В ответ Насморков молча кивал: Каппеля надо было поддерживать, он угасал на глазах. А ведь он должен еще вывести колонну к Байкалу, к Мысовской. Люди верили ему, только ему и больше никому. Впрочем, хоть и угасал телом генерал, а духом был по-прежнему тверд.
Глухарей, крупных птиц этих, Бойченко удавалось добыть, а вот зверя - ни разу. Ни разу он не наткнулся ни на медвежью берлогу, ни на сохатого, ни на кабана - пуля здесь как раз была бы к месту... Но если бы да кабы, тогда бы Бойченко не только медведя добыл - добыл бы целый пароход с мясными консервами и в придачу к нему десяток каких-нибудь съедобных зверюг, приготовил из них шашлык, наперченный, проложенный лучком, сдобренный водочкой-монополькой для душистости, - но нет, как ни вглядывался Бойченко в лес, как ни прокалывал взглядом сугробы, стараясь понять, что находится в них внутри, сколько ни обследовал заваленные снегом выворотни, а все без толку...
Утром Каппель почувствовал себя легче, чем вечером, - ему показалось, что мороз сдал, стало теплее, он даже полы своей суконной шубы распахнул:
- Хорошо сегодня-то как! - Голос у Каппеля был тихим, ослабшим, генерал глянул вверх, на тяжелое серое небо.
А в небе проран нарисовался, в нем серое кривоватое пятнецо засветлело. То ли само солнце это было - решило глянуть на землю, то ли отсвет солнца... Каппель улыбнулся этой светлой точке-пятнецу, увидел в нем добрый знак, вздохнул глубоко, сделал три шага, и земля неожиданно накренилась под ним, сделалась скользкой - не удержаться. Каппель застонал от досады и повалился в снег.
Стоять на ногах он не мог - земля уползала из-под него, кренилась то в одну сторону, то в другую, будто гигантское судно, угодившее в лютый шторм, что-то с землей случилось, и с человеком, прежде прочно стоявшем на ней, тоже что-то случилось.
К Каппелю кинулся Насморков, подсунулся под генерала, трепыхавшегося в снегу, под другую руку подсунулся полковник Вырыпаев, вдвоем они быстро подняли главнокомандующего...
Генерал покрутил головой обескураженно и потребовал хриплым голосом:
- Коня!
Насморков заботливо промокнул Каппелю потный горячий лоб. У генерала был жар.
- Коня! - вторично, прежним хриплым голосом потребовал Каппель.
- Ваше высокопревосходительство, может, лучше подводу? - предложил Насморков. - Сани с меховой полостью?
- Коня! - упрямо мотнул головой Каппель.
Насморков поджал губы, стал соображать, как же сказать генералу поаккуратнее, что тот болен, и от напряжения так же, как и Каппель, покрылся потом. Тем временем Бойченко подвел коня. В последние дни бывший штабной денщик старался быть рядом, подсоблял Насморкову, который был благодарен помощи, хотя и понимал, что у Бойченко своих забот полно, и главная из них - как сохранить себя, как не обморозиться, не оголодать, не растерять последние силы, а с другой стороны, может, тот наказ от своих товарищей получил - поддерживать генерала, вот и выполняет наказ, старается...
Генерал перехватил у Бойченко поводья; обычно легкий, на этот раз он с трудом взгромоздился в седло, оглядел неровную, с тупым остервенением мнущую ногами жесткий снег колонну, губы у него шевельнулись немо - Каппелю было жаль этих людей, как жаль самого себя... Если бы не предательство генерала Зеневича, они не терпели бы этих мук - все сложилось бы иначе.
Но нет, сложилось все так, как сложилось.
Предательства сопровождали Каппеля на каждом шагу. Везде. Всюду. Он пытался сопротивляться им.
Когда отступление еще только началось, Каппель прибыл в город Мариинск. Нарядная, недавно отстроенная железнодорожная станция - целый выводок зданий - располагалась в трех километрах от города. Мариинск был крупной вещевой базой - здесь на воинских складах скопилось много нужного имущества, в том числе и теплая одежда, так теперь необходимая армии Каппеля.
