Автобиографический роман, автор которого Павел Михайлович Моренец (Маренец) (1897–1941?) рассказывает об истории ростовского подполья и красно-зеленого движения во время Гражданской войны на Дону и Причерноморье.
Содержание:
Часть первая - Рожденные бурей 1
Часть вторая - Провалы 30
Часть третья - На грани двух эпох 69
Примечания 112
П. Моренец
Смех под штыком
Оглянешься, и вдруг блеснет белизна шоссе, и море, и горы встанут, и сложно человеческие отношения, полные трагизма или молодого смеха, радости, и смерть по пятам сторожит и пошлое своекорыстие, и беспредельный в своей простоте героизм, - вот книга Моренца "Смех под штыком".
Написано искренно, правдиво, художественно, убедительно. Язык крепкий, сжатый, выразительный. Фигуры живые, индивидуальные, несмотря на свою многочисленность.
Тема, время, обстановка взяты в высшей степени интересно. Это - первая большая яркая вещь, широко и правдиво развертывающая картины крестьянской партизанской борьбы. И страшно ценны - картины подпольной работы в тылу белых в гражданскую войну. Это впервые, - в нашей литературе этого еще не было.
Книга ценная. Читается с неослабевающим интересом.
Д. СЕРАФИМОВИЧ
Часть первая
Рожденные бурей
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ДОН в пожарище, в раскатах стрельбы, в грохоте взрывов. Отряды офицеров, кадетов, юнкеров ходят по станицам, поднимают казаков против Советов.
- За Тихий Дон!
- К оружию! Не оскудел еще Дон верными хранителями традиций казачества! Деды! Покажи сынам свою удаль молодецкую!
Бурлит Дон. Деды взялись за оружие; оттачивают заржавелые шашки, проверяют дробовики, льют пули.
- Кровью завоевали - кровью и отдадим!
- По коням! И старый, и малый - все за оружие!
- Смерть изменникам Тихого Дона!
Перекатывается колокольный звон по хуторам и станицам. Скачут казаки по степным дорогам, скликают на побоище. От границы до границы разметался мятеж.
- За вольности казачьи!
Растет белая рать. Скачут казачьи отряды, топчут зеленые поля. Стонет под копытами земля. Некому пахать, некому сеять. Заброшены в полях бороны, плуги, сеялки, арбы. Чернеют они, как обглоданные вороньём трупы. Стонет земля. Присосутся к ее могучей груди травы сорные, бурьян - чертополох. Вытянут они ее соки, высохнет ее грудь. Чем накормит она свое буйное детище - человека?
- Тревога! Классовый враг хочет руками казаков вернуть себе власть и богатства, напоить землю кровью трудящихся!
- Это им не пятый год!
- Это - восемнадцатый год!
После Октябрьского переворота в Москве, когда власть Советов с быстротою лавины распространялась по всей стране, Дон был убежищем врагов революции. Крупнейшие генералы, Корнилов и Алексеев, набирали там добровольцев для борьбы против Советов в России. Казачьи полки, снявшись с покинутого всеми Западного фронта, пришли на Дон и вместе с отрядами Красной гвардии разбили белых донских партизан. В феврале утверждена была на Дону власть Советов. Атаман Каледин застрелился. Корниловцы ушли на Кубань. Казаки разошлись по домам; старики принялись точить их, будить гордость казачью:
- Старая правда милее новой. Так жили наши деды. Так проживем и мы. Закрома наши полны хлебушка, в погребах - бочки с вином. Выйдешь на поле - душа радуется: сколько глаз окинет - все твое…
Для бедноты казачьей слагалась иная песня: смерть, смерть, смерть, тому, кто изменит Тихому Дону!..
Лихорадочно готовится к большим боям красный Ростов. Со всех сторон подкатывается к нему враждебная стихия. Новочеркасск под угрозой. Вокруг него бои. В городе притаился враг; жутко в нем красным бойцам. К Таганрогу подступают с Украины батальоны германской армии, вместе с ними - гайдамаки.
- Тревога! Все, как один, на фронт!
Но зараза митинговщины убивает в красных бойцах волю к победе. Боевые приказы обсуждаются на собраниях. Командиров выбирают и сменяют. Немногие отряды выступают из Ростова. Взбаламученные, в большинстве из крестьян-фронтовиков, измученные мировой войной красногвардейцы захлебываются в веселье; по казармам, в гостиницах, в богатых особняках, там, где жили они, - день и ночь гармоника, пляски, выкрики речей, песни.
Сбежалась "анархия" в Ростов "углублять" революцию: в Москве их разгромили, а здесь еще до них не добрались.
- Я хочу. Я могу. Я делаю!
