(Odette потом сказала: "Все стараются выжить меня из этого места, чтобы соорудить небоскреб, сулят большие деньги, а я - ни за что".) Дверь открыла прислуга в белом фартуке и белом чепчике. Сестра Мирослава оказалась upper-class леди. Дом, который с улицы выглядел скромным, внутри смотрелся дворцом с садом, с богатыми комнатами, шикарной дорогой мебелью. Odette опять повторила, что ей очень приятно встретиться с нами, знакомыми с ее братом. Нас пригласили к столу, на котором стояло легкое угощение из дорогих сыров и еще что-то изысканное. Спросив, что я пью, она взяла из буфета бутылку 15-летнего Malt Whisky, а себе и Гине налила шерри. Мы рассказали о встрече с Мирославом. Odette рассмеялась: "Это он сам придумал себе это имя, на самом деле, по паспорту, его имя Harvey". Ну что ж, Гина тоже по паспорту Georgia-Wilhelmine, но еще в детстве ей не нравилось это имя Georgia и она "нарекла" себя Гиной. Сестра Harvey-Мирослава вышла когда-то замуж за аргентинского летчика (сейчас она вдова), который занимался авиационным бизнесом и вскоре стал миллионером. "Муж построил этот дом в 50-х". Она показала нам сад, оранжерею. "Двое детей моих разъехались в разные страны". - "Не скучно жить одной?" - "Нет, я общаюсь с людьми моего класса, иногда меня навещают дети, даже Мирослав, - она улыбнулась, произнося это имя, - пару лет назад приезжал". Odette была приятной женщиной, легко вела беседу с нами. Это умение беседовать изредка наблюдается среди людей высшего общества, как и у дипломатов. Мы тепло распрощались с ней и вышли на вечернюю улицу.
Когда мы с Гиной стали "яхтсменами", о Федоре Конюхове мы знали "ничего". Первый раз я услышал это имя в Ленинграде. В книжном магазине я попросил что-нибудь о яхтах. "Сейчас ничего не имеем, но недавно была даже книга Конюхова". Это "даже" заставило держать в уме незнакомое имя - видимо, какая-то знаменитость. Мы "скользили" вдоль побережья Франции, прячась в портах от непогоды - была глубокая осень. Выйдя из порта Ле-Турбаль, направились в Sable d'Olone, но яхт-клуб ответил нам по радио, что принять нас не сможет, все причалы заняты, готовится старт международной яхтенной гонки "Around alone" - "Один вокруг света". Пришлось зайти на остров lie d'Yeu. Заштормило. Мы бродили в моросящий дождь по небольшому городку, благо имели шербурские зонтики. В киоске купили французскую газету. Кроме "мерси" и "бонжур" мы ничего не знаем из этого красивого языка. Но тем не менее, присев в кафе выпить эспрессо, раскрыли газету и увидели репортаж из Sable d'Olone, фото русского гонщика Конюхова и его яхты с большими цифрами "8848" на борту. Газетная фотография показывала черноволосого мужчину с большой бородой и длинной шевелюрой, и я неприязненно подумал: "Наверное, еврей". (Я не антисемит, но власть в России опять захвачена евреями, и нет у меня, изгнанника, мотива любить их.)
Из-за штормовой погоды старт гонки откладывался, но все- таки она началась, несмотря на сильный ветер. Из французской газеты мы узнали, что цифры на борту показывают высоту Эвереста, куда Федор поднимался с группой русских альпинистов. Это было уже что-то необычное: альпинист высшего класса и яхтенный гонщик высшего класса. Позже, когда мы познакомились с ним и стали друзьями (таких друзей, как мы, у него, конечно, тысячи), поняли: у этого человека все его деяния только высшего класса, будь то пересечение Гренландии на парусном бауэре или поход на Северный Полюс, а позже - и на Южный Полюс, восхождение на самые высокие горы каждого континента или пересечение Атлантики на гребной лодке (мировой рекорд), гонки на собачьей упряжке по Аляске и четыре кругосветки на яхте в одиночку. Он же художник, замечательный художник (у нас хранится подаренный им альбом его картин), и член Союза писателей. Как может человек сделать так много? Невозможно описать даже вкратце все его подвиги. В советское время он наверняка бы получил звание Героя Советского Союза, но нет Союза - нет Героя. Он просто РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК ФЕДОР КОНЮХОВ.
