Зеленые в Архипке.
Весна наступила - пора. Вооруженные силы в количестве 50 бойцов в бой рвутся: изголодались уж очень, надоела эта Левая щель с ее землянками. Обе стороны готовились к решительной схватке. Петренко нащупывает своих в гарнизоне Архипки - капитан Кальбач бьет в сердце: пишет в апреле письмо самому Петренко, обещает ему жизнь, почести великие и чин полковника. А за это за все нужно всем отрядом сдаться.
Петренко ему обещает почести неменьшие:
- А я тебя в генералы произведу.
Спрашивает крестьян о капитане. Те рассказывают: "Уж такой страшный такой свиртепый: Я, говорит, один против двадцати Петренко выйду. Я, говорит, самому чорту брат и никого не боюсь. Я, говорит, - я". Ну, Петренко чувствует, что враг и в самом деле страшный, как бы войско не перепугал, и решил действовать хитростью. Написал письмо старшему стражнику Браге: подойдут мои войска - чтоб ни одного выстрела не было; перепугаете моих орлов - расстреляю. Брага изо всех сил старается, стражников уламывает. Те согласились: никакого расчету противиться, все равно житья не будет.
Вернулась храбрая разведка, которая письмо носила, донесла, что Брага согласен.
Двинулось непобедимое навстречу грозному врагу. Подошли ночью к самому правлению - только речка Вулан разделяла два войска - и рассыпались в цепь. Ждут… Две тени метнулись. Замерла цепь. Тут Петренко выступил вперед, наган вынул, тихо бросил:
- Кто идет?..
- Свои…
- Ты, Брага?..
- Да…
- Ну, веди… Цепь за мной, - и снова к Браге: - Приготовились?
- Так точно.
Цепь дикими кошками подкралась к правлению, оцепила. Сняли часового, а внутри уже все перетрусили - сдались. Зеленые подкозырились. Теперь как бы захватить этого грозного капитана Кальбача. Петренко послал девять человек взять его штурмом, а себе наметил задачу обезоружить отряд пограничников, человек в 30–40. По пути задержал патруль из двух пограничников и приказал им говорить, когда подойдут к кордону: "Свои, брось оружие".
Подошли. Из темноты голос:
- Кто идет?
- Свои, свои, брось оружие.
Часовой испугался, торопливо положил винтовку, поднял руки. Петренко почти топотом:
- Опусти, не бойся… Спят?
- Так точно. Дрыхнут.
Тут закипела кровь у Петренко: "Что за бой, а развороту нету!" - Как влетит бомбой в кордон, зеленые, - за ним! Петренко наганом вверх:
- Ни с места! Лежи без штанов! Ребята, выноси оружие, продовольствие!
А из другой комнаты крик, не то белые, не то зеленые стараются:
- Командир, командир, офицер сбежал!
Петренко приказал двум только что обезоруженным солдатам взять с собой лампу и итти впереди него, разыскивать офицера. Солдаты пошли и сейчас же нашли его в кухне.
Входит Петренко, а на русской печи - офицерик дрожит, как щенок выкупанный, про наган свой забыл, в руке у него застыл. Взмолился:
- Товарищ Петренко, пощадите, я больше не буду, я не виновен ни в чем.
Приказал ему отдать револьвер, слезть с печки и итти в свою комнату. Тот, бледный, вспотевший, дрожит; ноги, руки не слушаются; слез, прошел в комнату. Петренко ему закурить предлагает, а он ничего не понимает. Свернул ему тот папироску, подает, а он удержать ее не может - вывалилась из рук. Снова взмолился:
- Нет, я курить не буду. Вы меня лучше пощадите.
- Да ты не беспокойтесь, разберемся.
А зеленые уже грузят на подводы продовольствие, винтовки, отправляют в Левую щель. Пленных выстроили, агитнул товарищ Петренко и закончил предложением: "Кто хочет - к нам". Шесть человек согласились. Спросил про офицера, чем он дышит. Дали похвальный отзыв: "Парнишка - ничего себе, никогда не обижал". Отпустили его.
