Его новый памфлет "Здравый смысл", в котором Томас писал, что каждый народ имеет полное право устроить у себя правительство, какое ему нравится, произвел в революционно настроенной стране впечатление разорвавшейся бомбы. Пейн быстро стал сторонником американской войны за независимость. Еще одна легенда гласит, что солдаты армии Вашингтона сделали первые слова одной из статей Пейна "Настало время испытать силу человеческой души!" своим девизом.
В 1789 году Томас Пейн возвращается в Англию, где пишет двухтомник "Права человека", знакомится с Мэри, как со своей соратницей и предшественницей, и почти сразу же уезжает во Францию, так как правительство начинает его преследовать. В Париже он узнал, что заочно признан виновным в оскорблении короля и конституции, и многие его друзья арестованы за то, что хранили его книги. Вот при таких обстоятельствах он снова встречается с Мэри Уолстонкрафт. Надо думать, она выслушала от него немало мрачных и язвительных замечаний относительно добродетелей английского парламента и судебной системы. И Томас лучше всех сумел объяснить ей все хитросплетения политических течений в новорожденной Французской республике.
Но сейчас Мэри интересуется не только политикой. Ее сердце пробудилось и тоскует. Она – новичок в мире страстей, наивна и импульсивна. Весь здравый смысл, накопленный ею с годами, теперь бесполезен. И, заметив в глазах красивого мужчины толику сочувствия, Мэри скоропостижно влюбляется снова. Конечно, этим красавцем не был пятидесятипятилетний Томас Пейн. Нет, Мэри полюбила его друга – молодого американца Гильберта Имлея, отставного капитана, ныне занимавшегося во Франции торговлей лесом, начинающего писателя, автора трактата "Топографическое описание западных территорий Северной Америки". Гильберт не остался равнодушен к темным внимательным глазам симпатичной англичанки. Скромные платья Мэри носила с каким-то непередаваемым достоинством, казалась королевой, не подозревающей о своем высоком сане. Она не заискивала перед мужчинами, не льстила им, а, напротив, смотрела твердо и испытующе, словно говорила: "Покажи мне, что ты за человек". Получить ее одобрение представлялось делом чести. Ее походка, жесты, голос были полны сдержанной энергии, изобличали натуру страстную и волевую одновременно. Меньше всего эта статная женщина напоминала бабочку, или фею, или иное "прелестное создание". Она была красива очень земной красотой, на ее руках легко было вообразить ребенка, не возникало сомнений, что она способна защитить дитя от всех превратностей жизни. И самое главное, она как будто не отдавала себе отчета в том, насколько привлекательна. Гильберт не мог не влюбиться.
Счастье на вулкане
Они поселились за городом: в деревушке Нейль, в трех верстах от Парижа. Здесь была настоящая сельская идиллия для влюбленных: маленький дом, большой запущенный сад, жаркая летняя погода, теплые булочки на завтрак, стол в тени старого дерева, вино в бокалах… Они вместе разбивают огород. Имлей копает грядки, Мэри сажает георгины. Она учится готовить американские блюда, он, вдохновляемый своей подругой, работает над романом "Эмигранты", повествующим о жизни первопоселенцев в Америке. Ни дать ни взять Эмиль и София – идеальная супружеская пара из трактата Руссо. Все разочарования и горести прежних лет забыты. Мэри часто смеется, она полна благодарности и надежд. "Его нежность и добродетели двойной лентой обвивают мое сердце", – говорит она. Немного неуклюжий, старомодный, но искренний комплимент. И как хорошо, что во Франции теперь не обязательно регистрировать браки. Мэри рада, что может доказать Гильберту свое бескорыстие, показать, что только любовь влечет ее к нему, она не хочет связывать его брачными узами, не хочет становиться "плющом, обвившим дуб, растением-паразитом". Напротив, она готова помогать возлюбленному во всех его начинаниях, не требуя награды. И вскоре она чувствует под сердцем биение новой жизни – залог их будущего счастья с Гильбертом.