Мы встретились с ним в порту Сан-Себастьян на острове La Gomera, откуда он собирался грести на лодке через океан. Я не могу сказать, что он излучал какие-то волшебные флюиды, но с первого рукопожатия почувствовал, что знаю этого мужчину всю жизнь, что он мой друг.
Федор доставил на La Gomera свою гребную лодку, построенную в Англии. С ним приехала его жена Ирина, красивая, умная русская женщина, доктор наук, писательница, и сын Оскар со своей женой. Оскар работает у отца "менеджером", то есть помогает Федору организовывать все походы. Разговорившись с Оскаром о положении в России, мы согласились, что страна разрушена сионистами и находится сейчас в их руках. "Ты сильно не любишь евреев?" - спросил Оскар. "Сильно или не сильно - это не вопрос. Вопрос - за что их любить?" Оскар поведал печальную историю, как еврей убил Ирининого отца, который работал директором НИИ (научно-исследовательского института). Заместителем у него был еврейчик. Однажды этот заместитель написал грязную кляузу на отца Ирины, у того случился инфаркт и он умер. Еврейчик стал директором. "Я никогда не забуду и не прощу", - сказала позже Ирина. В одной из книг она пишет:"Русский человек не может переступить порог нравственности. А для еврея он не существует. Поэтому евреи, не зная морали, добиваются нечистым путем успехов в бизнесе".
Мы встречались с Федором почти каждый день. Не могу сказать, что я ему помогал, но в подготовке к походу что-то подпаяли вместе, я нашел кое-какие электроконтакты, нужные ему, и дал моток толстых капроновых ниток. Он сидел в своей маленькой лодке, укладывая контейнеры-банки с питьевой водой (они же служат балластом), а я стоял на причале. И мы говорили. Я больше слушал: Федор - удивительный рассказчик. Он был первым альпинистом, которого я увидел в своей жизни, и я растопырив уши слушал рассказ о том, как сложно и опасно подниматься на высочайшую гору Джомолунгму, что значит на языке шерпов, местных жителей, - "Богиня - мать Земли". Гору незаслуженно называют "Эверест". Мистер Эверест был всего лишь руководителем геофизической службы Британской Империи в Индии в 1852 году. Первыми на пик поднялись в 1953 году новозеландец Хиллари и шерп Норгей. Хиллари получил от королевы Елизаветы (уже не императрицы) рыцарский титул и стал знаменитостью. Шерп, его товарищ по восхождению, остался в тени. "Мавр сделал свое дело - мавр может удалиться". К 2007 году на вершине Джомолунгмы побывало уже несколько тысяч человек. Годы тренировок, мастерство и отменное здоровье теперь уже не обязательные условия для восхождения, за деньги специалисты-альпинисты доставят тебя на вершину и обратно. "Это стало похоже на цирк, только клоунов у нас больше", - говорят старые альпинисты, протягивая веревочные перила для капризных мультимиллионеров, решивших похвастаться покорением Эвереста. Но трагедий и здесь хватает. Опытные альпинисты утверждают, что главное не забраться на пик, а спуститься с него живым. Более 200 человек остались на склонах этой горы навсегда, в том числе и русские. Эверест стал кладбищем альпинистов. Коммерция - а часть восхождений делают в коммерческих целях - всегда убивает нравственность. С вмешательством тугого кошелька стало расти число тех, кто не считает нужным оказать помощь гибнущему коллеге. В 1996 году трое индийских альпинистов из-за сильного ветра не смогли добраться до цели и не успели вовремя спуститься вниз. Через несколько дней проходившие по тому же маршруту двое японцев заметили несчастных, которые были еще живы, и… передохнув рядом с умирающими, продолжили восхождение. Когда после успешного штурма пика японцы спускались вниз, один из индийцев был еще жив. Но и на этот раз ему не оказали никакой помощи. "Эверест - не место для морали", - сказали японцы, ничуть не оправдываясь, а просто рассказывая об увиденном. Подобные случаи упоминаются все чаще. Дикая капиталистическая идеология убивает все человеческое у "псевдочеловеков" - по-другому этих японцев и иже с ними назвать нельзя. Великий советский бард Владимир Высоцкий говорил: нужно горами проверять людей.
