Книга IV
Глава I
Наполеон, довольный своими приготовлениями к войне, выпустил декларацию: "Солдаты! Вторая Польская война начата. Первая закончилась во Фридланде и Тильзите. В Тильзите Россия поклялась в вечном союзе с Францией и клялась вести войну с Англией. Теперь она нарушает свою клятву. Она не хочет дать никакого объяснения своего странного поведения, пока французские орлы не перейдут обратно через Рейн, оставляя наших союзников на ее волю. Рок влечет за собой Россию: ее судьбы должны свершиться. Считает ли она нас выродившимися? Разве мы уже не солдаты Аустерлица? Она нас ставит перед выбором: бесчестье или война. Выбор не может вызвать сомнений. Итак, вперед, перейдем через Неман, внесем войну на ее территорию! Вторая Польская война будет славной для французского оружия, как и первая. Но мир, который мы заключим, будет обеспечен и положит конец гибельному влиянию, которое Россия уже пятьдесят лет оказывает на дела Европы".
Этот тон, в то время казавшийся пророческим, придавал экспедиции почти мифический характер. Позволительно было взывать к Судьбе и верить в ее силу, когда земная судьба столь многих человеческих существ и столь великая слава вверялись ее милости.
Император Александр также выступил перед своей армией, но в совершенно другой манере. Различия между двумя нациями, двумя правителями и их положениями видны в этих прокламациях. В самом деле, прокламация обороняющейся стороны не приукрашена и умеренна, а другая полна отваги и уверенности в победе. Первая ищет поддержки в религии, вторая в роке, одна - в любви к своей родине, другая - в любви к славе; но ни одна не говорит об освобождении Польши, что являлось настоящей причиной конфликта.
Мы шли на восток, наш левый фланг двигался на север, а правый фланг - на юг. Справа от нас Волынь призывала нас в своих молитвах; в центре были Вильна, Минск, вся Литва и Самогития; перед нашим левым флангом Курляндия и Ливония молча ждали своей участи.
Армия Александра, состоявшая из 300 000 солдат, держала эти провинции в страхе. Наполеон вел наблюдение с берегов Вислы, из Дрездена, из самого Парижа. Он установил, что центр русской армии под командованием Барклая занял позиции от Вильны и Ковно до Лиды и Гродно, упираясь справа в Вилию, а слева в Неман.
Эта река защищает русский фронт своим изгибом, который она делает от Гродно до Ковно; только между этими двумя городами Неман, устремляясь на север, пересекает линию нашей атаки, и служит границей Литвы. Перед тем как достичь Гродно и после Ковно она течет на запад.
К югу от Гродно расположился Багратион с 65 тысячами солдат, к северу от Ковно - Витгенштейн с 26 тысячами солдат.
Между тем другая армия численностью 50 тысяч солдат, называемая резервом, собралась в Волыни, чтобы держать эту область под контролем и наблюдать за Шварценбергом; ею командовал Тормасов; Бухарестский договор позволял Чичагову и наибольшей части армии в Молдавии присоединиться к ней.
Александр и его военный министр Барклай-де-Толли командовали всеми вооруженными силами. Они были разделены на три армии: 1-ю Западную под командованием Барклая, 2-ю Западную под командованием Багратиона и резервную армию под командованием Тормасова. Были сформированы два других корпуса: один в Мозыре, в окрестностях Бобруйска, другой в Риге и Динабурге. Резервы стояли в Вильне и Свенцянах. Кроме того, большой укрепленный лагерь был построен перед Дриссой, в изгибе Двины.
Французский император считал, что эта позиция за Неманом не являлась ни наступательной, ни оборонительной и что русская армия в лучшем случае была способна организовать отступление; что эта армия, будучи разбросана на большом пространстве протяженностью в шестьдесят лье, может быть застигнута врасплох и рассеяна, что впоследствии и произошло.
Дохтуров и Багратион были уже отрезаны от этой линии; вместо того чтобы оставаться вместе с Александром, перед дорогами, ведущими к Двине, и с выгодой защищать их, они заняли позиции в сорока лье вправо.
По этой причине Наполеон разделил свои силы на пять армий. Шварценберг, наступая из Галиции с 30 тысячами австрийцев (он имел приказы преувеличивать их число) держал Тормасова под контролем и отвлекал внимание Багратиона на юг; Жером с 80 тысячами солдат наступал на армию этого генерала с фронта в направлении Гродно, поначалу не оказывая на нее сильного давления; Евгений готов был занять позицию между Багратионом и Барклаем; наконец, на крайнем левом фланге Макдональд, быстро наступая от Тильзита, вторгся на север Литвы и напал на правый фланг Витгенштейна; Наполеон должен был форсированными маршами двигаться на Ковно, на Вильну и на своего врага, чтобы разгромить его.
