Доля обматерела. Привлекательная бабенка из нее получилась. Взял ее в жены вдовец. Поставили хату "на замес", то есть всем селом. Подружка рассказывала: муж любовался ею и как милостыни ждал хоть немного любви. Жили себе и жили.
И вот однажды вернувшийся из армии односельчанин завез в поле бочку с водой. Доля кружечку нацедила, не спеша выпила и накрыла парня тучкой своих чар. Улыбнулась голубыми глазами, повесила кружку на крючок и пошла к рядкам.
Парень застыл, чуть сознание не потерял, а у него свадьба полным ходом готовится. На другой день он занес кружечку с водой прямо к ее рядкам. Солнце садится - работе конец.
Она со значением долго пила; не моргнув глазом, до капли выпила чистый самогон… Ушли они куда глаза глядят, однако смудровали, что домой-то надо…
Слух сделал свое дело - отравил ядовитым паром все село. Утром опять на работу, опять бочонок с водой, только ездовой другой - мальчик лет пятнадцати.
Свадьба состоялась по полной программе. Орут песни, дело к ночи. Доля написала письмо и, заклеив конверт, направилась к двери. Муж спрашивает:
- Далеко?
- Опущу в ящик письмо на Ейск.
Бросила письмо в ящик да и поплыла на шквал свадебных звуков. Влезла в дырку частокола и оказалась в палисаднике. В открытом окне влажная белая рубаха прилипла к молодецкой спине жениха.
- Здорово, кореш, - тихо позвала она.
Спина разворачивается, в окне удивленное хмельное лицо казака. Вместо ответа - одна нога в окно, вторая, прыжок… И были таковы. Завеялись куда-то на четыре дня!
Ой, что было, что было! Позор. Невесту погрузили в телегу и увезли восвояси.
Толки сгущались. Наконец возлюбленные явились твердой походкой - видать, что-то порешили. Парень вошел в родительский дом и тут же был убит наповал: отец поднял на вытянутые руки бидон с брагой, в каких молоко возят, и бросил. Бидон пришелся на грудь.
Доля в это время стояла посреди своего опустевшего дома.
Прошли годы, попадаю я в Краснодар на какой-то праздник.
Попросила у секретаря крайкома "Волгу", взмолилась: "Хочу по хаткам пробежаться". А там знают: после разлуки человеку пробежаться по хаткам - значит, глотнуть кислороду в тоске по родным местам.
Вижу, сидят под копной бабы, отдыхают, кто молоко пьет из водочной бутылки, кто на спине лежит, закрывшись от солнца. Пожухли мои подружки… Ветер да солнце, тяжести разные плюс годы.
Две бабы, стоя на коленях, разглядывают спину сидящей на земле женщины. Голова ее опущена книзу, а задранная кофточка немного кровью взялась.
- Не трогай, - советует одна. - Сейчас приедут.
- Давай подорожником залепим - и всё.
- А ты не то зарезала меня, - весело подвизгивает пострадавшая.
- Доль, а Доль, прости ты меня… Неловко получилось как-то, серпом, кончиком…
- Вот зарезала, зарезала меня, - попискивает Доля.
Доля, милая Доля! Ты в гурте со всеми. Живая, здоровая.
А ранка - это чепуха…
- Здравствуй, Доля!
- Нонк, здравствуй и прощай, сейчас кончусь…
Заурчал мотоцикл. Разошелся по степи запах аптеки: из коляски спрыгнула медсестричка в белом халате. Встала на колени и начала обрабатывать рану.
- Ой! - повела плечом Доля. - Щипает…
- Ну, потерпи, миленькая, ну, хорошая моя, потерпи, дорогая. Сейчас, сейчас. Все будет хорошо. Все будет очень хорошо - ранка маленькая.
Доля замолчала.
- Всё, всё. Сейчас пластырем - и всё. Вот и молодец…
Тут медсестричка озадачилась, почему "клиентка" молчит, не поднимая головы? И вдруг спина Доли начинает вздрагивать, Доля глухо стонет и начинает горько и глубоко рыдать.
Девушка попыталась взглянуть ей в лицо, но Доля, обняв голени, завыла неудержимо, отдавая всю силу душевной боли земле. Косынка свалилась к ногам. Окровавленная кофточка шевелится от ветра.
