Ельцин – человек, который помог России, как никто другой в ее истории, продвинуться в направлении свобод, а по существу, продвинуться в преобразовании раба в свободного человека. Нам в советских школах навязывали идею, что крепостное право отменили потому, что хотели сбросить ненавистных помещиков, крепостные крестьяне хотели свободы, независимости. А как я узнал чуть позже, когда стал самостоятельно интересоваться историей, все было с точностью до наоборот: крепостные не хотели и бунтовали против того, что их лишали хозяина. Они привыкли, что он знает как, что и когда. Поэтому это был сложнейший этап – понимание того, что быть свободным и независимым лучше, чем в рабстве. И через этот этап Ельцин нас провел, мы за ним прошли, мы этот этап преодолели навсегда.
Когда в 1994 году ситуация стала сильно напрягаться (1991-м – путч, 1993-м – путч, выборы близко), я понял свою политическую ответственность. Перед собой, перед семьей, понял, что деньгами вопрос укрепления развития власти мы не решим, поэтому я попытался получить влияние в СМИ. С этого началась моя политическая жизнь. В этот круг я попал благодаря двум людям. Благодаря Юмашеву и Коржакову. С Юмашевым меня познакомил Петя Авен. Вообще все знакомства, которые мне Авен вольно или невольно организовывал, были очень качественные. Авен познакомил нас при очень смешных обстоятельствах. Три раза мы назначали встречу, и три раза я на встречу опаздывал или не приходил. Я вообще ничего тогда о Юмашеве не знал. И когда уже Валя сказал: "Все, больше не хочу", то я спохватился, понял, что теряю неизвестного мне человека, с которым еще не познакомился и перед которым мне уже неловко. Я приложил усилия, и встреча состоялась.
Авен познакомил меня с Юмашевым на предмет поддержки Ельцина, которого я тогда лично не знал, на предмет написания книги. Меня эта идея заинтересовала. С президентом я познакомился. Выпуск книги Ельцина был профинансирован "ЛогоВАЗом" и "АвтоВАЗом" – несколько сотен тысяч долларов. Мы создавали не преференцию президенту, а коммерческий проект. Книга вышла. Мы вложили деньги и полностью их вернули.
На президентских выборах 1996 года позиция моя была однозначна: поддержка президента Ельцина, та поддержка, которая позволила ему добиться победы 3 июля. В чем выражалась эта поддержка? Ну, в деньгах колоссальных, которые были потрачены на президентскую кампанию. И главное, что могли обеспечить мы, новый российский бизнес, была интеллектуальная поддержка. Мы смогли собрать в единое целое лучшие мозги в России для того, чтобы Россия могла продвигаться естественным, правильным путем.
Конечно, Ельцин – сложная фигура, конечно, история рассудит. С моей точки зрения, он фигура положительная. Но огромная ошибка президента, что он не создал в реформаторском крыле ничего достойного для продолжения этой идеи. Ельцин решил главную проблему для России – проблему перехода от одного общественного строя к другому общественному строю. Больше ни одной проблемы Борис Николаевич не решил. Борис Николаевич не имел никакого стратегического плана, ни политического, ни экономического. Да, в общем, честно сказать, на него и не претендовал. Брал людей на подряд. Гайдара, Чубайса, Черномырдина. Люди не справились. Борис Николаевич у нас не такой уж был знаток человеческих душ. Кадровая политика была отвратительная.
Как известно, речь невольно фиксирует устоявшиеся в сознании представления. В 1991 году народ России свободным волеизъявлением с неподдельным энтузиазмом впервые в своей истории избрал президента Ельцина. Именно Борис Ельцин отстоял право быть избранным, а не назначенным. В 1994 году ближайшее окружение президента стало иногда робко и, безусловно, по собственной воле называть его "царем". Борис Николаевич поощрял такие разговоры, во всяком случае, не смущался, когда его величали царем. Сам он как-то назвал себя Борисом Первым. Самый "молодой реформатор" Борис Немцов сказал, что если Ельцин – царь, то он (Немцов) – монархист. Выдавливать из себя по капле раба – задача непростая даже для президента России.
Я с Ельциным встречался, но не так часто, как об этом писали. Мне кажется, я достаточно хорошо понимал его как человека, в то же время многое, несмотря на это понимание, осталось для меня без ответа. Он был, по моему разумению, типичный русский царь со всеми следствиями из этого качества. Он был бесстрашен, но старательно вытаптывал пространство вокруг себя, не оставив около себя ни одного сильного человека. Никого разумного близко не подпустил. Я не хочу сказать, что он растоптал, но он вытоптал вокруг себя поляну и никакого реформатора, который последовательно многие годы стоял бы рядом с ним и мог бы продолжать его дело, – никого не было. Он просто считал, что все должны получать благо или блага из его, царя, рук, не допуская мысли о том, что еще кто-то может сделать благо для России. Я не хочу сказать, что Ельцин боялся сильного человека рядом с собой. Он вообще не понимал, что кто-то с ним может конкурировать.