Если бы российский император отступил, Наполеон намеревался оттеснить его к Дриссе и к центру его операционной линии; затем, двинув свои силы направо, он окружил бы Багратиона и все корпуса левого фланга русских, которые были бы отделены от правого фланга столь быстрым вторжением.
Я дам краткую сводку операций наших флангов, затем вернусь в центр и опишу великие события, происходившие там.
Макдональд командовал левым флангом; его наступление угрожало правому флангу русских, Ревелю, Риге и даже Петербургу. Вскоре он достиг Риги и принес войну под ее стены. Операция имела малое значение, но выполнялась Макдональдом искусно, осмотрительно и со славою; так было даже во время отступления, причинами которого были не зима и не враг, но приказы Наполеона.
Что касается правого фланга, то император рассчитывал на поддержку Оттоманской империи, но не получил ее. Он сделал вывод, что русская армия Волыни будет следовать общему направлению движения армии Александра, то есть отступать. Тормасов действовал иначе и наступал на наш тыл. Французская армия должна была иметь прикрытие. Сорок тысяч саксонцев, австрийцев и поляков оставались там в качестве обсервационной армии.
Тормасов был бит, но другая армия, освободившаяся благодаря договору в Бухаресте, прибыла и соединилась с остатками первой армии. С этого момента война здесь стала оборонительной. Она велась неэнергично, как и можно было ожидать, хотя польские части и французский генерал были оставлены вместе с австрийцами.
Ни одна из сторон не добилась решающего преимущества. Позиция этого корпуса, почти целиком австрийского, становилась всё более важной во время отступления Великой армии.
Глава II
Великая армия, находившаяся между этими флангами, двигалась к Неману тремя отдельными массами. Жером с 80 тысячами человек направлялся к Гродно, принц Евгений с 75 тысячами двигался к Пилонам, а Наполеон с 220 тысячами человек - к Ногаришкам, находящимся в трех лье от Ковно.
Двадцать третьего июня, до наступления рассвета, императорская колонна уже достигла Немана, хотя еще не видела его. Опушка огромного прусского леса в Пильвишках и окаймляющие реку холмы скрывали армию, готовую уже перейти реку.
Наполеон, приехавший туда в экипаже, уже в два часа ночи сел на лошадь и под покровом темноты собрался перейти русскую реку. (Пять месяцев спустя он сможет перейти ее тоже только благодаря темноте!) Когда он подъехал к берегу, лошадь вдруг споткнулась и сбросила его на песок. Чей-то голос крикнул: "Это плохое предзнаменование! Римлянин отступил бы непременно!.." Неизвестно, впрочем, кто произнес эти слова, он сам или кто-то из его свиты.
Произведя смотр войскам, он приказал, чтобы под вечер следующего дня три моста были перекинуты через реку, возле деревни Понемунь. Затем он вернулся на свою стоянку и провел весь этот день частью в своей палатке, частью в одном польском доме, где тщетно искал отдыха, лежа в душной и жаркой комнате.
Как только настала ночь, он отправился к реке.
Прежде всех ее переплыли на лодке несколько саперов. Изумленные, они пристали к русскому берегу и высадились на него без всяких препятствий. Там они нашли мир, война была только на их стороне. Всё было тихо и спокойно в этой чужой стране, которую им рисовали такими мрачными красками!
Однако к ним скоро подъехал простой казачий офицер, командовавший патрулем. Он был один и, казалось, думал, что мир не нарушен.
По-видимому, он не знал, что перед ним находится вся армия Наполеона, и спросил у этих чужестранцев, кто они такие.
- Французы! - последовал ответ.
- Что вам нужно, - осведомился русский офицер, - и зачем вы пришли в Россию?
Один из саперов ответил ему резко:
- Воевать с вами! Взять Вильну! Освободить Польшу!..
Казак удалился и исчез в лесу. Трое наших солдат, в приступе рвения, произвели в него несколько выстрелов. Слабый звук этих выстрелов, на которые никто не ответил, стал для нас знаком, что открывается новая кампания и великое нашествие уже началось.
Была ли это просто осторожность или же предчувствие, но только императора очень рассердил этот первый сигнал войны.
Триста стрелков тотчас же переплыли реку, чтобы защищать постройку мостов. Потом из долин и лесов вышли все французские колонны. Безмолвно продвигались они к реке, покровительствуемые глубокой темнотой. Чтобы распознать их, надо было к ним прикоснуться. Разводить огонь было запрещено, не разрешалось даже высекать искры. Отдыхали с оружием в руке, точно в присутствии врага; зеленая рожь, мокрая от обильной росы, служила постелью людям и кормом лошадям.