Вырвалась из трущоб "занюханная" кокаином шпана с бомбами, наганами, маузерами. И они не в лапоть сморкаются - они тоже идейные:
- Анархия - мать порядка!
- Режь буржуев в кррровь, гроб, р-р-ре́бро!..
Разгулялись темные силы в Ростове: старое разрушено, повое еще не построено.
Охватило пожарищем восстания весь Дон. Сбегаются красные дружинники из казачьих станиц в рабочие центры - в Шахты, Сулин, Луганск, Ростов. Рабочие, организованные в боевые дружины, оставались на своих, недавно отвоеванных у буржуазии, фабриках, шахтах, заводах. Горячо было принялись за дело. Но заметался надрывной рев паровых чудовищ:
- Тревога!
- Революция в опасности!
Выступают рабочие на фронт - заливает шахты водой, замирают фабрики, заводы, зарастают их дворы травой, ржавеют машины.
Ростов в тревоге. Приближаются немцы, гайдамаки, казаки, белые партизаны. Немногие красные отряды выступили на фронт: одни не хотят уходить от веселья, другие нужны в городе. На Садовой, в доме 82, засела банда главарей анархистов. Ящики вин, консервов, сыра, смрад блевотины и ночных оргий. Они нашли, что в "румчероде" рядом плохо охраняются в несгораемой кассе деньги, привезенные из Одессы. Решили взять под свою "охрану". Налетели - сорвалось. Они будоражат гарнизон для выступления против власти Советов, у них есть свои отряды.
Ранним утром красные отряды оцепили притон анархистов. Председатель совнаркома Донской республики Подтелков руководил их разгромом. Но гарнизон встревожился: "Кого бьют? Не контрреволюция ли душит руками красных бойцов революцию?" - И в суматохе анархисты захватывают заложником члена Донского правительства.
Гнетет тревога. Вокруг - враг, внутри - враг.
Первое мая. Демонстрация. На Таганрогском проспекте из редакции пачками раздают газеты. И эта вылетающая кучей серого тряпья бумага наводит тоску, будто кто-то панически готовится к бегству.
На заре - восстание белых. Гулкий грохот стрельбы ружей, пулеметов. Белые угнали два броневика, захватили вооруженный тралер Колхиду, разогнали Старый базар, хозяйничают на Садовой. Но пришел день - и зачахло, замерло восстание.
Учреждения, войска гарнизона обились в вагонах на станции. С ними и жены, и дети. Как оставлять их разъяренному врагу? Набилось туда и шпаны; у каждого - по паре баб. Шпана тащит в вагоны вязанки обуви, бубликов, колеса швейцарского сыра, охапки одежды.
По улицам Ростова ходили броневики, расстреливавшие грабителей, конные отряды, пытавшиеся рассеять их, - ничего не помогало. Проходили броневики, проходили конные отряды - и снова вырастали толпы громил.
На станции с часу на час ожидали нападения немцев.
Показалось на горизонте полтора десятка всадников, засверкали шашки, крикнул с паровоза казак, почему-то стоявший на нем и смотревший вдаль:
- Гайдамаки! - и заметалась деморализованная двадцатитысячная масса, бежала за мост, оставив половину поездов. А мост обстреливали с косогоров цепи городских белогвардейцев. Стрелки на железнодорожных путях были заранее испорчены.
В Шахтах, в Сулине остались отрезанными сильные отряды шахтеров. С боями вырывались эти тысячи бойцов из пылающего кольца: пощады от врага не ждали.
"Анархия - мать порядка" тоже не дремала: с боем выбивала пробки поездов на станциях, пробивалась по советским владениям вперед… к Царицыну: там, верно, еще буржуи командуют. Прорвались на открытую дорогу: "Дуй на всех парах!"
Вдруг - остановка. Торжественная встреча. С пулеметами.
- Выходи, шпана, сдавай награбленное золото!
Рев возмущения поднялся в поезде. Смрад винного угара витал вокруг, как мухи над падалью.
- Контрреволюция! Измена!
- Вася-рваная ноздря! Афоня-кровосос! Не поддавайсь на провокацию, стой на стрёме!
Ринулись к окнам - вокруг цепь, дула винтовок зловеще чернеют… Кто-то полоснул себя ножом; кто-то в исступлении пытался проломить головой стену; Вася-рваная ноздря - к двери! Потряс кулачищами - быка ими свалит, - да как заревет:
- На кого идете! Мы страдали, на каторгу ходили, а вы, сопляки, нас арестовывать! Так бейте же, колите!
Разорвал на груди рубаху, подставляет грудь - не поддаются красноармейцы на удочку. Он - обратно в вагоны:
- Умрем, но не отдадим! Бросай бомбы!
Лихорадочно прятали золото. У каждого - по паре баб, все ростовские притоны очистили.
- Прячь в самые потайные места!