Поэтому к 1999 году мы подошли с очень печальным результатом. Власть металась в поисках преемника: Черномырдин, Кириенко, Примаков, Степашин – это было, по существу, метание президента, который осознал свою ошибку в этом плане. Ельцин настолько ощущал себя царем, что он либо останавливал свой взгляд на ком-то, либо не замечал. Тех, с кем Ельцин общался, он выбирал сам. Надо знать Бориса Николаевича, чтобы понимать, сколь бесплодны были попытки оказать на него давление. Конечно, очень многое зависело от того, что и как говорить. Наконец, выбор преемника произошел, президентом стал последний премьер Путин.
Я хочу развеять несколько мифов – по поводу угрозы, которой Ельцин боялся. Ельцин был абсолютно смелым человеком. И есть яркий пример, который это демонстрирует, – когда он накануне президентских выборов 1996 года стал освобождаться от самых своих, так скажем, близких: сначала уволил Грачева, а в интервале между первым и вторым турами президентских выборов, когда результат был совершенно неочевиден, отправил в отставку Коржакова с Барсуковым и тем самым оказался без поддержки кого-либо из силовиков. Сосковец не был силовой опорой, поэтому я его не называю. А вот эти люди были его силовой опорой, на кого он мог рассчитывать в случае мятежа, грубо говоря. Была угроза и импичмента, и неповиновения.
Ельцин был абсолютно последовательным, служил идее, служил России, а не себе. Это он научил миллионы россиян быть свободными. Он это совершенно четко сформулировал в своей прощальной речи 31 декабря 1999 года: "Я сделал Россию свободной". Но в Кремле никогда не было стратегии – ни внешнеполитической, ни внутриполитической. Либеральные реформы – это инструмент для того, чтобы народ жил лучше, однако это не технология и не самоцель. Ельцин аналитической стратегией не обладал. И те люди, которые его окружали, к сожалению, не смогли эту стратегию создать. Хотя Ельцин обозначил приоритеты и в этом смысле был последователен.
Ельцин не определил места России в изменившемся мире, не идентифицировал внутренние проблемы. Все, что нужно было делать, Ельцин делал на абсолютно интуитивном уровне. Он интуитивно ощущал, что либеральное государство лучше тоталитарного, хотя часто был противоречив в своих действиях. Одно из проявлений этой интуиции – его совершенно патологическое стремление к свободе прессы. Как над Ельциным, пресса не издевалась ни над кем: он и вечно пьяный, и неуклюжий, и недалекий. Борис Николаевич все стерпел. Когда некоторые люди пытались заткнуть НТВ и Коржаков уже практически проводил решение, что сейчас на НТВ будут санкции и так далее, Ельцин собрал журналистов и сказал: "Никому не позволю затыкать журналистам рот! И прежде всего – журналистам НТВ". Это были слова Ельцина, и я свидетель этих слов. Он сказал, что будет укреплять свободу слова, и дал еще больше точек опоры в этой свободе.
Ельцин служил идее освобождения России от рабства и добился колоссальных результатов на этом пути. В том, что он интуитивно понимал, что поступает правильно, что он пытается освободить Россию от многовекового рабства, у меня никаких сомнений нет. Когда я писал Манифест российского либерализма, я написал посвящение Ельцину: "Великому реформатору Ельцину Борису Николаевичу, который сделал, но не объяснил, посвящаю". Но Ельцин допустил ряд грубейших принципиальных ошибок. Ельцин не допускал исторических ошибок, но он допустил целый ряд ошибок стратегических. Самая крупная в этом ряду – война в Чечне. Как можно было, меняя одну общественную формацию на другую, ввязаться еще в войну? И где – на Кавказе? Это же нужно умудриться такое сделать.
Другая ошибка – Ельцин не заботился о преемственности власти. То есть он задумался об этом под давлением внешних обстоятельств впервые только в 1998 году, когда после снятия Черномырдина и назначения премьером Кириенко началась чехарда, которая была прямым следствием стратегической ошибки Бориса Николаевича. Ельцин очень долго не думал о том, что будет после него. А когда задумался – попал в цейтнот: Кириенко – Примаков – Степашин – Путин… Все это в период чуть больше года. Поэтому кандидатура Путина выбиралась уже в цейтноте.
Ельцин должен был бы давно озаботиться о преемственности, а он не озаботился, стал думать об этом в последний момент и попал в сложную ситуацию. Поэтому так получилось, что был выбор на самом деле не между Лужковым, Примаковым и Путиным, а между Примаковым и Путиным.
