Проводники посоветовали перейти в более скрытое место, под Сукко. Так весело было итти: солнце - за горой, а в ущелье - тень, прохлада. Тишина могучая. И от этой тишины кажешься таким громадным, налитым энергией, и так легко шагать, точно по мягкому ковру ступаешь.
Выбрали проводники место для бивака в ущелье, недалеко от моря. Весело, с шутками принялись ребята разбивать палатки (с собой захватили). Внизу ручеек тихо щебечет, вдали - фиолетовое море горит. Настелили в палатках молоденьких ветвей с нежной листвой - от них запах леса сгущается в палатке, и становится так уютно, хорошо.
Выслали разведчиков вокруг для охраны. Запылали веселые горько-дымные костры. Защекотало острым запахом перца, лаврового листа: разогревались консервы. Поужинали, да так жадно, как редко бывало прежде; сбились тесными кучками у костров и задумались о новой, такой необыкновенной жизни.
На утро проводники-зеленые ушли с Горчаковым к берегу моря поискать рыбаков. Прихватили винтовки и вещевой мешок для рыбы.
Море хмурилось, брюзжало. Они весело шагали по влажному крупно-зернистому песку, отпрыгивая в сторону каждый раз, когда холодная волна пыталась лизнуть их ноги.
За обрывистым выступом берега показалась прижавшаяся боком к песку лодка.
- Тише… - проговорил зеленый. - Здесь должно быть жилье… Вон и хата за кустами белеет… Внизу, около речки… Пойдем вместе, только осторожно. Я спереди… Фу, чорт, собака там…
Громадный, рыжий, лохматый кобель гулко залаял, как в трубу, ребята сбились и нерешительно продолжали двигаться. Кобель, завидев их, прыгал около хаты, грыз свиное корыто и отскакивал к двери, точно вызывал хозяина для защиты от врага. На пороге появилась остроносая старуха, сердито цыкнула на собаку.
- Хозяин дома? - прорвался через лай голос зеленого.
- Та, цыц, проклятый! Геть витцеля! У-у, поганюка…
Собака, виновато озираясь, забралась в чулан, старуха захлопнула за ней дверь и снова воззрилась на зеленых.
- А вы що за люды? Ще с винтовками. Мабудь грабители?
- Да ты, бабка, не бойся. Мы - зеленые.
Из-за кустов показался небольшой светлорусый в рваном пиджаке и постолах парень. Спокойно, медленно подошел к ним и добродушно, как давно знакомым, бросил:
- Зеленые? Чего вам, ребята?
Проводник, недоверчиво поглядывая на старуху, завозившуюся у порога с сетями, улыбаясь шепнул:
- Нам бы рыбы для братвы. Продай.
- Сколько вам?
- Да немного… С пуд хватит, ребята?
Горчаков, удивленный таким размахом, засмеялся:
- Хватит.
- Я сейчас. Вы подождите тут.
Он ушел за хату в сарай и принес оттуда тяжелую кошелку..
Улыбаясь, подал зеленому:
- Этой рыбы откушаешь - ввек не уйдешь от моря. Камбала.
Горчаков вытащил из френча бумажник и хотел уже отсчитывать кредитки, но рыбак проговорил тихо:
- Спрячь. Не надо…
Тот удивленно помялся, переглянулся с зелеными и положил бумажник в карман. Старуха, ревниво наблюдавшая издали за ними, вдруг сорвалась и, разразившись руганью, заковыляла к зеленым:
- Матери твоей бис! Задарма отдаешь? У самого штанив нема, а вин раздобрився! - И, подбежав к зеленому, вырвала кошелку. - Ста чертов вам дать! Просвистыть вас с камбалы! Як спущу на вас кобеля, вин вам укаже дорогу!..
Парень-рыбак жалко, растерянно улыбался. Зеленые хмурились. Старуха продолжала ругаться.
- Ну, и чорт с ней, - обозлился проводник-зеленый. - Пошли, ребята, за деньги нам всякий продаст… А ты чего хайло не заткнешь ей? - набросился он на парня. - Бабий подхвостник!
Зеленые свернули под гору, откуда из-за чащи деревьев белела хата. Около нее стоял молодцеватый смуглый парень, наблюдавший сцену. Подошли зеленые, он засмеялся:
- Здорово всыпала вам старая? Ну, а вам зараз вынесу. А вы скризь ухи пропускайте: она с роду такая скаженная, хлопца заела.
Постояли, разговорились. Парень вынес им камбалы - как раз улов на нее был хороший, - посоветовал:
- Как принесете, зараз ее в дило, бо вона вкус теряе. Вы, ребята, откуда?