Всю ночь отдавал распоряжения Петренко. Рассвело. Замычали коровы, прощаясь на весь день с телятами, захлопали калитки, заскрипели ворота: бабы выгоняли на улицу коров. Бегут по дороге босые - не узнают свою Архипку: ложились спать - белая власть была, солдаты в зеленых английских шинелях по улицам ходили, а теперь зеленцы оборванные в постолах хозяйничают.
Разгорелась заря, блеснуло сияющее солнце, брызнуло золотым дождем по счастливой Архипке - плавает она в золотистой дымке.
Прибегает зеленый сам не свой, дыхание перехватывает:
- Что вы тут валандаетесь! Чи оглохли? В селе перестрелка идет, всю ночь Кальбача штурмом берем - невозможно взять: не сдается подлец.
Тут Петренко в придачу к девяти осаждающим взял еще десять и повел их на этого грозного непобедимого Кальбача. Подошел - ему докладывают: "Нет возможности взять: на крючок, сукин сын, заперся в хате". Брага, его бывший подчиненный, бывший старший стражник, а ныне свободный гражданин, уже отличился, всем зеленым пример храбрости показал: прямо в дверь выстрелил. Но результаты неизвестны.
Петренко приказал взорвать хату. Как услышали в ней, что сам вождь зеленых, легендарный Петренко пришел - и совсем перетрусили. Открывает дверь жена Кальбача и с плачем протягивает руки:
- Не взрывайте хату, сдаемся!.. - а взрывать и нечем было. Вот что значит военная хитрость.
Из-за ее юбки на пороге показался сам Кальбач. На коленях стоит, грудь в крови, рукой унимает адскую боль, о пощаде молит, слезы распускает… а под ним лужа расплывается.
- Какая тебе пощада, сука: за что расстрелял Москаленко, за что - Писаревского?
- Служба… Приказано так… Не мог… Но я не виноват… Такая служба. Простите. Помогать вам буду, служить пойду к вам, пригожусь…
А зеленые его оттеснили в сторону, чтобы дело делать не мешал, и начали выгружать военное добро: винтовку, три нагана, ящики патронов, обувь, шаровары, шинели - все грузили на подводу. Кальбач под ногами мешался, на коленях ерзал, скулил, тоску на людей наводил. Не стерпел тут мальчонка-казачок:
- Товарищ Петренко, подозвольте попрактиковаться.
- Добей его, суку.
Расправа.
Дорвались зеленые до родных хат, разбежались по ним, с бабами своими "мордоваться" начали на радостях. Наконец-то, добились свободы! Всю зиму в берлогах отлеживались, бока заболели! Как приятно взять косу и подчистить в саду росистую ярко-зеленую траву! Нагрести охапку и отнести лошади. Она своему хозяину радостно заржет: "Здравствуй, родимый, где ты пропадал так долго: я уже соскучилась по тебе". - А он ей подарок тащит. Хватает она губами свеженькую, прямо с корня, траву, смешно перебирает оттопыренными губами… Потом надо обойти сад, огород, посмотреть, какие завязи, хороший ли урожай будет… А тем временем ласковая, радостная, волнующая жинка (эх, смял бы ее, изломал, так истосковался по ней), она собирает ему на стол завтрак: беленьких горячих яиц на тарелку, хлеба душистого, мягкого нарезывает, масло со слезинками в блюдечко накладывает. Окошко раскрыто, и в него утренняя свежесть вливается.
У иного детвора чумазая сбежалась посмотреть на тятьку, какой он стал заросший, одичавший, не расстается с винтовкой. Лезут к нему, теребят. Самые малые на колени вскарабкались, бороду треплют.
Эх, жить тут век и никуда не уходить! Скорей бы все это кончилось.
