Ведь не только, да и не столько для того приходит человек в мир, чтобы съесть определённое количество котлет или даже ананасов с рябчиками и трюфелями.
Человек, достойный называться человеком, получив образование и свободу, должен не жить, чтобы есть, а есть, чтобы жить – жить умно и весело! Жить, развиваясь так, чтобы от этого жизнь становилась всё лучше и лучше не только для него, но и для окружающих.
Общество, состоящее из таких людей, стало бы кошмаром для любого бюрократа, для каждого начальственного самодура и тирана! И очень быстро изжило бы их, избавилось бы от них – без репрессий, а просто вышвырнув – за ушко, да на солнышко – на обочину общественной жизни.
Вот какой видел будущую социалистическую Россию Сталин. И он писал:
"Было бы неправильно думать, что можно добиться такого серьёзного культурного роста членов общества без серьёзных изменений в нынешнем положении труда. Для этого нужно прежде всего сократить рабочий день по крайней мере до 6, а потом и до 5 часов (выделение моё. – С.К.). Это необходимо для того, чтобы члены общества получили достаточно свободного времени, необходимого для получения всестороннего образования.
Для этого нужно, далее, ввести общеобязательное политехническое обучение, необходимое для того, чтобы члены общества имели возможность свободно выбирать профессию и не быть прикованными на всю жизнь к одной какой-либо профессии. Для этого нужно, дальше, коренным образом улучшить жилищные условия и поднять реальную зарплату рабочих и служащих минимум вдвое, если не больше, – как путём прямого повышения денежной зарплаты, так и особенно путём дальнейшего систематического снижения цен на предметы массового потребления".
Я предлагаю читателю ещё раз вчитаться в эти строки и подумать вот о чём…
Сталин не был теоретиком-публицистом, он был реальным, практическим, обладающим огромным общественным весом главой могучего государства. И если он писал о необходимости перехода в будущем к пятичасовому рабочему дню, то это было не благое пожелание мечтателя, а перспективная задача для общества.
Государственная директива на будущее!
Россия Сталина должна была стать – в его представлении – страной, где гарантией подлинной свободы будет фундаментальное образование…
А труд – не Ажиотаж Фондовой Биржи, а Труд, будет гарантией устойчивого процветания каждого, занятого производительным трудом на благо общества.
При этом Сталин оказался единственным в мировой истории главой государства, который практически ставил грандиозные социальные задачи, условием, а не следствием выполнения которых был пяти(!)часовой рабочий день!
И Сталин прекрасно понимал, что "нужно пройти ряд этапов экономического и культурного перевоспитания общества, в течение которых труд из средства только поддержания жизни будет превращён в глазах общества (выделение везде моё. – С.К.) в первую жизненную потребность, а общественная собственность – в незыблемую и неприкосновенную основу существования общества"…
Заметим – Сталин говорил не о принуждении общества, а о его перевоспитании! Так мог говорить лишь великий гуманист.
Но Сталин и был им!..
Более того, он был, пожалуй, наиболее выдающимся в мировой истории практическим гуманистом, утверждающим права гуманизма в мире наиболее весомым образом – державным делом строительства России как Державы Добра.
Да, Сталин оказался наиболее крупным практическим гуманистом в мировой истории потому, что он заложил основы единственно гуманного по своей сути реального общества. И не его вина, что Россия и внешний мир не оценили по достоинству тот потенциал мирового исторического развития, который был заложен трудами Сталина.
Глава семнадцатая
ГУЛАГ так ГУЛАГ!
А сейчас автор уведомляет читателя, что, по здравом размышлении, он изменяет подход к освещению в этой книге темы ГУЛАГа. Вначале я не был склонен очень уж анализировать её, давно набившую мне оскомину, зато излюбленную обществом "Мемориал". Однако по ходу повествования мне пришлось возвращаться к этой теме не раз. И вот теперь я окончательно решил: "Гулять так гулять!", "ГУЛАГ так ГУЛАГ!". И поэтому снова коснусь репрессий 1937–1938 годов, но – уже в иной постановке.