Конечно, Каппель мог вскрыть склады, никого не спрашивая, но тем не менее он посчитал нужным поинтересоваться у начальника здешней дистанции:
- Какая власть в городе?
- Земская, - ответил тот. Увидев, что взгляд Каппеля сделался недоуменным, пояснил: - Земцы взяли бразды правления в свои руки, ждут красных...
- Красных, значит. - Каппель усмехнулся, подал знак Вырыпаеву: - Поехали!
Вдвоем они прыгнули в кошеву.
Через пятнадцать минут она с лихим скрипом и храпом буйного коня, взбивая столбы снега, подлетела к двухэтажному каменному дому, к которому было прилажено новенькое широкое крыльцо. Дом был знатным даже по здешним меркам - люди в Мариинске строились широко, не жалея материала.
- Это и есть земская власть, - ткнув кнутом в крыльцо, провозгласил лихач-возница, средних лет дядек с серебром, густо искрящемся в небольшой бородке.
- Подожди нас, отец, - попросил Вырыпаев, - мы скоро.
- Давайте, давайте, - произнес лихач благожелательно, он словно благословил своих седоков, - мне спешить некуда. - Оглядел их оценивающим взглядом. - Вам бы оружие какое-никакое надо бы с собой прихватить. Пулемет ручной, английский, неплохо бы с собой иметь, поскольку тут вы, как я понимаю, окажетесь гостями незваными.
Гости незваные были вооружены лишь пистолетами. А что такое пистолет - только хлопать может... Сигнальное оружие. Хлопками пистолетными удобно поднимать солдат в атаку.
- Ничего, - произнес в ответ Каппель, - обойдемся тем, что есть.
Он вспомнил, как с прутинкой ходил на митинг к шахтерам Аша-Балашевского завода. Куда страшнее ситуация была, и то обошлось.
- Ну, смотрите, господа, - произнес лихач, черенком кнута приподнимая шапку, плотно натянутую на голову.- Мое дело - предупредить, ваше - начихать на предупреждение.
Каппель и Вырыпаев поднялись на крыльцо - вдвоем, идя рядом, почти безоружные, открыли дверь в дом, в котором в просторной прихожей сидели человек пятнадцать дюжих земцев. В углу стояли винтовки.
А вот и английский ручной пулемет, о котором только что говорил возница-лихач: "люська" с насаженной на ствол плоской тарелкой магазина. Стоит пулемет в сторонке, на конторке с бумагами.
Увидев пришедших, земцы удивленно вытянули головы. Каппель вежливо поздоровался с ними, представился:
- Я - генерал Каппель.
Часть вытянутых голов поспешно нырнула в плечи: кого-кого, а генерала Каппеля они не ожидали увидеть здесь. Один из земцев - горбоносый парень с черными буйными волосами тоскливо покосился на пулемет - неплохо бы эту штуку иметь сейчас в руках, а не на конторке, да вот только никак он не успеет добраться до "люськи" - пришедшие раньше свалят его. Вздохнул зажато:
- Ййы-ыхы-ы!
Генерал этот грустный вздох заметил, парня раскусил, но вида, что раскусил его, не подал.
- Я благодарен вам за то, что вы сохранили армейское добро, - сказал земцам Каппель, - не дали его растащить. Власть в Мариинске временно переходит к военным, в городе несколько дней будет стоять армия. Должны подтянуться обозы, отставшие... Люди в армии - голодные, холодные, неодетые, необутые, обозленные неудачами, больные - всяких полно, словом. Нужна теплая одежда. Очень нужна, - Каппель обвел глазами сытые лица земцев, - без теплого обмундирования армия погибнет. Вы - русские люди, и те, кто находится в армии, - тоже русские. Я вам все изложил, как на духу... А дальше думайте сами.
Земцы молчали, Каппель натянул на руки перчатки, щелкнул кнопками - в установившейся тиши звук этот был особенно громким, - и, поклонившись земцам, вышел.
