Новый роман современного писателя-историка Валерия Поволяева посвящен беспощадной борьбе, развернувшийся в России в годы Гражданской войны.
В центре внимания автора - один из самых известных деятелей Белого движения - генерал-лейтенант В. О. Каппель (1883-1920).
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОРЯЩАЯ ВОЛГА 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОХОД НА ВОСТОК 49
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДЕНЬ АНГЕЛА 94
КОММЕЕТАРИИ 95
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА 95
Примечания 95
ЕСЛИ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОРЯЩАЯ ВОЛГА
Ночью в Самаре часто раздавалась стрельба - палили то в одном растревоженном углу города, то в другом; слышались крики; по жестяным крышам доходных домов и старых купеческих особняков грохотали сапоги - люди, не боясь оскользнуться и нырнуть вниз, будто черти, носились по крышам, вызывая ругань стариков, страдающих бессонницей. Иногда внизу по грохочущим сапогам били из маузеров, случалось - попадали, и тогда с верхотуры на землю сверзалась ругань, иногда - сам человек. Летали люди обычно раскорячившись, по-гусиному раскинув ноги в стороны и ловя широко расшеперенным ртом воздух; приземлялись с воем, будто подрезанные шрапнелью "ньюпоры", и затихали среди луж и липких, набухших влагой куртин земли.
Одни говорили, что это шалят оставшиеся в городе офицеры-фронтовики, вторые - что красные гоняют белых (ныне пошло такое деление - на красных и белых, и это вызывало удивление обывателей), третьи во обще все сваливали на осмелевших мазуриков - те совсем от рук отбились, режут всех подряд, даже дамочек, а потом выпотрошат у них ножиками нижнее белье в поисках драгоценностей.
В Самаре еще с конца семнадцатого года существовала тайная офицерская организация, которой руководил подполковник Галкин. Начиналась она с малого - с десятка фронтовиков, собравшихся отметить день Покрова в трактире Мякинникова, а к маю восемнадцатого года насчитывала уже двести пятьдесят человек.
Это была сила. Только применять ее было пока негде. Но, как говорится, всему свое время.
В самом центре Самары, где через Волгу был перекинут мост, под опорами два офицера, бывших окопника, поймали огромного сома. С бычьей, похожей на большую шайку головой, украшенной длинными мясистыми усами, и глубоко разрубленной у заднего верхнего плавника спиной. Видно, древний сом этот когда-то угодил под винт парохода, но задело рыбину по касательной, выдрало кусок мяса, а хребет не перебило, поэтому сом и остался жив. На горе всякой волжской мелюзге...
Поймали сома на удочку-закидушку, капитан Вырыпаев был по этой части большим мастером, он даже умел ковать рыболовные крючки, раскаливал их до малиновой красноты на медленном огне, затем так же медленно опускал в плошку с ружейным маслом, чтобы крючок набрал твердости и одновременно не утерял вязкости горячего металла, с таких крючьев сомы никогда не сходят, хотя они по этой части большие мастаки. У иного в огромном рту сидит целый якорь от бронированного волжского монитора , а сом поездит, поездит немного, подергает хвостом нервно, и глядишь - якоря во рту уже нет.
И бечевку для закидушек Вырыпаев готовил специально - из нитей шелка, скрупулезно сплетая их в одно прочное целое - бечева получалась такая крепкая, что на ней бурлаки, если бы таковые объявились, запросто могли бы тащить баржу.
Грузила Вырыпаев также отливал сам: однажды, будучи в Москве, приобрел он в рядах Китай-города австрийскую форму для "любителей лова рыбы на реке Лауре", как было написано в визитной карточке, приложенной к плавильной форме. Где находится река Лаура, капитан Вырыпаев не знал, даже не слышал про такую, но, видимо, река эта была большая и рыба там водилась великая, раз для грузил сработали специальную форму. Вырыпаев только довольно посвистывал, подкидывая в руке отлитые и остывшие грузила.
- Этой плюшкой запросто можно свалить с ног бегемота, - посмеивался он, - была бы только охота.
Напарником у него был поручик Павлов - огненноглазый, как цыган-степняк, проворный, усатый, насмешливый. Вырыпаев звал Павлова Ксан Ксанычем - Александром Александровичем, значит, Павлов же своего напарника - с подчеркнутой вежливостью "господином капитаном".
Они снимали комнату на двоих у одной старушки, наследницы большого купеческого богатства, которого та лишилась в ноябре семнадцатого года, - остался только большой, на девятнадцать комнат особняк, который кормил и поил ее: старуха Перфильева сдавала ныне комнаты внаем. Брала дорого.
Выбирать не приходилось: все, что стоило дешевле, плохо выглядело, пахло клопами, мышами, кислой капустой и могло наградить вшами. А Вырыпаев и Павлов были одинаково брезгливы и чистоплотны - плохое жилье со вшами им никак не подходило.