У Петренко дела государственные: республику де-факто нужно оформить де-юре. Отдал приказ: "Архипка об’является на осадном положении". - Вывесили приказ: перед превлением, чтобы все жители видели, что Советская власть пришла. Агитнул, разумеется, в приказе, что не нужно верить белым, будто они разбили Красную армию и пошли на Москву, а надо думать, что конец подходит золотопогонным белобандитам, что еще один удар мозолистой рабоче-крестьянской руки - и вся свора покатится в море, что надо во всем верить только партии большевиков.
Петренко - горячий агитатор, прямо за сердце хватает. Каждый в группу просится - отбою нет:
- Примай в группу. Не будэ нам життя от кадетив. Хотим защищать свою Архипку до последней капли трудовой крови.
Петренко прощупывает каждого, а отряд сам по себе все пухнет. Три дня прошло, глядь - сто двадцать бойцов в группе. Да с такой армией никакая сила не возьмет Архипку!
"Гарнизовались" зеленые по хатам, никак не опомнятся от радости, а Петренко их покой охраняет. На телеграфе посадил своих людей, чтобы кто не постучал в Геленджик: дескать, выручай - зеленые пришли. Нескольких эс-эров израсходовали. Попа, того самого, что в январе агитацию с амвона разводил, баб с солдатами сводил, крестом на эти дела благославлял - тоже шлепнули.
Жили бы зеленые так до прихода красных, да кадеты, сволочь этакая, не дают покоя добрым людям: на третий день существования независимой архипской республики, вызвал самого Петренко к прямому проводу начальник геленджикского гарнизона полковник Грязнов. Подошел к проводу Петренко, телеграфист застучал на аппарате и начал растяжно читать, передавая слова полковника:
- Вы - начальник гарнизона Архипки?.. Вы - Петренко?
- Да. Что вам угодно? - диктует в ответ Петренко.
- Я - полковник Грязнов. Вы не бойтесь.
- Бояться царских крокодилов я не намерен.
- За что вы убили священника, старшину и учителя?
- Вы забыли, полковник, спросить за Кальбача. Мы его тоже, как гада, пристрелили.
- Что вас ждет впереди?
- То, что вас, полковник. За каждого расстрелянного вами крестьянина буду расстреливать пять ваших.
- Что ждет крестьян и их семьи?
- Вешалка, шомпола, плети, издевательство, - то, на что способна вся белая сволочь.
- Мерзавцы, трусы, зайцы! Вы способны лишь стрелять из-за кустов! Выходите на открытый бой!
- Дайте нам ваши пулеметы, патроны и тогда поборемся.
- Завтра буду в гостях.
- Жду в засаде.
На прощание покрыли друг друга.
Тут, как на беду, с самого утра дождь полощет, о всходах заботится, чтоб урожай лучше был. Да на какой чорт этот урожай, если его кадеты пожрут. Хмурое небо тоску нагоняет. Забился бы куда-нибудь, в сарай под сено что ли, да ведь раскопают белые, штыками выгонят оттуда.
Забегались зеленые, сердце раздирается: тут детишки под ногами мешаются, ревут; жена плачет, недоумевает:
- Що ж це за дило, нашкодили та й вбегаете; а нам як же? Чи детишек в торбу сажать, та следом бежать?
А зеленые сами не свои: и так нехорошо, и оставаться же нельзя - повешают. Пусть женам шомполов, может, немного дадут, тем дело и кончится.
Петренко всех гоняет. Приказал телеграфистов снять, провода на девятой версте перерезать, и поставить там пост, чтобы никто не исправил.
Собрал весь отряд - скоро сбежались; чуют: конец подходит. Снял все посты - и двинулся в поход навстречу врагу к Пшадскому перевалу. Всех неподготовленных отправил в штаб, в Левую щель, чтобы других не разложили.