Вырыпаев молча последовал за ним, на крыльце сквозь зубы всосал в себя воздух, глянул на широкую, заваленную ранним снегом улицу.
- А я думал, вас отсюда не выпустят, господа, - простодушно удивился лихач, увидев своих седоков живыми и невредимыми.
- Это почему же?
- Да уж больно народ в земской управе собрался серьезный... Всех чужаками считает, даже собственных баб.
Завтра будет видно, серьезный здесь собрался народ или нет, - спокойно проговорил Каппель.
- Но, милый! - Лихач хлестнул коня, и тот, легко сдернув кошевку, с места взял крупной рысью - только снег стеклисто захрустел под полозьями. - Давай, милый, застаиваться тебе вредно.
Конь прибавил ходу.
- Может, действительно, проще было забрать ключи от складов силой? - проговорил вопросительно Вырыпаев, подтыкая под себя край Меховой полости, которой была накрыта кошевка.
- Зачем? Земцы ключи сами принесут.
Утром около станционного здания, где расположился штаб Каппеля, появилась делегация земцев - приехали на нескольких кошевках, с шумом и шутками выбрались из них, извлекли широкий блестящий поднос, застелили его полотенцем, сверху водрузили свой, пропеченный до румяной корки каравай, рядом поставили солонку и положили толстую связку ключей - от всех складских запоров. Выстроившись в цепочку, земцы неспешно двинулись к штабу.
Вырыпаев, наблюдавший за этой картиной из окна, сказал генералу:
- Вы были нравы, Владимир Оскарович. Ничего не надо брать силой.
Генерал промолчал.
...В принципе земцы тоже были предателями, но предатель предателю - рознь. С земцами он, например, стал разговаривать, с генералом Зеневичем - нет. Губы у Каппеля брезгливо шевельнулись, он подтянул к себе повод, глянул на черные задымленные скалы канских берегов и тронул коня с места.
Рот у Каппеля снова искривился брезгливо: ведь Зеневич давал присягу - не только царю давал, но и России и предал их, пресмыкается перед разными местечковыми начальниками, вершителями судеб, которым от России нужно только одно - чтоб кошелек у них никогда не был тощим и чтобы бабы их ходили наряженные, как на свадьбу, поблескивая золотыми зубами и разными дамскими цацками - сережками, кулонами, перстнями, камеями, подвесками да цепочками всякими, - чем больше у них будет этого металла, тем лучше.
Каппель неожиданно застонал и ткнулся головой в холку коня.
Бойченко стремительно, будто птица, метнулся к нему. Генерал был без сознания.
- Насморков! Насморков! Ко мне! - выкрикнул Бойченко громко, неосторожно хватил холодного воздуха, захлебнулся им, окутался паром, замахал отчаянно на малорасторопного денщика: генерал без сознания, а тот по-налимьи губами шлепает, окрестностями любуется.
Насморков запоздало подоспел к приятелю. Рядом оказался и генерал Войцеховский, исхудавший, заросший щетиной - Каппель приказал подчиненным не бриться, чтобы было поменьше обморожений - все-таки какая-никакая, а защита есть, бывает, и маленькая щетина от большого волдыря спасает.
Втроем они сняли Каппеля с коня, кинули на снег несколько шинелей, имевшихся в хозяйстве у Насморкова, проворный Бойченко ринулся в обоз пошерстить какого- нибудь купца, излишне вольно чувствовавшего себя.
Минут через десять Бойченко пригнал из обоза сани вместе с возницей - редкобородым, похожим на татарина мужиком, Каппеля уложили на сани, сверху прикрыли двойной меховой полостью - она была сшита с умом, специально, чтобы держать здешние морозы, и Войцеховский скомандовал хриплым, надсаженным морозом голосом:
- Вперед!
Мимо уже тянулись сани обоза - колонна проследовала мимо, не останавливаясь.
- Поспевай, любезный! - подогнал Войцеховский редкобородого возницу.
Тот с интересом глянул на беспамятного генерала и щелкнул кнутом.