Медсестричка налила рыженькой микстуры и поднесла к лицу Доли. Та поняла, что отвлекает от дела людей, и, отстранив лекарство, встряхнула косынку и наладилась покрыть голову.
- Вот дадите ей выпить, - попросила медсестра. - Все хорошо. Ничего нет страшного, миленькая!
Доля перестала плакать, лицо окаменело, и она, завязывая косынку, ответила, как выдохнула:
- Ничего нема страшного… Все хорошо.
Затарахтел мотоцикл. Бабы постояли немного, потом одна из них показала всем кулак. Дескать, не трогайте пока ее. Это Тайка Угрюмова. Она по неизвестным причинам единственная допущена к сердцу Доли.
Сфотографировались мы в станице, и попала эта фотография в разные публикации о моем творчестве. Я каждый раз смотрю на нее и вспоминаю причину, по которой Доли не оказалось на этом снимке, и вспоминаю тетку, которая подсела к ней и тихо сказала:
- Не плачь, казачка. Кому нам плакать… Вставай. Бери серп - и айда на рядки.
Костюмерша
Беззвучно бухнула старая пушка, выбросила в небо облако, и оно осело на деревню пеленою весны.
Средняя полоса, гордость России. Солнышко греет, все вокруг старается угодить ему: цветет, благоухает, слепит красотой.
Кувыркается в лучах солнца ручей, пронзает деревню.
Недалеко от дома мосток, сидит здесь на табуретке огромный старый дед. Он добротно одет во все темное; валенки большие, галоши большие, плечи широкие, отработавшие как следует руки праздно лежат на коленях.
Дед не гнется в спине, лицо с полузакрытыми глазами ловит теплый ветер - с достоинством занят уходом в мир иной.
Не допускает к своей персоне никакого соучастия.
В щели мостка, у ног его, видна игра чистых лучей ручья; водяные пауки не поддаются течению воды - как будто и нет ее: снуют себе геометрическими линиями туда-сюда, туда-сюда.
Дед - достопримечательность деревни. Сидит, сидит - не умирается ему никак. Уж и от общения с людьми отключился. Все пустое. Все - лицемерие… Что ж, пусть сидит.
Мы поплелись неторопливо к костюмерной. Куда ж еще! На каждом биваке сама собой появляется притягательная точка ежедневной сходки киноэкспедиции. Чаще всего это костюмерная.
Изба разделена на две неравные части. В одной костюмы висят да стол посредине, клеенкой покрытый, с табуретками вокруг. Во второй, за занавесочкой, - "бытовка": две кровати, зеркальце, электроплита. Экономят деньжата: квартирные берут к суточным, да плюс как сторожам накидывают…
Мужикам в экспедиции труднее: они не умеют деньги экономить, нет-нет и выпьют ненароком. Но по возможностям, а зарплату - домой, в семью!
Прекрасный актер Урбанский трагически погиб на съемках фильма "Директор". Дебет с кредитом не сошлись, не уложился в суточные и подрядился сняться сам вместо каскадера в сложном кадре, чтобы получить деньги за трюк. И денег-то - семьдесят рэ!
Два дубля - ничего, а на третьем был убит спинкой сиденья "газика". Сначала вылетел сам, "газик" догнал его и убил. От растерянности камеру не выключили, и все было снято на пленку. Суд шел шесть месяцев. А что - суд? Трагедия страшная, а всё - деньги, будь они неладны! Мизерные деньги платили актерам… Любимая жена-красавица была на восьмом месяце беременности…
Ну, не счесть мытарств советских актеров. Этого лучше зрителям не знать. Скорее я хочу сказать, что работы легкой нет и денег задарма не дают.
Помню костюмерную, где под мягким снежком, за щитом, переодевались, подставляя голые спины осеннему ветерку и проклиная свою актерскую судьбу. Конечно, о комфортном переодевании костюмеры не обязаны думать. Это обязанность администрации - чтоб актеры, раздевшись до трусов, не подставляли снежинкам свои теплые тела, а потом насморк лечили. "Пусть их! Не сахарные!" - внаглую отвечает администратор. Тем более научишься ценить такого человека, как костюмерша Райка.