Они вместе воевали, вместе чуть не попали в плен, но счастливо избежали его, откатились на восток и на одной из узловых железнодорожных станций едва не были растерзаны восставшими солдатами. Солдат взбесило, что и капитан, и поручик отказались снять с себя погоны.
Выручил незнакомый полковник Синюков, приехавший на станцию на автомобиле, за неимением бензина направленном спиртом. Автомобиль, весело пукнув синим спиртовым взваром, обдал солдат вкусным духом, в окно машины высунулся толстый ствол "люськи" - английского пулемета, хорошо знакомого фронтовикам под названием "льюис", следом высунулась голова с красными, блестящими от выпитого спирта глазами, рявкнула свирепо:
- Эй, славяне!
Солдаты, наставившие на офицеров-фронтовиков стволы винтовок, оглянулись, увидели толстый "люськин" кожух и оробели - с их тонкоствольными винтовочками против пулемета не попрешь.
- Чего? - просипел один из солдат, наиболее смелый.
- Я тебе, рыло рязанское, сейчас так чевокну, что у тебя ноздри разом окажутся в желудке... А ну, руки! - скомандовал ему полковник.
Мужик, обозванный "рылом рязанским", поспешно поднял руки. В правой он держал винтовку, подхватив ее пальцами под ремень, и не выпускал.
- Все поднимите руки! - прорявкал полковник. - Винтовки бросьте под ноги!
Солдаты - их было восемнадцать человек, поручик Павлов посчитал специально, - пошвыряли винтовки под ноги, в грязь, и поспешно вздернули руки.
- А теперь отойдите от господ офицеров на двадцать метров, - приказал полковник.
Солдаты замялись. Начали переглядываться друг с другом.
- Ну! - рявкнул полковник и дал короткую очередь из "люськи". Толстое полено пулеметного ствола, забранное в плотный кожух, украсилось диковинными лиловыми цветами.
Пули прошли поверх солдатских голов. Несколько человек плюхнулись коленями в грязь.
- Правильно, - одобрил их действия полковник, пригласил офицеров: - Пожалуйте в мотор, господа!
Когда Вырыпаев и Павлов уже сидели в автомобиле, несколько солдат, осмелев, в едином порыве двинулись к машине. Кто-то выкрикнул зло:
Золотопогонники1
- Назад! - предупреждающе рявкнул полковник и, новой очередью из "люськи" отогнав солдат, скомандовал шоферу: - Вперед! Не мешкай!
Тот, не оборачиваясь, просипел простудно:
- Вы же хотели узнать, когда прибудет эшелон с казачьим полком.
- Я сказал: вперед!
Шофер скрежетнул рукоятью перевода скоростей, тронул машину с места, полковник глянул в окошко - не бегут ли следом за ними солдаты, и, разом успокоившись, протянул спасенным офицерам руку:
- Полковник Синюков!
- Капитан Вырыпаев!
- Поручик Павлов!
- Что же вы, господа, так неаккуратно сунулись на станцию, а? - укоризненно проговорил полковник. - Сюда, к солдатам, без пулемета ныне нельзя. Так недолго и голову потерять. Нехорошо, господа, нехорошо.
...Полковник Синюков теперь также находился в Самаре, образ жизни вел скромный, иногда появлялся в бывшем купеческом клубе, где сегодня располагалась столовая благотворительного общества Волжского коммерческого пароходства и можно было отведать качественной, еще довоенного производства, монопольки, свежей пробойной и дивной паюсной икры, кулебяки с вязигой и нежной, приготовленной на пару стерляди. Хороши были и жареные сомовьи плестки - хвосты. Самое вкусное, что есть у сома, - плесток. Хвост, которым он лупит по воде, оглушая мелюзгу, а потом проглатывает ее сотнями, втягивает в себя, словно пожарный брандспойт воду.
Плесток у сома - нежный, вязкий, тает во рту, жарить его можно без масла, а если к этому жареву подать еще картошку фри, подрумяненную до корочки, либо пюре-растирушку по-крестьянски, на парном молоке, то никакая стерлядь под сметанной крышей с этим блюдом не сравнится.
Полковник Синюков к жареным сомовьим плесткам относился положительно.
Сом насадился на крючок прочно - хапнул его так, что зубастое острие крюка просекло ему голову едва ли не наполовину. Тем не менее сил от этого у сома не убавилось, он натягивал самодельную бечевку до звона - та звенела, словно гитарная струна, а вода под опорами моста вибрировала, будто наверху, по настилу шел бронированный поезд.
- Хоть и крестьянское это дело - ловить рыбу, а люблю я его, - блестя белыми зубами, признался Вырыпаев.