Федор - заядлый рыбак; невольно станешь им, если большая часть жизни - в море. Он уговорил меня выйти с ним на "Педроме" порыбачить. С нами был Оскар, они набрали массу (по моим нерыбацким понятиям) всяких спиннингов, лесок и пр. Но как мы не старались - "кина не вышло": ни одна рыбешка не зацепилась за крючок. Мы вернулись и купили рыбу на базаре - так делают некоторые невезучие рыбаки. Второй раз мы пригласили на борт Ирину и Федора, подняли паруса и пошли в соседний порт Сантьяго. Погода была чудесной, легкий бриз, солнце, и под стать погоде - чудесное настроение. Гина и Ирина толковали на английском о чем-то сугубо женском, а мы с Федором говорили о навигации. Я был неопытным яхтсменом в то время, и любой совет мудрого знатока парусов был для меня как глоток воды для путника в пустыне. Когда я рассказал, как мы хотели зайти в Sable d'Olone, откуда он стартовал в гонке "Один вокруг света" ("Around alone"), Федор слегка улыбнулся: "Русские гонщики не имеют большого опыта в таких соревнованиях, им далеко до французов". (Гонку выиграл француз.)
К югу от Австралии на "ревущих сороковых" у Федора случился "broaching" (если не ошибаюсь, в русской терминологии - тоже "брочинг") - ситуация, когда шквал кладет сильно запарусившую яхту на борт и мачта почти касается воды. В общем-то это не столь необычное происшествие, не столь "смертельное": после какого-то короткого периода шквал стихает и яхта снова возвращается в нормальное положение; плавание и жизнь продолжаются, только вычерпай воду из кабины. Но у Федора произошло необычное: па- рус-грот "зачерпнул" воду, и яхта не могла выпрямиться, лежала на борту. Был ветер, волна и холод. В полузатопленной каюте нельзя было находиться. Федору пришлось сидеть, привязавшись страховочным поясом, на голом борту яхты трое суток. Он сидел, обрызгиваемый холодной водой и обдуваемый холодным ветром. "Ревущие сороковые - это совсем не то, что сороковая параллель Парижа. Я застудил там почки и долго потом мучился", - говорит Федор. Он сидел согнувшись на скользком борту полуопрокинутой яхты и ждал смерти. Он был один в безмолвном океане, и помощи ждать было не от кого, хотя EPIRB, радиобуй, подающий сигнал "SOS" через спутник, и был активизирован. Но берег, в данном случае - австралийские ВМС, никогда не торопится посылать корабли на поиск, требуются определенные условия, чтобы быть уверенным, что этот сигнал не фальшивый (до 80 % сигналов с яхт - фальшивые): должен сработать второй буй (на гоночных яхтах их два). По каким-то причинам замерзающий Федор не смог послать второй сигнал. Несколькими годами раньше Tony Vonimore - американский яхтсмен - оказался в кабине перевернутой яхты, у которой отвалился массивный киль. Топу с отрубленным пальцем просидел под яхтой несколько дней, но было включено два буя, и австралийский фрегат спас его. У Федора не было возможности повторять "SOS" и не было надежды выжить. "Единственная надежда была на Николая-угодника, моего покровителя", - и он дотронулся до маленькой иконки, висящей на груди. Я - до глубины души атеист, всегда снисходительно смеющийся над верующими в бога людей, - слушал Федора и понимал, почему он глубоко верующий: когда остаешься наедине с природой, равнодушной к твоей беде, с природой, которой все равно, будешь ты жив или превратишься в мертвый протеин и станешь пищей для рыб, с природой чаще жестокой, чем доброй, когда ты один в целом океане и ни одного живого существа человеческого вида на сотни морских миль, то ты готов поверить в любого духа, тебе он нужен - или ты сойдешь с ума еще до наступления смерти. У многих яхтсменов-одиночек, длительное время находившихся в изоляции от себе подобных, то есть от людей, были галлюцинации: на яхте появлялся то "святой", то адмирал Нельсон, то пират Дрейк. Федор когда-то в молодости чуть не стал семинаристом, его чувствительной душе художника нужен был духовный образ, и смельчак нашел его в мифическом Николае-угоднике, иконку с изображением которого он всегда берет с собой в походы.