Но самая главная ошибка – он не смог добиться покаяния всех нас за то, что происходило в трагические семьдесят с лишним лет, за то, что были убиты десятки миллионов наших граждан и, по существу, власть в государстве принадлежала бандитам. А мы, вся нация, в этом косвенно участвовали. Ельцин не подвигнул всю нацию на покаяние – на что сподобились немцы. Они смогли найти в себе внутреннюю силу как нация и отречься от нацизма и покаяться, и каются до сих пор, до сих пор выплачивают репарации. А Ельцин думал на эту тему, но понял, что русский народ в тот момент не в состоянии вот так покаяться. И я думаю, что его оценка была более-менее корректной, хотя нужно было все-таки настоять на своем, устроить настоящий суд над коммунистами, а не тот фуфловый, который состоялся. И конечно, ввести люстрацию на профессию всех, кто служил в органах КГБ. И тогда бы не было никакого Путина-гэбэшника.
Если бы Ельцин завалил КГБ, наверное, не было бы и войны в Чечне. Здесь у меня нет рационального объяснения, хотя Ельцин ставил перед собой такую цель. Но Борис Николаевич, к сожалению, после каждой победы сильно расслаблялся. Расслабился в 1991 году, расслабился в 1993-м, когда можно было реально решить эту проблему. Ведь дальше было уже сложнее.
Полагаю, что основную роль в сохранении КГБ-ФСБ сыграл Коржаков. До прихода к Ельцину Коржаков служил в личной охране Юрия Андропова, всесильного председателя КГБ, а потом и генсека ЦК КПСС. Такой человек не мог случайно появиться рядом с Ельциным. Это был не искренний порыв майора или подполковника КГБ Коржакова (я уж там не знаю, в каком звании он тогда был) охранять демократа Ельцина. Александр Васильевич внедрился в ближний круг президента по заданию КГБ. Это было задание, с которым он в общем-то неплохо справился. Коржаков не мог не быть подставой под Ельцина. И он был безусловной подставой под первого демократического президента России. Ельцин в течение очень долгого времени был единственным гарантом преобразований в России. Не станет Ельцина, и всё закончится.
Александр Васильевич, в буквальном смысле ставший членом президентской семьи, крестным отцом ельцинского внука, ввел у нас в ход термин "семья" как мафия… Именно он целенаправленно разрушал Ельцина физически. Морально Бориса Николаевича разрушить было нельзя. Другое дело, что он не смог до конца разрушить Ельцина. Поэтому я считаю, что реакция Коржакова на меня – адекватная реакция врага. Благодаря моим усилиям и еще нескольких людей Ельцин подписал указ об отстранении Коржакова.
Кто мало-мальски был знаком с президентом, понимал, как он был одинок. И это, конечно, понимал Гусинский, который очень много времени провел в команде президента. Президент был одинок даже в собственной семье, как мне кажется. Президент – это всегда одиночество. И мифотворчество – это попытка борьбы с ним, с президентом. Поскольку прямая борьба невозможна, потому что этот человек себя не запятнал чем-то таким, что для общества было бы знаком, кроме, конечно, чеченской войны, которая была ошибкой, создается мифическое "окружение", мифическая "семья", уже не такая безупречная, как сам президент. И пытаются его косвенно опорочить через это окружение.
Что касается взаимоотношения с властью и прежде всего с президентом и членами его семьи, с которыми я был знаком, то отношения мои с ними всегда были только деловые, никаких вообще тем, кроме деловых, мы не обсуждали. Я могу по пальцам пересчитать, сколько раз я общался с президентом Ельциным. Не больше десяти, несмотря на то что я был замсекретаря Совета безопасности, исполнительный секретарь СНГ, то есть находился всегда на официальных должностях. Десять раз встретиться с президентом России – это очень много. За исключением того, что я его видел в президентском клубе, в который я был принят, все встречи с ним носили абсолютно деловой характер.
Никогда наши отношения не были связаны никакими материальными обязательствами или условиями, никогда я не платил деньги, никогда я не дарил никаких драгоценностей, никогда не совершал ничего такого, что могло бы компрометировать президентскую семью или меня. Все остальное, все разговоры – это абсолютная спекуляция, абсолютная провокация. Спекуляция, которая превратилась в провокацию. Я думаю, что этот вопрос будет возникать вновь и вновь, потому что провокацией этой занимаются серьезные люди. Есть просто предатели, типа Коржакова. Не в первый раз в России это происходит, и с Ельциным не впервые, и со мной тоже не в первый раз.
Я чаще встречался с его дочерью, с Юмашевым, который тоже входил в ближайшее окружение президента. С Татьяной Борисовной я познакомился в начале предвыборной кампании президента. Татьяна Борисовна – точный генетический слепок со своего отца: по менталитету, по реакции, по тому, что она цельная натура и не кривит душой. Это нелегко, поскольку она живет в суперсложном мире. Татьяна Борисовна – последовательный человек, живущий в согласии с самой собой. Она – порядочна перед собой. И этим она мне импонирует, потому что я стремлюсь к тому же: жить ответственно перед самим собой. Выше этого для меня ничего нет.