Гнедой конь - по всему видно, находился не на голодном пайке, у хозяина имелся припас овса, - резво рванул вперед, взбил синеватую ледяную пыль, прогрохотал полозьями по проступившей сквозь снег наледи и вскоре обогнал обоз.
Войцеховский, забравшись в седло, догнал сани верхом, а Бойченко с Насморковым повели коня генерала в поводу.
- Проклятая зима! - угрюмо просипел Насморков. - Сколько же она еще возьмет своего, сколько людей погубит! - Он потрепал коня за заиндевелую морду, на ходу проверил ноздри - не забиты ли ледяными пробками?
Конь ответно толкнул мордой денщика.
- Тихо! - воскликнул тот, получив хороший тычок в спину. - Обрадовался, что седока нет. Ну и тварь же ты безголосая, - проговорил Насморков сварливо. - А еще лошадью называешься!
Поймав взгляд Бойченко, денщик замолчал, но молчал он недолго - глянул вверх, на задымленное небо, выставил перед собой палец:
- Сегодня теплее, чем вчера.
Вряд ли, - усомнился Бойченко.
- Снег визжит меньше.
- Это еще ничего не значит. Из земли пробиваются теплые пары, они и делают снег мягким.
Словно в подтверждение этих слов впереди вдруг зашевелилась огромная, тускло поблескивающая ледяными наростами скала, вверх взметнулось упругое снежное облако, рассыпалось с грохотом, и от скалы начал медленно отваливаться гигантский кусок. Кусок этот дрогнул, пошатнулся, замер на мгновение, пытаясь удержаться в гнезде, но не удержался и пошел к земле...
- Берегись! - закричал кто-то отчаянно, но крик запоздал - скала опрокинулась прямо на повозку, везшую купеческий скарб. Из-под огромного расколовшегося камня с пушечной силой выбило расплющенную конскую голову с раздавленными, размазанными по окровавленной шкуре глазами. Размозженные ноги, кости, спутанные кишки, еще что-то, что осталось от двух человек, сидевших в санях, смешало с конскими внутренностями... Солдат, оказавшихся неподалеку, с головы до ног обдало кровяными брызгами.
Все произошло настолько стремительно, что никто ничего не успел предпринять, лишь раздался слезный звериный вой, прозвучал, как корабельная сирена, и стих.
- Вот и все, - печально молвил Насморков, - были люди - и нету их. Не стало.
- А ты говоришь - потеплело.
Каппель все еще не пришел в себя, пребывал без сознания, когда запряженные резвым конем сани, в которых он находился, проехав километра два, угодили в промоину, скрытую плотным снеговым одеялом. Солдаты спешно вытащили сани из промоины, и тут же деревянные полозья немедленно примерзли ко льду.
Пришлось полозья отбивать прикладами винтовок. Удары прикладов были резкими, встряхивали сани, Каппель открыл замутненные, блестящие от жара глаза, обвел ими лица людей, склонившихся над ним, губы у него шевельнулись, над ним всплыло легкое облачко пара.
- В Баргу, - отчетливо произнес Каппель, - только в Баргу! Там всем нам будет лучше... - Он помолчал немного и добавил: - Лучше, чем здесь. - Генерал заворочался, пытаясь выбраться из-под полости. - Коня мне!
Бойченко, который теперь не отходил от генерала ни на минуту - словно чувствовал перед ним свою вину, беспомощно оглянулся - ослушаться Каппеля он не мог, надо было кого-то призывать в помощь, увидел сгорбатившегося от холода, с седой, покрытой инеем спиной Вырыпаева, обрадовался ему:
- Василий Осипович!
Вырыпаев выпрямился, все понял, пожевал облезлыми губами.
- Владимир Оскарович, коня нежелательно, - сказал он Каппелю. - Вы находитесь, м-м-м... в таком состоянии, Владимир Оскарович, когда коня нежелательно. - Вырыпаев знал, как не любит такие слова Каппель, но тем не менее произнес их. - Прошу вас!
- Командующий не может валяться в санях, будто изнеженная барышня, - очень тихо, но жестко произнес Каппель. - Это унизительно. Коня!