А вокруг них раскручивается неумолимый водоворот Французской революции, новости все неожиданнее и тревожнее, крови льется все больше.
В августе 1792 года Жан-Поль Марат призвал всех граждан расправиться с контрреволюционерами. Утром 2 сентября по Парижу пронесся слух, что прусские войска взяли Верден, и теперь путь к столице Франции для них открыт. Одновременно по всему городу шли разговоры, что в тюрьмах, куда в последние дни свозили "подозрительных" – священников и аристократов, будет организован мятеж. Парижане принимают постановление, в котором заявляют: "Нет иного средства избежать опасностей и увеличить рвение граждан для отправки на границы, как немедленно осуществить скорое правосудие над всеми злоумышленниками и заговорщиками, заключенными в тюрьмах". В монастырях и других местах заключения начинается резня. Озверевшие "граждане" расстреливают, закалывают, вешают заключенных. Гнев толпы уравнивает всех: погибает ближайшая подруга Марии Антуанетты принцесса де Ламбаль и 35 проституток, заключенных в больнице Сальпетриер, убиты бывший министр Монморен, первый камердинер короля Тьерри и 289 человек, содержащихся в Консьержери за незначительные уголовные проступки типа подделки ассигнаций. Расстреливают из ружей священников, не присягнувших власти, расстреливают из пушек 200 душевнобольных, нищих и бродяг в тюрьме Бисетр. Всего в этот день погибло более тысячи человек. Волна погромов проносится по провинции.
21 января 1793 года после судебного процесса был казнен Людовик XVI.
Марат, которого некоторые обвиняли в случившемся, был убит 13 июля 1793 года. Его убийца, дворянка Шарлотта Корде, проникла к нему, сказав, что принесла новый список "врагов народа".
В Ванде и Бретани, а затем в Тулоне и Лионе начинается контрреволюционное восстание. При усмирении восставших в Тулоне особенно отличился молодой корсиканский капитан Буонапарте. Он блестяще спланировал операцию по захвату ключевого форта и со знаменем в руках под обстрелом первым выбежал на мост, ведя за собой солдат.
В Конвенте теперь заправляет Робеспьер, прозванный Неподкупным. Он яростно расправляется со своими политическими врагами, отдает приказы о массовых казнях "врагов революции". Гильотина работает без устали. Количество убитых – от 16 000 до 40 000.
16 октября 1793 года была убита Мария Антуанетта. Незадолго до этого революционное правительство ввело новый календарь, так что если король умер 21 января, то королева отправилась на гильотину уже 25 вандемьера – месяца сбора винограда– II года республики.
3 ноября 1793 года по обвинению в участии в контрреволюционном заговоре была казнена Олимпия де Гуж. Ее казнь прошла, разумеется, с гораздо меньшей помпой, чем королевская, но все же не осталась незамеченной. Газеты писали: "Олимпия де Гуж, одаренная экзальтированным воображением, приняла свой бред за внушение природы и кончила тем, что усвоила планы изменников… она была матерью, но она обрекла природу на заклание, пожелав возвыситься над нею; желание быть ученой женщиной довело ее до забвенья своего пола, и это забвенье, всегда чреватое опасностями, привело ее к смерти на эшафоте".
Ребенок
7 мая 1794 года Робеспьер ввел культ Верховного существа, то есть совершил поворот от атеизма и культа Разума первых лет революции назад, к религии. В июне в Париже состоится многотысячный праздник в честь этого Верховного существа. Но для Мэри сейчас важнее совсем другое существо: 14 мая 1794 года, или 25 флореаля – месяца цветов – III года республики рождается ее дочь от Гильберта. Малютку называют Френсис в честь умершей подруги Мэри и записывают под фамилией отца: революционное законодательство позволят сделать это, даже если между родителями не заключен брак – спасибо Олимпии де Гуж!