Обезоружили их, перестреляли. Другие составы прорвались к Царицыну, завязали бой, начали громить город снарядами. И с теми также расправились.
Ликование белых.
Белые вступили в Новочеркасск. Снова властвует он, собирает вокруг себя силы. Как хищник со скалы, он зорко следит за расстелившимся до горизонта низовьем Дона.
Город донской знати ликует. Колокола перезваниваются, в дикой пляске заливают его сверкающими брызгами тающих звуков. По улицам - разнаряженные толпы горожан, приветствуют казаков.
- Христос воскрес!
Из-за мелкой девственно-свежей листвы садов вырываются с медным грохотом звуки оркестров, разноголосо мешаются с ними выкрики, смех, песни, бурливый говор. Угощают казаков донскими яствами, куличами, виноградными винами. Пестрят красно-синие фуражки, широкие синие шаровары с красными лампасами; старики-бородачи - в тридцатилетних куцых мундирах, украшенных крестами, медалями, бантами.
Пируют донцы; толпятся, сидят вокруг сдвинутых в ряды столов, заваленных снедью, обнимаются:
- Христос воскрес!
- Заиграла алая кровь казацкая! Берегись, хохлы!
- Выгнать хамов с Тихого Дона, чтобы и духу их тут не было!
- Не отсырел ешшо в пороховнице порох!
Рвут оркестры "казачка", скачут в присядку усачи. Вихрем налетают порывистые звуки боевой песни "Славьтесь казаки", гикают обезумевшие от хмеля и медных звуков рубаки.
В особняках, тут же, веселятся офицеры.
- За всевеликое войско Донское!
- За атамана Краснова!
Плавно, как волны, нарастают звуки казачьего гимна:
"Всколыхнулся, взволновался
Православный Тихий Дон,
И послушно отозвался
На призыв монарха он"…
- Христос воскрес!
- Кровь за кровь!
Ожесточение белых. Расслоение казаков.
Чугунными колоннами пришли в Ростов германские отряды в касках - "дорогие гости".
Э-эх! За широкой спиной немецкого солдата никакие большевики не страшны - так гуляй же плеть, р-руби шашка!
Беспорядочно отступали с Дона красные. Тысячные отряды их пробивались к своим. Мелкие - разбегались или сдавались. Но в то время в плен не брали.
Несколько сот шахтеров с женами, детишками погнали по станицам - напоказ ли, как бывало пленных немцев, или подальше от красных, чтобы те не вырвали жертв. Пригнали в Константиновскую станицу, отделили их от жен и детишек, набили в каменные амбары Пустовойтова, оцепили отрядом калмыков и казаков. И когда пленные, мучимые жаждой и голодом, задыхающиеся от спертого воздуха, поднимали вой и напирали в двери, их расстреливали через эти двери из пулеметов. Затем стража выстраивалась длинными рядами до весов с железными досками; кого-то выводили, прогоняли сквозь строй… и волокли полуживых, залитых кровью в особую половину амбара. Ночью выводили толпы пленных к балке, там убивали, кое-как засыпали землей. Некоторые изрубленные расползались из своих могил, пугая по утрам в садах баб и прячась от них, чтобы спокойно умереть в молодой зелени кустов.
Быстро растаяли, исчезли эти пленные.
Немало и казаков ушло с красными. На севере Дона, где нет тучных земель понизовья, нет золотоносных виноградников, выросли красные казачьи полки.
Крестьянская и ремесленная беднота понизовья подалась на Сал: там поднялись на защиту Советов орловцы, мартыновцы, платовцы - донские пасынки.
Иные не отступили, остались: "Ведь пасха, праздник мира и любви, везде целуются. Неужели же они позволят что?"… Как отдохнуть хотелось после нескольких лет жизни в окопах на Западном фронте, где небо и земля сливались в адски-грохочущее, воющее чудовище, разрывавшее людей в клочья! Как хорошо стало жить без мысли о смерти, стерегущей каждую минуту, жить в своей хате, около молодой жены, среди милой шаловливой детворы! На кого их покинешь? Как радовали весенние лучи солнца, нежная зелень садов, полей! Как приятно было снова приняться за привычный труд!..
И раскаялись они потом, да поздно… Их трупами щедро удобрялась земля…
Донской атаман Краснов, избранный в начале мая Кругом опасения Дона, спешно набирает армию, обучает молодых казаков: война, - как война, и для нее нужна армия.
Восстание на Кубани.
Восстание переметнулось на Кубань. Там подняли казаков корниловцы, в рядах которых шагали генералы, всех чинов офицеры, крупнейшие политические деятеля империи, юнкера, студенты, гимназисты, ребятишки-кадеты.