Холодный, голодный, сидел Федор многие-многие часы на полуопрокинутой яхте в бушующем океане в ожидании то ли смерти, то ли чуда. И чудо свершилось. Парус, зачерпнувший воду, разорвался по шву, и яхта не спеша поднялась. "В Sable d'Olone, - продолжал свой рассказ Федор, - перед началом гонок я видел, что нитки швов на гроте уже старые и нужно бы прострочить новые швы. Но парусный мастер был сильно загружен, и я вышел в плавание так. Сделай я ремонт парусу - вряд ли ты, Петр, услышал бы мой рассказ". Он не сказал, что его спас Николай-угодник, но я видел глубокую веру в это. Ну что ж, такой человек, как Федор Конюхов, может позволить верить не только в себя самого, но и в бога. Тем люди и отличаются друг от друга, что у каждого из нас есть духовность, своя душа и вера.
Мы вчетвером провели чудесный день на борту нашей маленькой "Педромы" и были рады тому душевному теплому контакту, который установился между нами. Такой контакт возможен только с хорошими добрыми людьми. Через несколько дней Ирина пригласила нас к себе на русский борщ. "Когда закончим наши странствия, - сказал Федор, - купим с Ириной яхту и будем жить на ней, как вы". Но мне кажется, он никогда не оставит свои путешествия-странствия, покой ему только снится. Продолжай, Федор, славить Россию, иначе без таких богатырей-былинников стыдно будет нам всем называть себя русскими. На прощание Федор подарил мне книгу Алена Бомбара "За бортом по своей воле", которую он брал в рейсы. Книга просолена, подклеена, но для меня она просто реликвия.
На этом можно было бы закончить главу о Канарах, но у нас было одно не совсем приятное приключение на острове La Palma. Остров этот, как и почти все острова архипелага, образовался из вулкана и прилегающей к нему территории. Как нет в мире двух одинаковых островов, так нет и двух одинаковых вулканов, хотя некоторые классические конусы смотрятся как близнецы, будь то покрытый снегом Ключевской на Камчатке или зарумянившийся от заходящего тропического (почти) солнца вулкан Тейда на Тенерифе. Вулкан острова La Palma имеет кратер необычный. Поднимаясь к нему, мы видели только глубокий гигантский овраг, напоминающий сверху своей конфигурацией головастика (взгляните на фото). Сужающийся желоб, по которому в 1949 году текла лава, доходит до берега и касается вод, как бы рассекая остров на две части. Геологическая структура острова такова, что при очередном извержении кусок его может соскользнуть в море, вызвав, по утверждению ученых-вулканологов, гигантское цунами высотой до 100 метров. Кстати, Гинин зять Хосе - вулканолог из Чили, защищающий сейчас докторскую диссертацию в Кембридже, подтверждает это.
Если, недайбог, это случится, то волна со скоростью 500 узлов дойдет даже до Нью-Йорка и произведет колоссальные разрушения. (Если до этого там не произойдет взрыва атомной бомбы, что прогнозируется.)