Ночь и холод, не дававшие заснуть, темнота, удлинявшая часы и усиливавшая беспокойство, мысли об опасностях завтрашнего дня - всё это делало положение серьезным. Но ожидание великого дня поддерживало бодрость. Было прочитано воззвание Наполеона, шепотом повторялись наиболее замечательные фразы его прокламации. Гений победы воспламенял наше воображение.
Перед нами была русская граница. Сквозь ночную темноту жадные взгляды старались разглядеть эту обетованную землю нашей славы. Нам казалось, что мы уже слышали радостные крики литовцев при приближении их освободителей. Мы рисовали себе эту реку, с берегов которой протягивались к нам руки с мольбой. Здесь мы во всем терпим недостаток, а там у нас всего будет вдоволь. Они позаботятся о наших нуждах! Мы будем окружены любовью и благодарностью. Какое значение имеет одна плохая ночь? Скоро настанет день, а с ним вернется тепло и все иллюзии!..
День настал!.. Мы увидели бесплодные пески, пустынную местность и мрачные, угрюмые леса. Наши взоры грустно обратились тогда на нас самих, и при виде внушительного зрелища, которое представляла наша соединенная армия, мы почувствовали, что в душе снова пробуждаются гордость и надежда…
В трехстах шагах от реки, на самом высоком месте, виднелась палатка императора. Вокруг нее все холмы, все склоны и долины были покрыты людьми и лошадьми. Как только встало солнце, немедленно был дан сигнал к выступлению, тотчас же эта масса пришла в движение и, разделившись на три колонны, направилась к трем мостам. Видно было, как эти колонны извивались, спускаясь по небольшой равнине, которая отделяла их от Немана, и приближались к реке, чтобы, перейдя ее, достигнуть, наконец, чужой земли, которую они собирались опустошить, но которую вскоре сами должны были усеять своими останками!
Горячность, охватившая их, была так велика, что две дивизии авангарда, оспаривая друг у друга честь первыми вступить на чужой берег, начали драку, и только с трудом удалось успокоить их. Наполеон торопился ступить ногой на русскую землю. Без малейшего колебания сделал он этот первый шаг к гибели! Он держался сначала около моста, поощряя солдат своим взглядом. Все приветствовали его обычными возгласами. Солдаты казались даже более воодушевленными, чем он, - может быть, оттого, что такое гигантское нашествие всё же лежало бременем на его душе, а может, потому что его ослабленный организм не выносил чрезмерной жары.
Наконец его охватило нетерпение. Он быстро проехал через равнину и углубился в лес, окаймлявший реку, а затем помчался со всею быстротой, на какую только была способна его лошадь, и, казалось, в своей горячности хотел один настигнуть врага. Он проехал больше лье в одном направлении, но не встретил никого, и в конце концов ему пришлось вернуться к мостам, откуда он уже двинулся с гвардией, направлявшейся к Ковно.
Казалось, уже доносился гром пушек; мы прислушивались, продолжая идти, и старались угадать, где происходит сражение. Но, за исключением нескольких отрядов казаков, ни в этот, ни в следующие дни мы не встретили никого, и только небо было нашим врагом. В самом деле, не успел император перейти реку, как в воздухе пронесся какой-то глухой шум. Вскоре начало темнеть, поднялся ветер, и до нас донеслись раскаты грома. Это угрожающее небо и окружающая нас пустынная местность, где мы не могли найти убежища, нагнали на нас уныние. Многие из тех, кто раньше был охвачен энтузиазмом, испугались, видя в этом роковое предзнаменование.
Правда, эта гроза была такая же величественная, как и всё предприятие. В течение нескольких часов темные тяжелые тучи, сгущаясь, нависали над всей армией, от правого до левого фланга, на пространстве пятидесяти лье. Они угрожали ей огнем и обрушивали на нее потоки воды. Поля и дороги были залиты водой, и невыносимый зной сразу сменился неприятным холодом. Десять тысяч лошадей погибли во время этого перехода и на бивуаках. Огромное количество повозок было покинуто в песках, и много людей умерло потом.
Император нашел убежище в монастыре, где он укрылся от грозы. Но вскоре выехал оттуда в Ковно, где царил полнейший беспорядок. К раскатам грома уже перестали прислушиваться. Эти грозные звуки, раздававшиеся над нашими головами, были как будто позабыты. Если в начале это явление, столь обычное в такое время года, и могло повлиять на некоторые суеверные умы, то всё же для большинства уже миновал период предзнаменований. Остроумный скептицизм одних, грубость и беззаботность других, земные страсти и настоятельные нужды - всё это заставляло людей отводить свои взоры от неба. Среди царившего крутом беспорядка армия видела в этой грозе обычное природное явление, случившееся некстати, вместо того чтобы смотреть на него как на знамение, осуждающее наше гигантское нашествие. Поэтому гроза служила лишь поводом к раздражению против судьбы и неба.