К Татьяне Дьяченко я отношусь как к человеку, на котором огромный, тяжелейший груз проблем. Вот так случилось в ее жизни. Я не хочу говорить, счастлива она или нет, но жизнь у нее очень сложная, как я ее вижу. Мы встречались достаточно редко – раз в два-три месяца. С нею у меня были нормальные отношения, но она никогда не являлась гарантом того, что я останусь на свободе. Защитой себе мог быть только я сам. А Татьяна Борисовна, к слову, очень часто смущалась, что пресса без конца связывает наши имена. На это я отвечал, что никогда не стремился показать, будто Борис Николаевич обязан мне больше, чем я ему. Я не считал, что обладал хоть каким-нибудь влиянием на Ельцина и его домашних. Да, у меня были хорошие, добрые отношения с Татьяной Дьяченко. Думаю, и Татьяне Борисовне интересно было мое мнение по тому или иному вопросу. Но можно ли изложение своих взглядов рассматривать как влияние на собеседника? Не думаю. Разумеется, я никогда не вторгался в жизнь чужой семьи с советами и рекомендациями. Эти люди реально озабочены судьбой России, а не собственной судьбой в России.
Слово "семья" появилось с целью дискредитировать Ельцина как человека, который передал власть и капитал очень ограниченной группе людей, непосредственно приближенных к нему. Находясь внутри "семьи", могу утверждать, что сам Ельцин никаких экономических выгод от этого не получал. Зная его образ жизни, зная, с чем он остался после отречения, как живут две его дочери, весьма не бедные, я все-таки могу утверждать, что Ельцин не был коррумпирован. Он старался, чтобы вся его семья жила как добропорядочная семья президента, не вызывая упреков. Насколько это удавалось, другое дело. Время было такое, что люди, узнав о твоей кредитной карточке, считали, что ты воруешь деньги. Однако реальность такова, что очень ограниченная группа людей получила контроль над огромными капиталами.
С Юмашевым и с большинством из нашего как бы общего окружения я уже не общаюсь по самым разным причинам. Юмашева я не считаю серым, я считаю его умным человеком, я бы даже сказал, мудрым, очень чувствительным к конкретной ситуации. Юмашев абсолютно блестящий придворный игрок. Он не видит перспективы, он не стратег – это его недостатки. Поэтому Ельцин, к которому был близок Юмашев, во многом тыкался. Ельцин нуждался в таком человеке, как Юмашев, он его органично дополнял. Юмашев делал то, что Ельцин делать не умел. Этот союз, на мой взгляд, был естественным союзом. Книги Ельцина, как известно, писал Юмашев. Но я разочаровался в Юмашеве-хроникере, биографе. Все книги об интригах, а Ельцин – человек другого масштаба. Ельцин – это не интриган. Ельцин – это История с заглавной буквы. Именно по результату, именно по тому, что ему удалось сделать, совершить, то, что сделал Ельцин, необратимо, потому что необратим менталитет миллионов людей, ставших независимыми.
Чубайс, Немцов, Явлинский
Нам с Чубайсом удалось вместе пройти очень тяжелое испытание летом 1996 года, нанести на президентских выборах сокрушительное поражение коммунистам и одновременно отсечь от Бориса Ельцина "коричневых", каковыми я считаю группу Коржакова, Барсукова и Сосковца. Но один этап сменился другим. Вместо борьбы нового со старым началось выяснение отношений нового с новым, и это не могло не сказаться на курсе реформ. Такова объективная реальность, и глупо об этом сожалеть. Наше выяснение отношений скатилось в личностную плоскость, но это только второй план, который важен гораздо меньше, чем вопрос убеждений. Цели у нас общие, а вот методы их достижения…
Это совсем не означает, что не было периодов, когда позиции многих людей совпадали. Но тогда был как бы широкий спектр для совпадения позиций, потому что было отчетливо ясно, что мы должны вместе перешагнуть через коммунизм. И там было значительно большее пространство для общих позиций. Понятно, когда поле стало сужаться, когда игра и развитие событий стали многоальтернативными, то и появились различия в точках зрения.
Чубайс – блестящий менеджер, человек, который выполняет волю других людей. Чубайс не в состоянии правильно формулировать цель. В этом смысле он неадекватен времени сегодняшнему, потому что он оказался в той позиции, когда ему нужно было одновременно формулировать цели и достигать их. А в России завершился революционный этап преобразований и начался эволюционный этап преобразований. Понятно, что в один период требуется один менталитет для того, чтобы это совершить, и совершенно другой менталитет руководителя, другие руководители требуются в другой период.