Льет вода за воротник, катится холодными струйками за спину, а итти нужно. Зеленые нахмурились: уж семьи свои защищать до последнего будут. Но грязь же в горах невылазная; брюзжит, шумит дождь - ни прилечь, ни присесть; перемучаются зеленые - не смогут облаву прогнать. Пришлось остановиться под Пшадским перевалом, на Текосе, а вперед послать разведку.
Только ушли зеленые из Архипки - растерялись бабы, старики, обезумели от приближающегося часа жестокой расправы. Пригнали из стада коров - бегут они, раскидывая несгибающиеся ноги, мычат, зовут своих телят… Бабам не до молока; выгоняют из базов телят, коз, свиней, спускают с цепи собак; старики запрягают лошадей, наваливают на подводы сундучишки с барахлишком, набрасывают туда плачущих детишек. Воют собаки, мычат коровы; ужас передался от людей к животным. Понеслось, загрохотали, побежало все из Архипки в горы, в лес, в Левую щель. Забили ее табором; рев, вой, стон эхом разносится далеко по горам, терзает зеленых. И здесь не защита: из ущелья никуда не уедешь, да в страхе разум потеряли: бежать, бежать куда-нибудь…
Разведка из-под Пшады донесла Петренко, что полковник Грязнов со своим карательным отрядом в Пшаде. Наступила ночь, тяжелая, мучительная. Каждый думал свое, молчание давило. Видит Петренко - не в себе его вояки. Взяло его раздумье. Разбегутся. Развалится группа. Расстреляют патроны, а в налеты не с чем ходить, защищаться нечем будет. Эту облаву разобьешь - еще больше обозлятся белые, силы стянут, раздавят.
Ад’ютант надежный человек, коммунист, а не решается делиться с ним Петренко: не поймет. Эх, кабы да силу, да солдат-фронтовиков, да связи с подпольем - вот тогда бы развернулся во всю ширь. А теперь… рано еще в бой вступать: сил мало.
Вторая разведка донесла, что белые боятся итти на Архипку. Но Петренко не поверил этому, и к утру ожидал кровавой схватки. Знал хорошо, что пшадские проводники-кулаки сумеют обойти его группу. Никому ни слова - и отвел свой отряд в сторону за полверсты, а на шоссе караул усиленный поставил. Разослал вокруг разведки, расставил посты.
Улеглись зеленые, точно в землю вросли. Зловеще проносились над головой черные птицы… Где-то обреченно стонала сова. Петренко отправился проверять посты. Вышел на шоссе - нет караула. Излазил вокруг, обшарил одинокие спрятавшиеся в темноте хаты - нет нигде. Может-быть, белые вырезали и прошли дальше? Гложет тревога. Наконец, нашел караул в полном составе: спрятались в хату, вином наливают себе храбрости. Петренко пригрозил начальнику караула расстрелом и послал снова караул на место.
Вернулся к отряду - храпит с присвистом непобедимое; не устояли против сладостного сна.
Петренко разгоняет свой сон, сворачивает одну за другой сигары из листьев турецкого табака, дымит - не может накуриться…
На рассвете забылся, уснул.
Слышит - толкают его, треплют за шинель, в уши кричат: "Товарищ Петренко, товарищ Петренко!" Открыл глаза - бледно вокруг. Топчутся перепуганные зеленые. Стрельба гулко рвет воздух, перекатывается по ущельям, горам.
Сейчас же послал взвод зеленых в сторону стрельбы. Через полчаса ему донесли, что отряд белых, человек в двадцать пять, прошел через Пентисову щель, чуть ли не около отряда, и засел в канаве шоссе. Караул зеленых, заслышав грохот подвод и, решив, что на него двигаются главные силы белых, бросился бежать по шоссе, наскочил на засаду белых, те их встретили залпом - и почти весь караул остался на шоссе; шесть человек было убито.