- Да тут, недалеко в щели осели.
- Неначе пришлая группа?.. У нас тут своих немного есть, так воны в кустах ховаются, колы какая опасность… Так вам кажен день рыбы надо? Я перекажу своим хлопцам. Будем оставлять. Вы присылайте прямо до мэнэ. Осинина спрашивайте. А не будэ мэнэ дома - покличьте его, Тимченко. Он ничего хлопец, только щоб его видьма не бачила.
- Да вы не родня бывает? Дюже уж вы по обличью схожие… Как братья. Только, что он посветлей.
- Ни-и… Сызмальства вместе росли. Вот так и шукайте нас, говорите: оба похожие - не один, так другий, - и засмеялся. Що слышно в городе? Красные скоро прийдуть? Мы уж и веру потеряли. Говорють, на Москву Деникин пошел?
- Ну, Москва улыбнется ему копытом. Так спасибо, Осинин.
Зеленые скрылись в кустах, направляясь по тропинке к морю. У сваленной на берегу лодки поджидал их Симченко. Виновато улыбаясь и, пряча от них глаза, подал им кошелку:
- Берите, хлопцы, та не серчайте. Знаете - баба. Прощевайте. Приходите еще, та щоб старуха не бачила - и он торопливо нырнул в кусты.
Принесли ребята рыбу на бивак - смеются от радости:
- Ешь, ребята, до обжору! Дают - и денег не берут, и еще обещают! Зажаривай, ребята!
Наварили ухи, нажарили в котелках рыбы, наелись - и спать завалились. Проснулись - и к ручейку, студеной чистой, как слезинка, водой умыться. Потом игру в чехарду затеяли.
Вспомнил проводник-зеленый:
- Ребята, а ведь командира нужно выбрать! Горчаков у вас, вроде как, главный, но еще не начальник. А вам надо и о хлебе подумать. Завтра-послезавтра заложите его за обе щеки - и скажете: "Дай, мама", а мамы-то и нет - в налет надо итти.
Сбежались в кучу, сильно дыша, раскрасневшиеся рослые легионеры в английских френчах, загалдели:
- Чего выбирать? Пусть Горчаков командует! Он начинал - ему и кончать.
- Товарищи, - смутился тот, - я же здесь новый, ничего не знаю. Вы лучше из старых зеленых кого выбрали бы.
- Ничего, не робей! - поддержал его зеленый. - Мы тебе завсегда поможем. Проводники в каждый след будут. А твое дело - военное да порядок наводить.
- Горчакова! Мы его еще с Франции знаем! Но чтобы без антимоний было! Трудная борьба нам предстоит! Нас пока только 18, а белых - сотни тысяч. Но мы будем бороться за трудовой народ, пока не победим или погибнем все до одного!
- Товарищи, - вскричал, горя черными глазами, Горчаков. - Мало нас, но много сочувствующих нам! Пойдем по горам, соберем всех зеленых и тогда мы такую взбучку дадим белым, что они и Москве не рады будут!.. Но чтобы дружно было.
Зеленые облегченно закричали, запрыгали, начали баловаться, бороться, точно свалилась с плеч гнетущая тяжесть, и перед глазами открылась широкая веселая даль.
Соединение с 5-й группой.
Весело зажили новые зеленые; беззаботно, как на даче. Крестьяне ближних хуторов дарили или продавали продукты, предупреждали, когда близко проходил отрядишко белых. Но однажды ночью пришли на бивак незнакомые люди. Они громко ругались, стучали прикладами о стволы деревьев, звякали котелками и шатались, отыскивая место для ночлега.
Заспанные легионеры в недоумении вылезали из своих палаток в накинутых на плечи английских шинелях и наблюдали, как пришельцы разводили костры, кипятили над ними чай, жевали хлеб и засыпали тут же. Это были оборванные, опустившиеся парни в солдатских без хлястиков, как капоты, шинелях и в кепи, в пиджачках, постолах или рваных ботинках без обмоток.
Легионеры, привыкшие к довольству и чистоте на Франции, чувствовали себя в этой среде отчужденно, в них копошилась брезгливость, пренебрежение к этим грязным оборванцам, и они, возвращаясь в свои палатки, вслух высказывали сожаление, что так скоро кончилось их беспечное, хорошо налаженное житье.
Пришельцы же, возбужденные пережитым, были злы, подозрительны, кого-то ругали и с нескрываемой враждебностью относились к этим добровольцам, по какому-то недоразумению попавшим к зеленым.