Всеми любимая, с народным юмором, щедрая. В тюрьме побывала, на руке следы выведенных наколок. Вечером ютились у них в избе - пообщаться, чайку попить, а то и покрепче чего.
В тюрьме она познакомилась со своим суженым - по голосу. Он был поставлен на раздачу пищи. На прогулках она поднимала голову, чтоб разглядеть того, кто это покрикивает сверху, почти под козырьком крыши, но не удавалось. А ее он иногда видел - макушку, часть лба и нос, - когда женщины ходили по двору…
Райка вышла на волю раньше, повезла в Загорск весточку его родителям. Мать - на дыбы: дескать, разберемся потом. "Пошла ты знаешь куда?! У тебя не спросили", - огрызнулась Райка. Подошла к рамке с фотографиями и без подсказок вытащила снимок любимого, которого никогда не видела в лицо.
- Веришь, так душу сдавило… Мать, а голос… Голос сильно похож на его…
Долгонько пришлось ей ездить с передачами, будто фотография велела. Выпустили его, встретились. Пошло все путем.
- На его мать не обиделась, потому что и моя мать не такого желала в зятья… Как животик набух, повел к своим заявку подавать. Стою, притолоку подпираю. Мать кричит, что я хитрая, оженить силком наметила. А я стою, пузо вперед выпячиваю, мол, ори, ори - деваться некуда… Хорошо так, спокойно. Дочка в животе крутится, а мне - и ладно… Не люб он мне оказался. Зарился убить, но опомнился - не за что.
- Так и расстались?
- Я и пыталась было из-за ребенка наладить как-то, а оно - никак… Тут судьба сыграла штуку: убили его зеки. Разыскали и убили.
- За что?
- Да кто ж его знает…
Мы интересовались тюремными песнями. Я не просто слушала мелодию и слова. Надрыв заключенных, взращенный в стихах и песнях, имеет цель защитить в глубине таящуюся человеческую гордость. Тот, кто в здравом уме и твердой памяти, какое бы преступление ни совершил, - имеет точку опоры в своей совести, "жмет на все тормоза", выкрикивает в песнях и стихах: "Я человек, я есмь". Оттуда, из тюрьмы, выходят порою нешутейные произведения.
У Райки маленькие натруженные руки. Гриф гитары ей не охватить, но она так мило перебирает толстые и тонкие струны. Поет сипато - курит "Беломор", но по мелодии чистенько. Лицо выражает недоверие к слушающим. Когда кинет взгляд на нас, это значит: "Включайтесь. Сейчас общие песни будем петь…"
Бузили, сплетничали, отдыхали. Когда в фильме была Райка, съемочная группа приобретала особый колорит.
- Райка, вы вчера опять гудели?
- Господь с вами, Станислав Иванович! - Она степенно, сдвинув брови, застегивает актрисе пуговицы.
Тянет всех как магнитом - хоть нос сунуть в костюмерную. Райка подход ко всем имела.
Однажды Таня Лаврова входит замерзшая, лицо тусклое - восемьдесят километров проехала после утренней репетиции. Райка шлепает ладошками по подушке, взбивает ее и жестом предлагает прилечь Тане на свою кровать. Таня послушно ложится, и на ее ноги падает овечий полушубок. Потом чай горячий с вареньем. Через полчаса Таня неузнаваема: глазки горят, щеки порозовели. Отогрелся человек, чайком душу погрел… Конечно, Райка не могла быть преднамеренным профессионалом-преступником. Мы в юности тоже занимались такими преступлениями: лазили по убранному полю и добирали остатки. Тряслись, как зайцы, если в лесополосе ездовой заслышится. Мы тогда не попались, а Райка попалась - дали пять лет. Был такой закон: пусть сгниет на поле, но в личную "наживу" - ни боже мой.
Тюрьма ее "приголубила". Набралась молодая девушка всего, а сущность человеческих качеств осталась нерушимой. Райка не знает границ между обязанностями и душевной сноровкой.
Один раз бреду, утренняя заря, прохладно. Сейчас Райкин чай будет. Это счастье. Подхожу и вижу лежащего ничком у входа в костюмерную режиссера.
- Что с вами, Станислав Иванович?
- Зайди посмотри, - едва выговаривает он, задыхаясь от смеха.