Сходить на остров La Palma нам посоветовал англичанин со стоящей недалеко от нас яхты, морской капитан-пенсионер. Это единственный живущий и плавающий на яхте морской капитан, встреченный нами. Мы знали несколько летчиков-пилотов (на Западе их называют капитанами), один из них даже летал командиром на "Конкорде", но коллег - морских капитанов почему-то мало на яхтах. Может быть, они в силу специфической работы - оторванность от семьи, стрессы и т. п. - не долгожители. Когда-то в семидесятых я, в то время молодой капитан, побывав на похоронах нескольких коллег, умерших от сердечного приступа, изрек афоризм: "Капитаны, как маршалы, на пенсию не выходят". Разница только в том, что маршалы из-за своего высокого звания числятся советниками до самой смерти, даже если страдают порой маразмом, как Брежнев, а капитаны, многие капитаны просто не доживают до пенсионного возраста - 60 лет. Именно из-за стрессовой работы наши профсоюзы, а возглавляла их в ту пору женщина, Матросова, добились для капитанов выхода на пенсию в 55 лет. Но это произошло за несколько лет до захвата израильтянами-сионистами СССР.
Мы побывали в двух портах острова La Palma - Santa Cruz и Tazacorte. В марине последнего, вернее, в ковше будущей марины, отгороженном волноломом от моря, стояло много местных катеров и несколько яхт. Сложно было найти свободное место среди них, пришлось отдать и кормовой якорь типа "шрапнель", который мы забрали на "Педрому" с нашего маленького речного катера "Little Kalvaria" на Темзе (перед покупкой яхты мы продали катер). Став на два якоря, мы отважились отправиться на экскурсию по острову и кроме основного, как я говорил, довольно "неклассического" кратера вулкана Cumbre Vilja ("Старая вершина") увидели цепочку мини-вулканчиков, идущую по гребню горы до самой низины в южной части острова. Они смотрелись как искусственно сделанные пирамиды, и мы называли их "бонсай-вулканами" (карликовые деревья, выращенные в Японии, называются "бонсай-деревья"). Лава когда-то пробивалась через почву, как гейзер, и, застывая, сделала эти пирамидки.
…Кормовой якорь мы не смогли выбрать: на дне бухты было много оставленных тросов, цепей и якорей, пришлось к ним добавить и наш, благо был он на старой веревке, которую обрезали после получасовых попыток спасти десять английских фунтов - столько мы заплатили в Лондоне за складывающийся четырехлапый якорь. Носовой якорь, к счастью, вышел из воды чистым, и мы в десять утра покинули порт, надеясь быть к вечеру в Сан-Себастьяне на Гомере.
Погода была хорошая, мы никогда не выходили в море при ветре 5 и выше баллов, хотя и при таком ветре кое-кто из "мореманов" после короткого периода маловетрия говорит: "Заштормило".
Подняли оба паруса: грот с двумя рифами (на всякий случай) и стаксель, закрученный на одну четверть. Оба "полотнища" неплохо забрали легкий бриз, дующий с берега в наш левый борт; мы остановили машину и побежали, радостно щебеча, вдоль обрывистого берега. Солнце еще не поднялось из-за гор, и теневые складки обрыва смотрелись мрачновато, воскрешая нерадостные воспоминания о входе в порт Бильбао. "Здесь "катабатика" наверняка не бывает, в лоции об этом ни слова", - сказал я Гине. Мы шли в одной миле от берега, черта которого позволяла держаться ближе к ней, но, впереди должны были вскоре "замаячить" скалы, вынесенные в море, как изваяния.
Мы уже видели их черные изломанные очертания, как вдруг ветер стал резко усиливаться. Я схватился за линь завертывающего устройства, а Гина ослабила шкот стакселя. Нужно было закрутить парус до минимума, а затем убрать грот. Но что-то случилось с этой системой, и стаксель не хотел закручиваться.