Переубедить генерала было невозможно. К саням подвели коня. Каппель поднялся. Лицо генерала от напряжения обузилось - было видно, что Каппель боится показать собственную слабость, боится ошибиться, сделать неверное неловкое движение, - на его бледном лбу появился пот, тем не менее он поднялся, довольно ловко всунул носок бурки в заиндевелое стремя и забрался в седло. Повторил призывно:
- В Баргу!
Серый снег под копытами коня завизжал пронзительно, пространство дрогнуло, возникло в нем что-то розовое - то ли отсвет далекого северного сияния, то ли еще что-то, снег визжал под ногами людей, над суровой рекой висел сплошной визг, колонна змеилась, обходя нагромождения льда и камней, черные промоины, в которых плавал снег, сторонясь сырых пятен, проступающих на поверхности реки - под любым таким пятном могла оказаться гибельная полынья, канская бездонь. Люди шли молча, берегли силы, раздавалось только хриплое дыхание да иногда короткая, какая-то обрезанная ругань - выругавшись, человек стыдливо умолкал, запечатывал рот, словно боялся осуждения...
Проехав в седле с полкилометра, Каппель покачнулся и начал сползать вниз. Бойченко поспешно подскочил к генералу, обхватил его рукой за талию, подсунул пальцы под ремень, удержав генерала в седле. Так они и двинулись дальше: генерал, сидящий на коне, и солдат, прочно держащий его, не дающий свалиться с седла.
Фигура генерала была видна далеко, все, кто шел в колонне, обязательно задерживали на ней взгляд, глаза у людей теплели - солдаты знали, что пока Каппель жив - все будет в порядке.
Когда до Барги оставалось двадцать километров, Каппель вновь потерял сознание. Его сняли с седла и опять положили в сани - не в те, что попали в промоину, обросли льдом и сейчас ползли в хвосте обоза, - в другие, в широкие крестьянские розвальни, застланные соломой, поверх соломы лежали пустые мешки.
Так до самой Барги Каппель и не пришел в себя.
Барга - село большое, богатое, если уж здесь ставят дом, так обязательно о пяти стенах, такой дом может занимать целую половину улицы; воздух над Варгой разрезан белыми пушистыми дымами: в морозные дни печи тут топят круглосуточно, бревна-целкачи, из которых сложены стены, от жары только пистолетно трещат, вызывая у незнакомого человека удивление - от такого треска иной солдатик даже невольно приседает, оглядывается, стараясь ухватить в руку предмет поувесистее.
- Это кто тут стреляет так неэкономно?
Каппеля внесли в большую, до сухого жара натопленную избу. Попробовали снять с его ног бурки - те примерзли намертво, не отодрать.
Бойченко вопросительно глянул на Вырыпаева.
- Режь! - велел тот.
- Жалко обувь. Справная уж больно.
- Мы не в тайге. Здесь, в деревне, найдем для Владимира Оскаровича приличные валенки.
Подсунув нож под край голенища, Бойченко прищурился, словно провел острием по фетру. Вновь посмотрел на Вырыпаева.
- Режь до конца, - приказал полковник.
Бойченко располосовал голенище от верха до щиколотки. Генерал застонал. Бойченко вскинулся, прислушался к стону. Вырыпаев, сам очень слабый, с обвисшей на щеках кожей и трясущимися от усталости и немощи руками, покачал головой:
- Он в себя не придет. Срезай с ноги вторую бурку.
Сбросив на пол искромсанные бурки, Бойченко срезал с ног Каппеля портянки - негнущиеся, ломкие, не поддавшиеся душному жару избы, портянки не оттаяли.
Ноги у генерала от пальцев до колен были белые и твердые, как дерево - стучать по ним можно. Бойченко испуганно всплеснул руками:
- Ах ты Боже ж мой! - Подхватил большое цинковое корыто, стоявшее в горнице - в нем в банные дни купались люди, - выметнулся с корытом на улицу. Там залопотал, заохал, завздыхал, запрыгал, сгребая в корыто снег, выбирая места, где снег был помягче и почище. - Ах ты Боже ж ты мой!