- Ну почему крестьянское? - не согласился с ним Павлов. - Не только. Господин Тургенев любил взять в руки удочку, граф Толстой Лев Николаевич также не брезговал... - Поручик неосторожно перехватил пляшущую бечевку, намотал ее на руку, чтобы удобнее выволочь сома с мелкотья на песок берега, но Вырыпаев поспешно сдернул бечевку с его руки.
- Поаккуратнее, Ксан Ксаныч, - предупредил он. - Сомы бывают сильны, как орудия крупного калибра. Запросто может отрезать вам кисть.
- Свят, свят! - Поручик перекрестился. - Такое даже на фронте не всегда случается.
Они значительно выдохлись, прежде чем сом оказался на берегу. Но и на берегу он не успокоился - изгибаясь толстыми кольцами, заскакал, будто собака, по камням, зацепился бечевкой за лодку и сдернул ее с места.
- Нет, друг, дело так не пойдет, - сказал поручик, подбирая на берегу подходящий камень, - слишком уж буйно ты себя ведешь!
Он хряснул сома камнем по большому плоскому темени один раз, потом другой, третий. Сом согнул в баранку свое мощное тело, враз становясь старым, кожистым, слабым, хлопнул хвостом по борту лодки и затих.
- Во, поспи немного, - одобрил действия сома поручик.
Откуда-то появился дедок с просветленным взором и всклокоченной редкой бородкой, на лацкане ветхого рубчикового пиджака у него висела старая солдатская медаль, которую давали еще за Плевну . Дедок вгляделся в сома и воодушевленно потер руки:
- А ведь это он, гад!
- Кто он? - не понял Вырыпаев. - Объясни, служивый!
- Да этот сом корову мою доил.
- Как это? - опять не понял Вырыпаев.
- Очень просто, ваше благородие. Пастух у нас забирает коров прямо с улицы, пригоняет сюда же, на улицу. Все буренки возвращаются полные, а моя раз - пустая. Все время пустая. Ну, начал я, значит, за нею следить - неужели в городе нашелся такой оглоед-разбойник, который на глазах у всего честного люда доит мою корову? Ну, думаю, я его, этого любителя парного молочка, обязательно перепояшу ломом, - дедок храбро взмахнул своей коричневой, в темном крапе рукой, - он у меня долго будет помнить молочко.
- Неужто сом? - догадался Павлов.
- Сом, - кивнул дедок. - Вечером, когда пастух возвращался со стадом домой, то, естественно, гнал его вдоль Волги, по берегу. Коровы-то и заходили в воду, чтобы напиться. И моя разлюбезная это делала - в аккурат вот здесь вот, у моста. Последний раз я не поленился, залез в воду ну и заметил, как от коровы сом отвалил... Вот гад!
- Молоко отсасывал? - Павлов удивился. - Да у него же острые зубы!
- Нет у него никаких зубов, ваше благородие, только щетка. - Дедок покосился на сома, лежавшего у лодки. - Когда этот вражина подохнет, сами увидите, что у него нет зубов. Вместо них - щетка. Правда, подохнет он не скоро, через несколько часов - лишь на закате. Сом ведь как змея - живет до захода солнца. Как солнце зайдет, так он и подохнет.
Дедок подошел к сому, нагнулся, ухватил его за один ус, подергал. Сом в ответ клацнул огромными жаберными крышками.
- Что, служивый, создала природа чучело? - не удержался от реплики поручик. - А?
- Бог много чего создал. Сом старый, годов пятнадцать ему будет.
- На жарево годится?
- Он и на котлеты годится. Очень вкусно это - котлеты из сомятины. С луком. М-м-ме! - Губы у дедка враз сделались маслеными, он почмокал, подвигал ими, сам становясь похожим на сома. - При определенных навыках и уху можно такую сгородить, что в ней ложка стоймя будет стоять. Не хуже, чем из осетрины. - Дедок выпрямился, вид его сделался озабоченным. - А вам, ваше благородия, подводу надобно-то добыть, чтобы вражину этого домой транспортировать. На себе вы его не доволокете.
- А мы и не собираемся волочь, - сказал Вырыпаев.
- Правильно, - одобрил дедок, - не офицерское это дело.
- Может, у вас есть подвода?
- У меня сейчас нет, она на хутор с бабкой отбыла, а вот у соседа есть. Могу попросить у и его в порядке взаимной выручки. А вы ему за это сомовьего мясца подкиньте... Годится?
- По рукам! - сказал Вырыпаев, громко хлопнул своей ладонью о ладонь дедка. Он действовал как заправский купец, купец и добытчик, уже даже совсем не по-дворянски бить ладонью о ладонь.
Через двадцать минут на телеге, запряженной старым Воронком, чья шкура была сплошь изряблена шрамами от жестокого кнута, клочками седины и пятнами старых заживших язв, появился дедок и лихо скатился с песчаного взгорбка.
- Транспорт подан! - объявил дедок, остановившись около офицеров.