Вхожу: ничего особенного, если не считать на пустом круглом столе мертвой белой толстенной книги, раскрытой посередине, чтоб не захлопнулась. Книга эта - "Капитал" Маркса.
- Где же ты взяла? - прыснула я.
- "Где", "где"! В библиотеке! Тут тоже люди живут. Интересуются.
Так она решила противостоять подозрениям начальства в легкомыслии. Знала, что хохма не для взрослых, но шла на это. Пусть их - этих начальников!
Не одну картину мы проработали вместе и стали как родные.
Но эта радость общения - лишь до того момента, пока не приезжает дочка. Тут Райка немедля снимает комнату подальше от съемочной группы и полностью предается семье. Вход для всех закрыт.
Райка бодренько отрабатывает, оставляет докончить съемку младшей помощнице - и скорей домой.
Мне вход не был заказан. Я видела в Райке совсем, совсем другую сущность - светлое и святое материнство. Говорить она начинала тихо, движения смягчались, глаза вожделенно ласкали доченьку свою. Девочка воспитывалась исключительно на интеллигентный лад. Бог дал ей быть отличницей в школе, любовь к книгам и послушание. "Откуда это?" - и Райка изумлялась.
Она крутилась как могла, одевала дочку модненько, наняла педагога по английскому языку. В Райке жили два человека, и обе жизни были искренни. То "Сонька золотая ручка" с матерком и пол-литрой, то заботливая мать, ограждающая дочку от всего того, что знает сама. Подрабатывала где только могла.
К примеру, пришла мода на кружевные воротнички ручной работы - пожалуйста. И артистки довольны, и она. Сядет на берегу и цокает спицами или крючком. Я рядом. То и дело кладу ей руку на плечо:
- Кончай, зашаталась уже.
Она остановится, но огрызнется:
- Так скорей время проходит. Осталось немного - неделя…
Это она так неистово поджидала свою доченьку.
- Ну что? К тебе пойдем?
- Пойдем, - отряхивая юбку, отвечает Райка.
Хорошо закончить день в костюмерной. От Райки иду в дом, где я поселилась на время съемок.
…Вдруг стук в окно.
- Это ты, Райка? - громко спросил хозяин.
Я прильнула к стеклу и увидела искаженное лицо Райки. Через минуту уже была возле нее.
- Что случилось?
- Читай… - Она поднесла к окну телеграмму.
"Мама, не падай в обморок, я выхожу замуж". Я и то поперхнулась, зная эту худенькую покорную девочку с пискучим голосом.
- Пошли скорей на почту! А то закроется.
Почта черт-те где, километров за пять. Идем быстро, молча. Крапива жалит ноги.
- От зараза, ни сном ни духом…
Райка шла как на смерть, убитая. Я молчу. Наконец почта. Веселенькая, ухоженная. Райка чеканит московский телефон и берет бланк. Садится за стол. Я рядом.
- Надо наметить вопросы, чтоб не упустить чего… Кто он? Сколько лет, где работает? Где будете жить и на что? Родителей видела? По любви или по расчету? Правду и только правду!
Зазвонил телефон. Райка - к будке. Вцепившись в конспект, стала четко читать написанное.
- Кто?.. Моряк?.. Откуда взялся? С вашей школы?! А ты при чем? Ты при чем, спрашиваю! Вернулся из армии?.. Где будете жить и на что? У нас?! До какой осени? А дальше? Родителей видела? К ним едете? Далеко? Владивосток? По любви выходишь или по расчету? По любви? Правду и только правду. Ребенок? Где? Ну да… Комната? Туда наладились? Слышу - не глухая.
Звякнула трубка.
Райка села на стул побледневшая. Потом рванулась и выписала еще три минуты. Полились слезы.
- Доченька!.. Я не против… Что ж ты не сказала раньше?.. Мы ж дружим с тобой. Что? Кинорежиссер?! Какой… Дай вам Бог… - Она положила трубку на рычаг. - Пошли…
Засветился восток голубизной. Мы пошли не торопясь, теперь уже скоро одеваться - и на грим.
- Он кинорежиссер? - спросила я осторожно.
- Нет, я. Дочка просила сказать, что я режиссер.