В этот день ко всеобщему испытанию, выпавшему на долю армии, присоединилось еще особенное несчастье. Наполеон после Ковно был очень рассержен тем, что в Вильне, где казаки разрушили мост, Удино наткнулся на сопротивление. Наполеон сделал вид, что презирает это - как все, что составляло ему препятствие, - и приказал польскому эскадрону своей гвардии переплыть реку. Это отборное войско бросилось туда без всякого колебания.
Вначале они шли строгим порядком, а когда глубина увеличилась и они уже не достигали дна, то удвоили усилия и вскоре вплавь достигли середины реки. Но там сильное течение разъединило их, лошади перепугались, уклонились в сторону, и их стало уносить течение. Они уже перестали плыть и просто старались удержаться на поверхности воды. Всадники выбивались из сил, тщетно пытаясь заставить лошадей плыть к берегу. Наконец они покорились своей участи. Их гибель была неизбежна, но они пожертвовали собой перед лицом своей родины, ради нее и ее освободителя! Напрягая последние силы, они повернули голову к Наполеону и крикнули: "Да здравствует император!" Трое из них, еще держа голову над водой, повторили этот крик и затем исчезли в волнах. Армия застыла от ужаса и восхищения перед этим подвигом.
Что касается Наполеона, то он быстро отдал приказания, точно указывая, что надо делать, чтобы успеть их спасти. Он даже не казался взволнованным - оттого ли, что привык подавлять свои чувства, или потому, что считал всякие проявления подобных чувств на войне неуместной слабостью, пример которой он не должен был подавать. Возможно, впрочем, что он предвидел гораздо большие несчастья, перед которыми такой случай был сущим пустяком.
Из Ковно Наполеон прошел за два дня к ущельям, защищающим равнину Вильны. Там он ждал донесений от своих аванпостов и надеялся, что Александр будет оспаривать у него столицу. Звуки выстрелов, казалось, подтверждали эту надежду, как вдруг пришли ему объявить, что вход в город открыт. Он двинулся туда, озабоченный и недовольный. Он обвинял генералов авангарда, что они выпустили русскую армию. Этот упрек был обращен к Монбрену как к наиболее активному из них, и Наполеон так вспылил, что даже пригрозил ему. Однако это были слова и гнев без всяких последствий. Вспышка у такого человека, как Наполеон, заслуживает не столько порицания, сколько внимания - как доказательство, какое огромное значение он придавал быстрой победе.
Однако, несмотря на свою вспыльчивость, он обдумал все нужные распоряжения для своего вступления в Вильну. Впереди него и за ним следовали польские полки! Больше занятый мыслью об отступлении русских, нежели восторженными и благодарными криками литовцев, он быстро прошел через город и отправился к своим аванпостам. Несколько лучших гусаров 8-го полка, вступив в схватку в лесу и не имея поддержки, только что погибли в бою с русской гвардией; Сегюр, который командовал ими, отчаянно защищался и пал, покрытый ранами.
Враг сжег мосты и свои склады и отступал по разным дорогам в направлении Дриссы. Наполеон приказал собрать все, что не было уничтожено огнем, и восстановить коммуникации. Он послал Мюрата и его кавалерию следовать за Александром. Затем он направился во дворец Александра в Вильне. Там его ждали развернутые карты, донесения и толпа офицеров. Он находился на театре военных действий в момент самых активных операций; он должен был принимать быстрые и срочные решения, давать приказы о движениях войск, создании госпиталей, складов и операционных линий.
Его задача состояла в том, чтобы задавать вопросы, читать и сравнивать, чтобы найти и понять истинное положение дел, - то, что спрятано среди тысячи противоречивых ответов и донесений.
Но это не всё: находившийся в Вильне Наполеон должен был организовать новую власть, управлять Европой, Францией и вести войну в Испании. Его политическая, военная и административная корреспонденция, накопившаяся за несколько дней, настоятельно требовала внимания. Он обосновался в своем жилище и вначале рухнул на кровать - не столько ради сна, сколько для спокойного размышления; затем он резко поднялся и начал быстро диктовать приказы, которые обдумал.
В это время поступили донесения из Варшавы и австрийской армии. Дискуссии при открытии польского сейма не понравились императору, и он воскликнул, отбросив только что прочитанное: "Это французский язык! А должен быть польский!" Что касается австрийцев, то было совершенно ясно, что во всей их армии ему не на кого положиться, кроме главнокомандующего.