Втроем, с большим трудом, сопя и пачкаясь сомовьей слизью, они взгромоздили рыбину в телегу.
- Однако здоров, вражина, - довольным тоном произнес дедок, - отъелся, нехристь, на коровьем молоке.
Прошло еще двадцать минут, и сом был доставлен во двор купеческого особняка старухи Перфильевой, где квартировали офицеры. Павлов взял у прислуги топор и разрубил им живого, мелко подергивающего хвостом сома на несколько частей. Плесток отложил в сторону. С кухни тем временем принеслась грудастая ширококостая молодуха. Павлов отдал ей плесток. Повернулся к деду:
- Выбирай, служивый, любую часть!
Дедок с сожалением проводил молодуху, унесшую с собой плесток, и, вздохнув по-ребячьи, ткнул пальцем в здоровенный кусок, килограммов в десять, не меньше.
- Вот эту!
- Бери! - разрешил Павлов. Добавил, усмехнувшись: - Гонорар.
- Гонорарий, - хмыкнул дедок, с кряхтеньем подхватил кусок и поволок его к телеге. Уложил на старый, чистый мешок - бабка недавно выстирала, словно бы специально, - сверху "гонорарий" прикрыл другим мешком, таким же старым и чистым, повернулся к офицерам и поклонился им в пояс. Произнес чисто, звучно: - Благодарствую!
Павлов в ответ махнул рукой; на жестком, с подобранными щеками лице его возникло что-то размягченное, далекое, словно бы дедок этот возник из его детства.
- Поезжай!
- А вы это... ваше благородие, вы мой адресочек запомните. Волжский проулок, три... Вдруг я еще понадоблюсь когда-нибудь.
- Как зовут-то тебя, дед?
- Игнатий Игнатьевич я. Фамилия - Еропкин.
Самара, несмотря на ночную стрельбу и мазуриков, жила в общем-то тихо. Война - обычная кровавая бойня, переросшая в самую страшную и беспощадную из войн, грохотала на севере и на юге, на западе и на востоке - везде, словом. А в Самаре все же не грохотала. Здесь и организация большевиков была сильная, и поскольку она ощущала свою силу, то хорошо знала, что при случае может сделать, - в общем, большевики здешние были миролюбивыми, а руководил ими человек крепкий - Валерьян Куйбышев.
Впрочем, офицеры, квартировавшие в городе, тоже были не слабенькими и так же, как и большевики, понимали, что произойдет, если сила схлестнется с силой. От этой сшибки вспыхнет и сгорит весь город.
А кругом шла война. И понятно было как Божий день - Самару она стороной не обойдет.
В городе появились чехословаки. То ли беглецы, то ли лазутчики, то ли просто обычные побирушки, шатающиеся по дорогам войны, - не понять.
В своих куцых, словно бы специально укороченных шинелях, в кепи с отстегивающимися "ушами" и матерчатыми козырьками, горластые, кадыкастые, каждый вооруженный двумя, а то и тремя ложками и увесистым котелком - главным своим оружием, они, даже если их и собиралось мало, производили впечатление большой грачиной стаи. Стаи, которая любит погалдеть, пожрать и погадить под ближайшим деревом. Ходить в сортир не обязательно: Россия - это ведь не Германия.
В плен их было взято видимо-невидимо, воевать под немецкими знаменами они не хотели да и побаивались, поэтому в плен чехословаки сдавались пачками - батальонами и даже целыми полками.
Лозунг, провозглашенный российским государем Николаем Александровичем: "Защитим братьев-славян!", чехи приняли на "ура". Поскольку пленных было много, а к немцам они относились так же, как и русские, было решено сформировать Чехословацкий корпус численностью в сорок тысяч человек - три дивизии.
Чехословаки очень неплохо дрались в середине семнадцатого года на Юго-Западном фронте, спасая самого генерала Корнилова во время крупнейшей наступательной операции, когда солдаты, разложенные братаньем и агитаторами, оставляли свои окопы и на фронте образовалась огромная дыра. Но после того как в Петрограде грянул залп "Авроры", чехи решили перейти в подчинение украинским властям.
В плен ни немцам, ни австрийцам чехословаки старались не сдаваться - и те, и другие их вешали без всякого суда и следствия. Как изменников. Когда немцы выдавили чехословаков из "самостийной" и они оказались в России. Хорошо организованные, любящие вкусно поесть и пощипать за толстые зады кухарок, превосходно вооруженные - нешуточная сила в только зародившейся гражданской войне, где счет потерь пока шел на десятки... До тысяч дело не докатилось - это было впереди.
Троцкий предложил чехословакам вступать в Красную Армию.
Те отрицательно покачали головами:
- Ни! Быть карателями, как латыши и эстонцы, мы не хотим, это противно нашему характеру. У нас на то жестокости не хватит.