И вначале напомню, что период с середины до почти конца 30-х годов оказался периодом, когда новая Россия стала фактом и год от года набирала внутри страны мощь и влияние, но когда ещё сильной и влиятельной внутри страны была старая Россия.
Старая в широком смысле слова! Я имею здесь в виду то, что ко второй половине 30-х годов в СССР накопилось немало отжившего, связанного как с дореволюционной, так и с послереволюционной (!) жизнью. Стране мешали не только не примирившиеся с новым "бывшие" классического образца. Стране мешали и несогласные со Сталиным в силу политической скудости ума (при огромном самомнении) или просто разложившиеся старые партийцы, а также часть новой партийной и государственной элиты послереволюционного происхождения. Две последние категории к середине 30-х годов стали даже опаснее классических "бывших" с княжескими родословными.
Потомки этого старого и нового "старья" и создали позднее миф о ГУЛАГе, где на один процент правды приходится десяток процентов лжи.
В качестве же своего рода "заставки" к излагаемому ниже я приведу историю командира роты запаса А.Ф. Андреева из села Здоровец Ливенского района Центрально-Чернозёмной области.
Зимой 1931 года он написал заявление на имя секретаря Центрального Комитета ВКП(б) тов. Сталина, начав его так:
"1 октября 1918 года я добровольно поступил на службу в ряды Красной Армии, где находился до 1923 года. Все это время был на фронтах, занимая командные должности до командира полка включительно, ранен…"
Вернувшись домой в село, Андреев стал активным селькором, и его неуступчивость встала многим чинушам костью поперёк горла. В 1930 году его "вычистили" из колхоза и хотели лишить избирательных прав, причём Андреев сообщал, что "в избиркоме в это время был белогвардейский офицер Кожухов Иван Иванович". А потом Андреева и вообще арестовали и посадили за решётку.
Описав свои мытарства, комроты запаса заканчивал:
"…Все заявления затушеваны, а прокурор даже предупредил меня, чтоб я со своими заявлениями не беспокоил. Я водил в бой с белогвардейцами роты, батальоны и полки не для того, чтобы теперь через этих же белогвардейцев сидеть под арестом… Обращаясь к Вам, тов. Сталин, прошу обратить внимание на мое заявление и оказать содействие выйти из создавшегося положения. Революционная законность должна победить, виновники в моем беспричинном аресте должны быть наказаны. Материал на меня находится в Ливенском ГПУ – всё мною изложенное я подтверждаю документальными данными, которые у меня имеются".
На этом заявлении Сталин написал: "Тов. Ягоде. Просьба немедля двинуть кого-либо из Ваших людей (совершенно надежного) и по-большевистски – честно, быстро и беспристрастно разобрать дело и "невзирая на лица". 2.II–31. Сталин".
Как видим, простой человек, уже сидя в камере провинциального отдела ОГПУ, мог невозбранно, не униженным тоном просителя, а как к равному обратиться к Сталину и добиться справедливости.
И этот принцип строго соблюдался все последующие годы. Но когда начались широкомасштабные репрессии 1937–1938 годов, стол Сталина почему-то не оказался завален письмами, подобными андреевскому. Хотя "наверх" писали не без успеха и тогда… Показательный, но далеко не единственный пример здесь – будущий маршал Рокоссовский.
Так не потому ли в те годы не хлынул в Кремль поток писем, что большинство репрессированных знало за собой реальную, а не "выбитую" в НКВД вину? Ныне, правда, приходится читать в публикациях "демократов" о том, что письма-де шли сотнями тысяч, но "не доходили" до Сталина. При всём при том в "демократических" публикациях документов почему-то по сей день не приведено хотя бы два-три таких "нерассмотренных" письма, "осевших" в "подвалах НКВД".
Но это так – присказка!