Петренко собрал свой отряд и повел его назад, защищать Левую щель. Устроил засаду в воротах ущелья и стал поджидать гостей.
А вода сверху хлещет, грязище невылазное: зеленые измазались в нем, таскают бревна, ветви бурелома, делают себе настилы, навесы, чтоб и присесть, и прилечь можно было, и сверху не заливало.
Ждут день. Ждут другой. А Грязнов не идет на них. Что это значит? Что делает он в Архипке? Нечего стало зеленым есть. Написали воззвание, послали в Афипс, Верхний Вулан, Верхне-Дефановку - откликнулись крестьяне, присла четыре телушки и пудов 25 кукурузы. Ждать можно. Знак уже зеленые: страшная расправа идет в Архипке - вешают, жгут, избивают, - но чего-то ждут, нехватает мужества броситься на зверя и растерзать его, отомстить за все ужасы, которые переживают оставшиеся ни в чем неповинные семьи. Боятся еще больше обозлить врага.
Пять дней прождали. Пришла весть: полковник Грязнов выехал с карательным отрядом в Джубгу. Архипка уже обработана. Ждать нечего. Петренко снял засаду и отвел ее к штабу. Отдал приказ приступить к усиленным занятиям. Чтоб поняли зеленые, что нужно бороться серьезно, по всем правилам войны.
А в Архипке Грязнов память оставил незабвенную… Но кто же там остался? Ведь жители бежали в Левую щель! - Получилось, как и всегда в таких случаях: бегут, кажется ни души не останется, а прошел день-другой, глядишь - опять полно, будто и никто не убегал. Грязнов собирал по утрам жен, матерей, отцов зеленых, выстраивал их в ряды, командовал: "Ложись", они падали - и под их стоны и плач белые вояки слезали с лошадей, обходили свои жертвы и полосовали, рвали мясо плетьми. Грязнов усмехался, покрикивал: "Надбавь жару, может, образумят своих зеленцов!" Тут же и советчики крутились, эс-эры, меньшевики, тоже словечко вставляли. Избили и старуху-мать Петренко - умерла она через несколько дней. Хозяйство его разорили, сожгли. Жену с детьми выбросили на улицу и приказали, чтобы никто им не помогал. Сделали из Петренко пролетария, чтоб выковался из него командир твердокаменный.
Ушел Грязнов в Джубгу, замерла Архипка в тоске, горькой думе. Горячо взялся за работу Петренко, разослал во все концы гонцов, собирать, звать всех, кого можно; пусть и Узленко приходит: теперь уж не шлепнут, от чашки не оттиснут, накормят. Живо завязали вокруг связи: и Геленджик нашли, и лысогорцев, и пятую группу, и Екатеринодарский комитет. Разнеслась слава по всему побережью об отчаянном нападении зеленых на Архипку и зверской расправе белых. Со всех сторон обратились взоры зеленых на Левую щель: вот откуда идет сила, вот где центр движения, там - гроза белых: Петренко.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Рассказ Горчакова.
Тихо и спокойно жила пятая, перебивалась мелкими налетами в стороне да подачками крестьян; достали пару коровенок, воз картошки, воз кукурузы или муки - и на полмесяца обеспечены. Рыбаки подкармливали рыбой. Только дожди изводили. Иной день выглянет солнце - такая благодать, а зальет дождь, гроза начнется - и замрет бивак; забиваются зеленые под шалаши, в палатки, затыкают дыры сверху, чтоб не заливало, укладываются на своих постелях из ветвей. Пригреются так, сладкая грусть защемит по неизведанному приятному, мечты разгуляются - и забывается волчье житье, сырое угрюмое ущелье. Каждый найдет что-либо порассказать: все зеленые народ бывалый.
"Легионеры чести" о Франции рассказывают, пересыпают свои речи французскими словами и фразами. Особенно часто слышится скачущий говорок Горчакова. Любят его зеленые за его черные глаза с длинными ресницами.