Впрочем, материнство не сильно изменило Мэри: младенцы были ей не в диковинку, она умела с ними управляться. Она пишет друзьям: "Моя малышка начинает сосать настолько МУЖЕСТВЕННО, что ее отец нахально утверждает, будто она напишет вторую часть "Прав женщины"". Гораздо больше ее беспокоили постоянные долгие отлучки Имлея. Нет, она не подозревала его в чем-то дурном! Мэри знала, что из-за блокады английским флотом французских портов торговля лесом шла из рук вон плохо, и Имлей метался по всей стране в поисках хоть сколько-нибудь выгодных контрактов. Но она так беспокоилась за него и так устала ждать от него вестей!
Некоторое время они живут в Гавре: в Париже иностранцам оставаться опасно, могут принять за шпионов. Мэри пишет "Взгляд на оригинальность и прогресс Французской революции с точки зрения истории и морали" – книгу, которая через год выйдет в Лондоне.
В Париже действия Робеспьера настолько пугают всех, что против него организуют заговор. Неподкупный и его сторонники казнены 28 июля – 10 термидора II года республики.
Имлей, вероятно, испуганный ожесточением политического террора, внезапно уезжает в Лондон, бросив Мэри и Фанни на произвол судьбы. Мэри пишет ему, ее письма полны боли.
Ей удается выбраться из Франции только в апреле следующего, 1795 года, когда в Париже начинается восстание и он оказывается на осадном положении. В Лондоне она встречает Имлея и прощает его. Они снова живут вместе. Теперь, в Англии, Френсис грозит признание незаконнорожденной. Чтобы избежать этого, Мэри называет себя миссис Имлей, хотя их брак так и не заключен, а Гильберт не предлагает узаконить их отношения.
Тот, кто предал однажды, предаст снова. Идиллия семейной жизни больше не радует Имлея. Он недоволен тем, что приходится делить внимание Мэри еще и с ребенком. Да и Мэри уже не столь беззаботна, и любит не столь беззаветно.
Понемногу она начинает различать истинное лицо своего возлюбленного. Узнав о его измене с лондонской актрисой, она пытается покончить с собой, приняв опиум, но Гильберт спасает ее, и они снова мирятся.
В свое время Мэри писала, что хочет "любить мужчину как равного себе". Она действительно без больших усилий сравнялась с мужчинами. Но ее возлюбленный оказался нравственно ниже ее, и это разбило ей сердце.
Позже Уильям Годвин напишет в своих мемуарах: "Возможно, ни одно человеческое существо не переживало таких страданий, какие терзали весь 1795 год эту несравненную женщину".
Разумеется, он преувеличивает. Подобные страдания переживали, переживают и будут переживать множество человеческих существ, более того – множество женщин, которые строили свою жизнь на доверии и честности и доверие которых было предано. Но причины, по которым Годвин допускает преувеличения, так по-человечески понятны!
Путешествие и прощание
У женщин есть дурная привычка: вину за все плохое, что происходит в отношениях, они приписывают себе. Порой они тешат себя иллюзией, что все могут исправить сами без малейших усилий со стороны партнера и поднести ему на блюдечке любовь, возродившуюся во всем своем блеске. Об этом мечтала и Мэри.
Поэтому, когда у Имлея появляется необходимость послать своего представителя в Норвегию для улаживания некоторых дел, она вызывается поехать сама. Это таинственное путешествие, подробности которого стали известны только в восьмидесятых годах XX века благодаря работам шведского историка Пера Нистрома.