Рубероид
Подружки мои дорогие! Кому "за", кому "до", а вообще - давно вернувшиеся с ярмарки. Люблю наблюдать за вами, видеть вас. Как старательно собираете свои актерские аксессуары и сломя голову мчитесь выступать, бесплатно выступать где потребуется. Будь то воинская часть, или ЖЭК, или больница.
"Шефака давить" - называется на языке актеров шефское выступление.
Помню, прилетела откуда-то, а в Москве субботник. Люди копошатся, метут, стригут, песенки поют, в цехах проценты выдают, а я?!
Хватаю концертное платье, туфли - и в Дом кино.
Там шел вечер, и вел его Олег Анофриев.
- А ты чего? Тебя в списках нет.
- Так впиши. Я неохваченная…
Толстенькие, с подагрой на ногах. Газ, люрекс, парик, немодные лаковые туфли, бисер…
По ходу того как облачают себя в сценические одеяния, спина как-то выпрямляется, появляется осанка; накладывается умеренный грим… Священнодействуют; душевный подъем.
Кто-то давно выпал из обоймы действующих и известных. "Помните, там дама выбрасывается на ходу поезда, - это я…" Бывают такие напоминания зрителю о своих актерских деяниях. Зритель внимательно слушает, уважает, виня себя за плохую память, не вспомнив вывалившуюся из поезда…
Нашему поколению вместе со знакомством с профессией наказывалось: общественная жизнь, служение народу, патриотизм - это неотъемлемая часть звания советского артиста.
Нам крепко привито это с юности, и носит нас нелегкая - то на открытие строек, то на вручение грамот и знамен в праздничные дни. Это свято. Это безукоснительно. Стали платить за выступления, а от "шефаков" все одно артисту не отвертеться.
От "шефаков" теплеет сердце любого начальника: то вагонку надо выбить для постройки детсада, то шторы для дома ветеранов. И не счесть, сколько бытовых потребностей удовлетворялось путем шефских концертов.
Бывает, в ГАИ улыбнемся, поздороваемся, выпросим, чтобы простили товарища за нарушение; бывает, в кабинете главврача встреча. Назавтра принимают, к примеру, в Институт курортологии кого-то с болезнью диска в спине или на водную вытяжку.
Что за чудо - искусство!
Есть, конечно, и пышные концерты - с именами, транспортом, угощением и оплатой. А эти маленькие, задворные действа с не меньшим вниманием и благодарностью принимаются рабочими, колхозниками, военными.
То грустим, то радуемся, то делимся лекарствами - кому от давления, кому от нервов.
Так получилось, что мои роли дольше держались в памяти людей, и на такие мероприятия подружки считают долгом пригласить меня для пущей важности. Куда ж я денусь?
Идет несмолкаемый перезвон с вечера. Всю "черную" работу берут на себя.
Какая это прекрасная тусовка целый день! Сперва подъезжает, качаясь как уточка, допотопный автобусик с только что повешенными занавесочками из плюша зеленого или оранжевого цвета. Устроительница - Таська-политкаторжанка. Мы ее так назвали за принадлежность к компартии, внушительный возраст и короткую стрижку. Орет с утра до ночи бывшим меццо-сопрано. "Тише, Тася!" - когда не до нее. Она не обижается и умолкает.
Выхожу к автобусику. С первого сиденья мигом соскакивает пацаненок - и к бабушке Тасе на руки. Переднее сиденье заготовили для меня. Я ворчу, недовольная таким предпочтением, но это делается по-свойски.
Сегодня едем на стройку. Выбивать для Таси рубероид. Ей крышу дачи крыть нечем. Рубероид, как и всё у нас в стране, дефицит. Приезжаем. Час дня. Лепит жаркое солнце; у рабочих на стройке перерыв.
Залезаем в вагончик. Тут письменный стол, телефонный аппарат, полка - на ней стаканы, соль, тарелки.
Крутимся, уступаем место тому, кто первый должен подготовиться к выходу на выступление. Обычно первой идет Таська.
Бисер ее поблек, парик свалялся. Но газ! Газ целый. Падает дымом на немолодые плечи.
Она огромная, тучная, а попробуй скажи, что тут попроще и ресницы клеить не надо. Тут же пошлет куда подальше.
- Костик, не трогай телефон!