Быль же была таковой…
В августе 1936 года в Москве начался первый Московский процесс по делу "антисоветского террористического центра" Зиновьева и Каменева.
В январе 1937 года прошёл процесс по делу "Параллельного антисоветского троцкистского центра", где среди обвиняемых были Муралов, Пятаков, Радек (двух первых приговорили к расстрелу, третьего – к заключению).
На лето 1937 года пришёлся процесс Тухачевского по делу о военном заговоре в РККА, а на март 1938 года – процесс "право-троцкистского" блока Бухарина.
Одновременно шла серьёзная чистка в Наркомате иностранных дел. Послов вызывали в Москву, и многих расстреливали. На процессе Бухарина судили заместителя наркома иностранных дел Крестинского…
Не обошли репрессии и Коминтерн.
Причины чисток и репрессий среди советской элиты второй половины тридцатых годов не укладываются в какую-то одну общую схему. Только очень недобросовестный или очень неосведомлённый человек может рассматривать их как нечто цельное. И уж нет объяснения более далёкого от верного, чем видеть за ними борьбу Сталина за власть.
Сталин здесь действительно боролся, но – не за "кресло", а за будущее страны, за державу народа.
Что же до якобы "кровожадности" Сталина, то вот как видели судьбу Бухарина и Рыкова, арестованных в феврале 1937 года в ходе пленума ЦК, члены комиссии ЦК. В неё, образованную под председательством Микояна, вошло тридцать шесть человек, в том числе – все члены Политбюро, Н.К. Крупская, М.И. Ульянова, Н.С. Хрущёв, С.М. Будённый…
Итак…
Нарком внутренних дел Ежов: исключить из партии, предать обоих суду Военного трибунала и расстрелять. Его поддержали – уже после выступления Сталина, кстати, – Мануильский, Косарев, Шверник и Якир.
Постышев – исключить и судить, но – "без применения расстрела".
Сталин же, который выступал четвёртым, предложил обоих исключить из партии, "суду не предавать, а направить дело в НКВД". Остальные члены комиссии поддержали Сталина.
Думаю, не случайно позднее сами арестованные и расстрелянные Косарев и Якир были вот уж действительно кровожадны. Им расследование преступной (тут уж читателю придётся поверить мне на слово) деятельности Бухарина и Рыкова в НКВД было ни к чему.
И даже поверхностный анализ показывает, что в истории, например, с "московскими процессами" переплетаются сразу несколько разнородных явлений, порой враждебных друг другу даже на одной скамье подсудимых.
Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Путну и Примакова судило Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР во главе с председателем Военной коллегии Верховного суда Ульрихом. Пятерых из семи членов присутствия – Алксниса, Блюхера, Белова, Дыбенко, Каширина – через год тоже расстреляли. Кто-то был авантюристом, кто-то – троцкистом, кто-то вульгарно "зажрался", спился и переродился, а кто-то погиб и безвинно.
Но последних было меньшинство.
Впрочем, безвинно – не беспричинно. Клеветой политические авантюристы устраняли тех, кто мешал тем же авантюристам, троцкистам или…
Или – умело скрывающим свою суть прямым врагам Советской власти…
Ещё резче проявилась эта черта чисток внутри органов госбезопасности. Примитивное объяснение Троцкого, троцкистов и других противников Сталина – убирают, мол, неудобных свидетелей, не заставило себе ждать. Но дело было не в этом. И даже не в том, что Ежов в процессе чисток резко уменьшил процент чекистов-евреев. Сама чекистская среда, как и среда вообще политическая и военная, была политически и психологически многослойной.
Сегодня стали доступными, хотя и в малотиражных (от 1 до 3 тысяч экземпляров) сборниках документов, такие данные, которые не оставляют сомнений в картине ряда широких не только антисталинских, но и, в точном смысле этого слова, антигосударственных заговоров, сформировавшихся по разным причинам в период с конца 20-х по вторую половину 30-х годов.