Оказывается, еще в Гавре, во время континентальной блокады, Имлей задумал одну авантюру. Датские корабли могли беспрепятственно входить в порты Франции и покидать их. Имлей совершил фиктивную сделку: "продал" свой корабль "Свобода" норвежцу Педеру Эльфсену. Эльфсен изменил название корабля на "Мэри и Маргарет" – Маргарет звали его дочь, – поднял на нем датский флаг и отплыл из Гавра, увозя из революционной страны золотую и серебряную посуду, принадлежащую Бурбонам. Корабль благополучно прибыл в Копенгаген, потом отправился в Гетеборг, и с тех пор о нем не было ни слуха ни духа. И теперь Мэри предстояло отыскать свою заблудившуюся тезку. Очевидно, она и Имлей решили, что женщина с ребенком вызовет меньше подозрений и ей будет легче договориться с Эльфсеном. Правда, в XVIII веке женщины почти никогда не путешествовали без мужчин, в сопровождении только слуг и детей, но Мэри не пугают ни трудности, ни опасности, ни сплетни.
Оставив двухлетнюю Фанни и ее няню в Гетеборге, Мэри плывет вдоль побережья Скандинавии, осматривая все порты Швеции, Норвегии и – на обратном пути – Дании, любуется отвесными скалами, водопадами, деревьями, которые чудом удерживаются на камнях, величественными айсбергами и лунным светом, отраженным в холодной воде фьордов. Равнодушная северная природа, прекрасная в своем безразличии к людским страданиям, умиротворяет Мэри. Авантюрная атмосфера будоражит ее, заставляя кровь быстрее бежать по жилам, сознание того, что она делает важное дело, помогает любимому мужчине, приносит удовлетворение ее разуму.
Она рассказывает в письмах Имлею о чувствах смирения и сопричастности вечности, которые пробудили в ней северные пейзажи, о вспышках гнева, временами охватывающих ее, когда она думает о перипетиях их романа, и об униженном положении женщин, обязанных "жертвовать либо своим сердцем – ради принципов, либо своими принципами – ради своего сердца", о нравах и обычаях людей, столь отличающихся от англичан, о политических реформах, которые она считает неизбежными и необходимыми, и… о своей любви к нему. "Искусство путешествовать – это разновидность искусства размышлять", – делает она вывод в духе философии Просвещения. Страницы ее писем полны не только размышлений, но и чувств. Позже Годвин писал: "Если когда-либо была книга, рассчитанная на то, чтобы сделать мужчину влюбленным в автора, вот это, мне кажется, та книга. Она говорит о своих печалях так, что заполняет нас меланхолией и растворяет в нежности, в то же время она проявляет гениальность, вызывая наше восхищение".
Фронтиспис к изданию "Оригинальных рассказов из действительности". Гравер – Уильям Блейк. 1791 г.
Имлей отвечает сухо. Красота слога и искренность бывшей возлюбленной не трогают его, он думает только о разрыве. До сих пор неизвестно, достигла ли Мэри успеха в своем расследовании. Мы знаем лишь, что спустя некоторое время Эльфсен был арестован за незаконные сделки.
Перед поездкой Имлей обещал, что встретит Мэри с дочерью в Гамбурге, и они вместе отправятся в Швейцарию. Но когда Мэри после трехмесячного путешествия сошла на пристань, ее ожидало только его письмо, в котором он сообщал, что она получит все необходимые объяснения в Лондоне. Удивленная, она пишет ему несколько строк и садится на корабль, идущий в Дувр. Знаменитые Белые Скалы Дувра не производят на нее сильного впечатления после тех свидетельств могущества природы, которые она только что наблюдала в Скандинавии. Мэри спешит поделиться с Имлеем и этой мыслью. Она пишет ему с корабля, что ее способность впитывать новые впечатления истощилась и она с нетерпением ждет возвращения в Лондон.
