки в координатах. Маяк San Cristobal был построен в 1906 году на крыше дома смотрителя. В 1978 году сооружена новая классическая башня, внутрь которой нас повела Маргарита. По спиральной лестнице мы поднялись наверх, осмотрели оптическую систему, аварийную газовую горелку, автоматически зажигаемую в случае обесточивания. Маргарита по специальности геолог, позже изучала электросистемы и вот уже десять лет работает смотрителем маяков на острове La Gomera (их всего 4, San Cristobal - главный). Спустившись вниз, мы включили GPS, обошли вокруг башни. Глобальная навигационная система дает точность ±10 метров. Координаты маяка, естественно, оказались такими, как показано на адмиралтейской карте, а не на документе. "Казнить надо таких специалистов", - сказала расстроенная Маргарита, а Гина рассмеялась и добавила по-украински: "Вбил мало" (я научил ее некоторым фольклорным выражениям вроде "крыша поехала" и пр., и она иногда вставляет их в английскую разговорную речь: эффект - на всю ивановскую). Через две недели вышел очередной номер журнала "La Gomera hoy" ("Гомера сегодня"), в котором издатель-журналист Alvaro напечатал хорошую статью о маяке и Маргарите, а в конце статьи поместил коротенькую фразу: "Один русский капитан нашел ошибку в одну милю в официальных координатах San Cristobal". "Знай русских!" - рассмеялся я.
На понтоне "В" - напротив нас, где нет электричества - стоит, и, видимо, давно, яхта "Cantabrica" с потрепанным британским флагом, правильнее сказать, с кусочками флага. На ней живет семья: Екатерина - англичанка, Ханнес, ее муж - немец и трое детишек - шести, пяти лет и годовалый. Своей кормой они стоят в каких-то десяти метрах от нас, и мы из чисто житейского любопытства часто наблюдаем за ними. Дети везде остаются детьми: если приспичило пописать - они без лишнего стеснения приседают на корточки и делают за борт. Они радуются всему и долго не держат обиды. Поэтому мы слышали больше смеха, чем плача. Хотя плач на этой яхте должен быть. Ханнес не работает, часто пьет, кажется, балуется наркотиками; живут они на пособие, которое он получает из Германии как безработный и многодетный. Его отец - уважаемый человек, почетный консул ФРГ на Азорских островах. Екатерина страдала от такой жизни, дети не были ухожены из-за бедности. Мы встречали их иногда в городе, детишки были одеты не в лучшее. Приехала Екатеринина подруга из Англии, посмотрела и сказала: "Как ты живешь, глупая! Бросай этого пьяницу и уезжай, я помогу". Екатерина сказала мужу, что забирает детей и едет в Испанию. Вечером они все сидели в кокпите, и мы слышали, как Ханнес плакал: "Я люблю моих детей".
У нас был гость - наш друг Брайн из Лондона, Гинин кинооператор. В погожий день мы решили прокатить его по морю, подняли утром паруса и пошли в соседний порт Santiago - на юге острова. Погода была почти маловетреная, и все было хорошо. Возвращались под вечер. Подходя к марине, увидели вертолет, который летал тревожными галсами вдоль побережья, как будто искал что-то в море. Швартуясь, мы заметили, что около яхты с детьми стоят несколько полицейских и разговаривают с Екатериной. Оказывается, Ханнес вчера оставил в офисе марины письмо для жены и исчез. В письме он написал, что не может жить без детей и уходит к звездам, то есть уходит из жизни. Два дня вертолет и катера искали тело. Екатерина обнаружила, что со всех фотографий муж вырезал свое лицо, как бы не желая, чтобы его узнали по снимкам, исчезли паспорт и теплые ботинки (был конец января). Через несколько дней вдруг звонок в марину из Германии - Ханнес. "А папа говорил, что пойдет к звездам, - сказала нам маленькая 6-летняя дочка Екатерины, - а пошел в Германию". Произнесла она это таким наивным детским голоском, видимо, не осознавала, что значит "уйти к звездам".
Гина испекла вкусный яблочный торт, и пока дети ели угощение, мы беседовали с Екатериной. Она сказала, что ее подруга нашла место в Испании, где можно жить и работать, и завтра она уезжает туда. Мы оставили ей наш почтовый адрес и просили написать. Но, видимо, на новом месте было не до писем. Гинин торт ел также и друг Екатерины и Ханнеса, Igor. Он уже давно навещал их, а последнюю неделю, в отсутствии Ханнеса, помогал Екатерине, гулял иногда с детьми в городе. Спустя несколько дней, когда мылся в душевой марины, я вдруг услышал, как кто-то насвистывает, и насвистывает очень правильно, почти артистично мелодию нашей русской "Катюши" ("Расцветали яблони и груши…"). "Земляк", - подумал я и выскочил голышом из кабины. Возле умывальника стоял молодой, лет под тридцать, человек и продолжал с явным удовольствием свой репертуар. "Вы русский?" - "Украинец". - "Но вы насвистываете русскую песню". - "Нет, это украинская песня, меня научил ей отец", - ответил он по-украински. Я усмехнулся над таким объяснением "украинской песни". "Подождите меня, я оденусь", - попросил его. По-русски мой собеседник - он назвался Игорем - не говорил, что было странно, и мы стали размовляти на рiднiй мовi. Отец Игоря из Западной Украины, после войны поселился в Англии. Был ли он остарбайтером, что сомнительно, так как их выдворяли домой в 1945 году, скорее всего, он служил в дивизии СС "Галичина", сформированной из западноукраинских националистов. Дивизия прославилась своей зверской жестокостью, убивая русских солдат и гражданское население. Даже немцы удивлялись, с каким садизмом резали носы, уши, половые органы русским пленникам эти "щiрi украiнцi". (Кстати, как мне удалось выяснить, один батальон этой дивизии в январе 1944 года был под Гомелем, и не исключено, что эти западноукраинские эсэсовцы убили моего отца). Для меня эти люди - не украинцы, не славяне. За 600 лет после распада Киевской Руси галицийские земли (Галицкая Русь) и люди, населявшие их, находились под мадьярами, поляками, австрийцами и другими наместниками, вырубившими под корень все доброе, славянское и создавшими новую расу людей, жестоких, ненавидящих своих соседей. Настоящие украинцы называют этих людей презрительно: "западэнцы". Но эти "западэнцы" прочно захватили сейчас власть на Украине и, верьте, добрые люди, или не верьте, возродили дивизию "Галичина", которая при малейшем правительственном кризисе прибывает ночью в Киев на защиту продавшегося Западу и соросам президента.