Но на следующее утро, когда у костров смешались и пришлые зеленые и легионеры с намерением ближе подойти друг к другу и ужиться, раз уже свела их судьба вместе и вместе им придется драться в боях, умирать за общее дело, - знакомство их быстро затянулось в тугой узел, одни оценили в других то, чего у самих недоставало. Их веселила новизна встречи, обстановки, бодрило сознание, что силы их растут (в об’единенном отряде набиралось до полутораста бойцов).
Разговоры быстро оживились. Пришельцы уже смеялись над тем, что казалось им прежде трагедией. Когда же сготовили завтрак и зеленые расположились на травке, бивак напоминал большую бурливую пирушку.
Смуглый с черными усами зеленый в английском засаленном френче, тип кубанского казака, полулежа и закусывая принесенным с Кубани салом с хлебом, рассказывал легионерам:
- Стояла наша пятая группа пид Варениковской, в Темных буках. Лес молодый, густый. Мимо нас пройдешь - не заметишь. Жили мы як коты поповские. Крестьяне нам возами доставляли придавольствию. И набралось нас 600 человек. Силища такая, що хочь поезда с артиллерией, снарядами, винтовками забирай. А вот сидели и в небо пыхтели: приказа не было. Из Новороссийска Воловин грозит, из Катеринодара - Хмурый. Ну, и досиделись. - Он стряхнул с себя крошки хлеба, вытер усы ладонью, достал кисет, принялся сворачивать папироску и тем временем продолжал:
- Началось с того, що цей Хмурый, ежа ему в рот, отдал секретное распоряжение не приймать козаков в группу: они, мол, контрики. А нас, козаков, было в группе полтораста человек. Куды нам иттить? Белые натравливали козаков на иногородних: "у вас, мол, алая кровь, а у них - бурая"; красные говорили, що нам все равно, хто ты, лишь ба трудовым человеком был. А тут из красного штаба генеральский приказ. Пошла руготня, недоверие. Тут новый приказ Хмурого: Воловину не верить. Вот и разберись. Вместе начинали, оба-цоба, а вот не поделили що-то. Кому верить? Тут и совсем растерялась братва. Пошли слухи, що мы проданы и нас вот-вот вырежут. А отряд все тает и тает. Другой - шапку об земь, матом покроет - и уйдет.
Он вспомнил о забытой им в руках папиросе, закурил и, пустив струю дыма, продолжал:
- Тут май наступил. Командир наш - Тарасов, морда, як окорок, усы вниз, бывший фельдфебель - уж насчет чего-чего, а порядочек любит. Ходит себе по лагерю, приказы отдает: "Шалаши, палатки убрать, всякую гадость - смести, щоб усэ блестело, як бараньи очи". И получился лагерь - красота. Под деревами - тень, прохлада. В стороне рядком котлы дымят. Крестьяне навезли подвод семь разных продуктов: баранов, сала, масла, муки. Не жалели для нашего брата. Ребята приумылись, подчистились, ходют именинниками. Провели митинг, Тарасов парад гарнизовал. Крестьян понаехало, девок набрело. Ух, и попраздновали! Песни, пляски, гармонь; с девками по кустам лазали, грибы там шукали…
- Да этим, видать, все дело испортили. Узнали про нас белые, и на другий же день облава. Мы ее встретили - и вдризг раскрошили. На третий день мая - в кольцо нас узяли… Вот и досиделись. Мыслимое дело: сидеть на одном месте с такой силой? Это же не два, не десять человек, а 600, это же целая республика. Уходить надо, а местных зеленых от хат за ухи не оттягнешь…
- Из кольца мы кой-как вырвались, а тут с двух концов распоряжения: распустить отряды. Неначе сговорились за полтораста верст, Хмурый с Воловиным. Для чего, спрашивается, распустить, колы пид боком горы? Для чего собирали? Тут и гадай як хочешь. А я так грешу: оба воны шпики. Хотели собрать, щоб уничтожить усих и для заводу зеленой заразы не осталось, а вышло навыворот. Так вот получили эти приказы - и поднялся галдеж: "Куды я пойду, колы мэнэ на кажном шагу спытывают, "хто я такий и почему не в армии?"" Переругались, разбились на кучки - и каждая сама по себе: хто куды, поближе к своим хатам. Другие в одиночку разошлись. Теперь кругом грабежи пойдут. Осталось нас бездомных сотня с лишком - и ушли сюда. Узленко - бродило бородатое посоветовал: мол, кругом поры дикие, около - море, а в нем рыбы до чорта, места знакомые, Новороссийск под носом.