* * *
В Лондоне ее ждут впечатления совсем иного свойства. Мэри возвращается в дом, который сняли они с Имлеем, и узнает от слуг, что в ее отсутствие хозяин приводил сюда другую женщину, и она жила с ним как жена. Это та самая актриса, с которой он обещал расстаться. Мэри почти не чувствует боли, только безграничное удивление. То, что Имлей разлюбил ее, она может понять. Она уже немолода, ее тело изменилось после беременности и родов, да и в последние месяцы она была не слишком веселой собеседницей. Но как она не замечала раньше, что он совсем не уважает ни ее, ни ее чувства, ни чувства их дочери? Где был ее разум? Она не бранит Имлея, она бранит себя. Стоит ли жить дальше, если жизнь ее так ничему и не научила? Она запуталась в своих эмоциях, предала свою самостоятельность и больше не чувствует ни сил, ни желания бороться за жизнь, потому что она неразрывно связана с унижением. Только смерть обещает свободу. Она станет частью природы, великой, мудрой и бесстрастной, чью мощь она так ясно ощутила на севере.
Мэри идет к реке, но в центре города слишком много народу. Она берет лодку, приказывает отвезти себя в Патни – зеленый район на южном берегу Темзы, известный своими парками, где любят прогуливаться состоятельные лондонцы. Но сейчас октябрь, к тому же льет дождь, и на набережной никого. Около получаса она бродит под дождем, чтобы ее одежда намокла и отяжелела. Потом поднимается на мост и бросается в воду…
* * *
Мэри вытащил из воды случайный прохожий. Последовавшая за попыткой самоубийства болезнь притупила ее чувства, долгое время Мэри была слишком слаба, чтобы думать и принимать решения. Как бы там ни было, она не раскаивается в том, что сделала. Позже она напишет: "Мне только приходится сетовать на то, что, когда горечь смерти прошла, я была жестоко возвращена в жизнь и страдание. Но твердое намерение не может быть расстроено разочарованием, и я не позволю считать отчаянной попыткой то, что было одним из самых спокойных действий разума. В этом отношении я ответственна только перед самой собой. Если бы я беспокоилась о том, что называют репутацией, именно другими обстоятельствами я была бы обесчещена".
Она еще по инерции пытается наладить с Имлеем отношения ради Фанни. Пишет ему: "Если мы когда-нибудь собираемся жить вместе, давайте сделаем это сейчас. Сойдемся или расстанемся. Вы сказали, что не можете сейчас разорвать ту связь, в которую вступили. Но не в моем характере и привычках ждать, когда вы бросите эту женщину. Я хочу, чтобы мы приняли окончательное решение. Я согласна жить с вами и с этой женщиной. Я думаю, для вас важно чувствовать себя отцом и принимать участие в воспитании вашего ребенка. Но если вы отвергнете это предложение, все будет кончено. Вы свободны. Мы больше не обменяемся ни словом, ни письмом. Считайте, что я для вас умерла".
Это не было последней попыткой удержать любимого, все уже перегорело. Мэри, как это свойственно ей, старалась уважать чувства всех, вовлеченных в эту историю: Гильберта, Фанни, своей соперницы. Она готова была пойти на жертвы, чтобы соблюсти справедливость в отношениях. Но Имлея такое великодушие только напугало. Еще несколько мучительных объяснений, и наконец – окончательный разрыв. Мэри чувствует себя выброшенной на берег после крушения. Она истощена, у нее болит и тело и душа, она не знает, что будет с ней завтра, придет ли ей кто-то на помощь. Но она понимает, что спаслась.
Женское здоровье и мода
В конце XVIII – начале XIX века необходимость физических упражнений для здоровья женщины была предметом горячих споров. Мэри Уолстонкрафт в книге "В защиту прав женщин" сетует не то, что девочкам не дают играть в подвижные игры вместе с мальчиками, девушкам не позволяют танцевать до упаду и тем самым превращают женщин в хилых и анемичных созданий, щеголяющих своей слабостью. "Почему бы во имя истины и здравого смысла одной женщине не признать, что она способна на большие физические нагрузки, чем другая? Иными словами: не сознаться, что у нее более крепкое телосложение?..
Признаюсь… я едва сдерживаю улыбку, видя, как мужчина всерьез, с видом готовности и услужливости, бросается поднимать платок, оброненный дамой, или распахивать перед ней дверь, которую она могла бы открыть, стоило ей протянуть руку".