Мать Игоря - итальянка - убежала от мужа, оставив ему сына. "Отец, - рассказывал Игорь, - был жестковатый". Этот отец не разрешал сыну общаться с английскими детьми, и до 8 лет Игорь говорил только по-украински. (Все время думаю, откуда отец знал "Катюшу"?) Закончив школу, Игорь, по примеру матери, ушел от отца, работая где-нигде. Он признался мне позже, когда мы подружились, что имел небольшие проблемы с мозгом, но тихопомешанным его не назовешь. Мышление его было здравым, он любил наблюдать за людьми и изучать их. "Это мое занятие", - сказал английский земляк (мы все время говорили с ним на украинском, только в присутствии Гины переходили на английский). Игорь прошел пешком Францию, Италию, Испанию. Без денег. "Деньги - неважно, богатые люди часто бедны мыслью", - его слова. На Гомере он живет три года, не работает. Я постеснялся спросить, чем он питается, видимо, подкармливают люди, вроде Екатерины, с которыми он знаком. По-горьковски можно назвать Игоря босяком с доброй душой, он ни разу не сказал плохого о ком-либо.
После отъезда Екатерины Ханнес вернулся на яхту, сказал нам, что идет на Азоры к отцу, и вскоре поднял паруса один, без Игоря. Хотя, оказывается, Игорь прибыл на Гомеру на яхте как матрос. Через шесть месяцев мы увидели старую "Cantabrica" и Ханнеса на острове El Hierra, самом южном в архипелаге. В разговоре с нами он промолчал насчет детей и жены, а мы постеснялись спросить его.
На нашем понтоне (плавучем причале) стояла английская яхта с итальянским названием "Sole vivente" ("Живое солнце"), (Так и хочется запеть по-итальянски от таких звучных слов.) Хозяин ее, пожилой, но бодро шагающий мужчина, знакомясь со мной, представился: "Captain Miroslav Tsar". Естественно, меня заинтриговали не только славянские имя и фамилия, но и титул "Captain" - "Капитан". Я думал, он мой коллега, а оказалось, что летчик. С 1940 года был на фронте, а после войны летал пилотом-командиром (поэтому и "Captain") на пассажирских самолетах. "Небольших", - уточнил Miroslav. Выйдя на пенсию, много лет путешествует на яхте, иногда один, иногда с подругой. "Много их было у меня, хороших и так себе. Иногда одному проще быть на яхте, чем с капризной девицей". Я спросил о его национальности. "Англичанин". - "Но имя Miroslav - славянское". - "Мой отец из Австро-Венгрии, может, он был славянином". - "Ты знаешь, что значит Мирослав?" Мы, оба капитана, сразу перешли на "ты" - в английском языке "ты" и "вы" - одно слово "you", - но мы чувствовали в этом слове только "ты". "I think it is from the word "mirror"" ("Я думаю, это от слова "mirror" - зеркало"), Я расхохотался громко, чуть не до слез. С соседних яхт люди стали посматривать на нас - что случилось? "Тебе никто за твою жизнь не объяснил значение имени "Мирослав"?" - "Нет, ты мой первый русский". - ""Мирослав" - это "Мир славить", то есть быть мирным, не быть агрессивным. Мистер Буш или рабби Шарон (в то время правитель Израиля) не могут быть "Мирославами"". Я старался как можно доходчивее перевести на английский "мир славить", но нет у англичан подобных имен. Миролюбивые по своей натуре славяне давали детям такое красивое "мирное" имя. Исключение из миролюбия - только поляки, отличающиеся агрессивностью (так говорит история). Во-первых, римско-католическая церковь подталкивала их к распространению католицизма на восток, во-вторых, после изгнания евреев из Испании в XV–XVI веках в Польше обосновалось мировое еврейское правительство. Кстати, Лжедмитрий I был польским евреем. Он прошелся со своим войском через мое село Пушкари и Новгород-Северский. (Было когда-то Новгород-Северское княжество и была землячка наша - княжна Ярославна. Не знаю, разрешают ли сейчас "израильтяне" изучать в русских школах "Слово о полку Игореве", все больше грязи печатают они об этом литературном памятнике.)
Мы подружились с Мирославом и часто общались. От политики он был далек, его взгляды были довольно консервативными, типичными для английского среднего класса. Когда мы сказали, что пойдем в Южную Америку и наверняка будем в Буэнос-Айресе, он дал нам телефон его сестры Odette, живущей там. Через полтора года мы позвонили по этому номеру. "Мне будет интересно встретиться с людьми, которые знают моего брата", - ответила женщина и пригласила нас к себе. В центре Байреса (так аргентинцы сокращенно называют свою столицу) мы нашли двухэтажный дом, зажатый между двумя "полунебоскребами".