Кубанец только теперь заметил, что завтрак закончился и зеленые пятой группы рассыпались по нижнему склону ущелья. Одни из них раскидывали парусиновые палатки, другие рубили ветви для шалашей, третьи налаживали эти шалаши. Он поднялся, отряхнулся от приставшей к костюму трухи и пошел к своим ребятам.
На диком положении.
Скоро из города потянулись одиночки, и все больше интеллигенты. Пришел от Воловина бывший офицер Жмудь, пришел латыш-студент, какой-то техник и профессор.
Приходил даже и сам Воловин, несмотря на то, что зеленые от него отшатнулись. Сначала его было наладили во-свояси, но он не смутился. Завязалась бесконечная и нудная ругань, от которой все охрипли и устали; спор свелся к словесной перепалке и победа склонялась на ту сторону, откуда выбрасывалась острая фраза, хотя бы ничего и не доказывавшая. После ругани почувствовалось облегчение, да и надоело спорить, разжигать в себе злость - захотелось отдыха. Воловин окончательно закрепил примирение, когда, закурив английскую сигаретку, роздал потянувшимся к нему зеленым всю изящную жестяную коробку сигарет.
После того разговор пошел уже спокойный, добродушный о посторонних вещах.
И получилось, что зеленые об’явили Воловина шпиком, а он, игнорируя это, продолжал помогать группе, посылать из города в нее людей и иногда заглядывать в гости.
Он уверял зеленых, что направил им около 300 винтовок, пулемет люисс, адскую машину, типографский станок, тысяч двадцать воззваний, много солдат, даже деньжат изредка отваливал.
А зеленые в удивлении таращили глаза. Свидетели были. Да, отправлял. А куда оно девалось? Кое-что зеленые получили, даже пулемет люисс, да он был без ударника, а ударник нигде не достанешь. Да и части были попорчены, и заржавлен он был ужасно, так что только одна слава, что пулемет прислал. Большую же часть подарков постигала одна участь: Воловин направляет их в свой штаб в Борисовку (штаб так-таки и не перебрался в 4-ю группу), вслед приходят неизвестные и забирают. Воловин уверяет, что это шпики забирают, а не зеленые, и забирают потому, что выдает жена латыша-студента. Он требует выслать их обоих в город, к нему для проверки, а они бегут от него в горы, к зеленым и его самого называют провокатором.
С первых же дней об’единенная пятая группа выбрала командиром Тарасова, начальником штаба - бывшего офицера Жмудь, ад’ютантом командира - Горчакова. Начали обсуждать: как быть? Связь с екатеринодарской организацией есть (от них в группе - представитель), но там - Хмурый; и с Новороссийском есть, оттуда много представителей в группе, но там - Воловин. С кем же итти? Или со всеми порвать и итти одиночкой? Но ведь так тоже долго не протянешь: раскрошат белые. Попытались связаться с другими группами - не верят: кто-то разносит там слухи, что в пятой - провокаторы.
Пока пятая группа отсиживалась, разлагаясь от безволия, бесцельности одинокого прозябания в стане врага, от ожидания с часу на час предательства - помощь пришла оттуда, где ее нельзя было и ожидать. Рыбаки с’ездили в Крым и привезли из Керчи от красных литературы. Ожили ребята: ведь через несколько дней они свяжутся с Красной армией, получат оттуда оружие, средства, приедут оттуда бойцы, накопятся здесь силы - и дуй на Новороссийск! Вот тебе и республика. А тут вооружения! - на всю Россию хватит.
Скорей в путь рыбаков, в Крым, для связи с Красной армией.
Быстро смотались рыбаки. Ответили им красные, что сведения о существовании отрядов зеленых принимают к сведению, но что помотать не решаются, пока зеленые не докажут, что они организованы и во главе их - коммунисты.
Организоваться - дело плёвое. Назвались Первой Кубано-Черноморской Красно-зеленой армией. Начальство, осталось то же. В штаб для солидности засовали всех интеллигентов. В Новороссийске печать изготовили, штампы. Армия готова. Подобрали делегацию из самых надежных и развитых товарищей, которые сумели бы доказать красным, что они сами и все зеленые - тоже красные. А чтоб больше веры там было, и чтоб белые не догадались и не перестреляли делегатов, если захватят в море, надумали подговорить рыбаков выехать целой партией.
Вызвали Симченко и Осинина, с которых и началось знакомство с рыбаками. Долго советовались с ними, как отправлять делегацию, каких рыбаков отобрать, чтоб самые твердые и надежные были. Собралось в путь человек пятнадцать, на двух баркасах, паруса подняли - и поплыли белыми чайками в Крым.