И вспомнили коза́ки, что они - потомки запорожцев, перед которыми трепетала панская Польша, султанская Турция. Так неужто они подчинятся "хамам"?
- Кровью козацкой полита земля кубанская! Поколениями защищали мы свой край от набегов азиатов, гибли в плавнях, заедаемые тучами комаров; осушали болота, насыпали дамбы, загоняли в берега своевольную Кубань, отвоевывали у нее жирные плодородные луга и поля! Не отдамо!
- Но эти "хамы" говорят на языке козаков, они пришли из той же Полтавщины, Екатеринославщины, Херсонщины.
- Нет, не отдамо!
- Да ведь земля-то не ваша! Земля "азиатов". И они, и "хамы" сложили голов здесь не меньше чем вы! Пятьдесят лет проливалась здесь кровь! Кубань богата, щедра. Всем хватит, только трудись, но не нужно угнетения.
- По коням, козаки, за ридну Кубань!
Бежали иногородние целыми станицами, усадив в кибитки выводки детей, прихватив на дорогу небольшие запасы продуктов. Белые вступили в Новороссийск. Расстреляли много тысяч раненых, больных красноармейцев; не пощадили и сдавшихся.
Под гром оркестров, перекатывавшийся по горам гулким эхом проходили отряды белых в Черноморье, забирали малодушных, отказавшихся от борьбы, и прописывали им шомполами на спине мудрость жизни, украшали виселицами деревушки.
Ушли из Кубани красные. Офицеры спешно набирают армию. Выросла, откормилась на кубанских хлебах Добровольческая армия. Гордо подняла голову:
- Довольно поиграли в "ридну" Кубань, "тихий" Дон! В Россию! В Россию! Добить красных! Взять Москву!
А для этого нужна большая армия. Армия Донская, армия Кубанская, армия Добровольческая. Война - как война.
Возрождение Красной армии. Новая тактика борьбы.
Возрождается Красная армия. Отряды, отступающие с Дона, разоружаются. Шпану расстреливают. Набирают новые части, назначают красных командиров. Но силен дух "самостийности", с трудом спаиваются части, с ледяным подозрением встречают новых командиров: "Что это, возврат к старому режиму?".
Отряды же, оставшиеся на фронте, об’единялись в армии. Старые болячки заглушили в них, но не выжгли.
Долгая, глухая борьба с партизанщиной, пока не разразилась катастрофа.
Полгода идет война, красные вытягиваются длинным языком вдоль железной дороги от Царицына на юг. Тянут фронт. Казаки не держат фронта. Увезли свои семьи за Дон; там у них базы, а здесь небольшие части пехоты и главное - конница. Дерзкими налетами они вырезают гарнизон за гарнизоном. Вслед появляются бесконечные обозы стариков-казаков на быках, лошадях; разбирают, гнут рельсы, сжигают, взрывают мосты - вся железная дорога стала в ухабах. Сделали старики свое дело, забирают добычу из крестьянских хозяйств и увозят за Дон. Пехота же тем временем охватывает в змеиное кольцо войска красных с многотысячными таборами беженцев и берет их измором. Здесь красные прорвались - в другом месте та же картина. У донцов тактика войны - прекрасная, есть чему у них поучиться.
Сальцы дерутся остервенело, презирают донцов: "Куда им против нас!" - и все-таки отступают, все дальше уходят от родных степей. Путаются у них под ногами детишки с плачем, жены с ласками, матери с упреками. Как тут развернешься, когда между войсками панически мечутся многотысячные таборы беженцев? Войска тянутся к базе, к Царицыну, - беженцы поднимают бунт: "Измена!" - и бабы с кулаками готовы разгромить штаб: "До дому; от сынов никуда не пойдем!"
И к осени, когда выжженные солнцем, потрескавшиеся от засух степи досыта напились водой и дороги стали непроезжими от вязкой грязи, когда небо безнадежно расплакалось, - потянулись бесконечные обозы беженцев, терзая сердца встречных своим жалким тряпьем, изможденными клячами, больными детишками. Потянулись к Царицыну и дальше, куда укажут, с сальских, донских, ставропольских степей.
Армии против армий. По ту сторону - многолетние рубаки, поседевшие стратеги. А здесь - командиры из шахтеров, слесарей, фельдфебелей, прапорщиков; "деревянная" кавалерия в жилетках, пиджаках; пехота в ситцевых рубахах, заправленных в штаны.
Нет, стратегии генералов нужно противопоставить опыт политической борьбы, опыт подполья. Мало бить врага свинцом и чугуном, нужно вырывать из его рядов невинные жертвы, поднимать их против общего врага.
В Курске создано было Донбюро Центрального комитета Коммунистической партии для руководства подпольной работой на Дону.
И потянулись в тыл врага буйные, готовые смеяться под штыком юноши, девушки.