Только в одних сборниках Международного фонда "Демократия" из серии "Лубянка. Сталин", охватывающих период с 1922 по 1953 год, опубликовано суммарно более 1700 (тысячи семисот) различных документов, изучение которых опровергает "демократические" же инсинуации против Сталина, включая обвинение в санкционировании массового применения пыток и мер физического воздействия в ОГПУ – НКВД. Хотя меры физического воздействия – как исключительное средство для получения сведений от месяцами не сознающихся и явно виновных – в 1937 году были допущены.
Но для этого, как правило, требовались особые указания… И, много рассусоливая о массовых санкционированных "пытках" в НКВД, "демократические" "историки" приводят единичные конкретные документы о санкционировании мер физического воздействия по отношению, например, к Уншлихту, Белову и ряду других высокопоставленных арестованных. Но очень уж тогда острая сложилась ситуация – приходилось убеждаться в предательстве многих надёжных, казалось бы, людей.
Я не собираюсь чрезмерно утомлять читателя этой – надеюсь, достаточно простой для чтения и восприятия, – книги многочисленными выдержками из архивных бумаг, но кое-что приведу.
Вот, скажем, заявление от 13 апреля 1939 года одного из бывших руководителей ОГПУ и НКВД времён Ягоды и Ежова – Михаила Фриновского, личности колоритной и незаурядной, на имя народного комиссара внутренних дел СССР Берии, вскоре попавшее на стол и к Сталину.
Оно начинается так:
"ЗАЯВЛЕНИЕ
Следствием мне предъявлено обвинение в антисоветской заговорщицкой работе. Долго боролась во мне мысль необходимости сознаться в своей преступной деятельности в период, когда я был на свободе, но жалкое состояние труса взяло верх. Имея возможность обо всем рассказать Вам и руководителям партии, членом которой я недостойно был последние годы, обманывая партию, – я этого не сделал. Только после ареста после предъявления обвинения и беседы лично с Вами я стал на путь раскаяния и обещаю рассказать следствию всю правду до конца, как о своей преступно-вражеской работе, так и о лицах, являющихся соучастниками и руководителями этой преступной вражеской работы.
Стал я преступником из-за слепого доверия авторитетам своих руководителей ЯГОДЫ, ЕВДОКИМОВА и ЕЖОВА, а став преступником, я вместе с ними творил гнусное контрреволюционное дело против партии…"
И далее идут подробные, конкретные не столько даже показания, сколько воспоминания с изложением различных ситуаций и разговоров, с упоминанием многих фамилий… Эти "воспоминания" даже в печатном варианте занимают более 16 страниц типографского формата 70(1001/16. Причём в конце Фриновский обещает рассказать "с исчерпывающей полнотой" ещё многое из того, что ему известно…
Такое не продиктуешь и не выбьешь "пытками"… Такое может написать лишь запутавшийся, очень виновный, но осознавший бессмысленность запирательств человек, много повоевавший за народное дело, много для страны потрудившийся, но с какого-то момента переоценивший свои и своих единомышленников возможности обойтись без руководства Сталина, а взять "руль" управления страной самим…
Или вот показания от 1 июня 1937 года бывшего Маршала Советского Союза Михаила Тухачевского, раздел II "План поражения"… Начало таково:
"Центр антисоветского военно-троцкистского заговора тщательно изучал материалы и источники, могущие ответить на вопрос: каковы оперативные планы Гитлера, имеющие целью обеспечение господства германского фашизма в Европе?…"
Затем следует подробный анализ, на который способен не следователь НКВД, а лишь один из высших военачальников и штабников, каким Тухачевский в РККА и был… И это тоже не показания в чистом виде, а военно-политический разбор, в ходе которого Тухачевский увлекается и начинает полемизировать со своими же "подельниками" и пишет, например:
"Уборевич указывает на то, что вредительством являются операции вторжения, если они имеют разрыв во времени с окончанием сосредоточения главных сил. Это неправильное, ошибочное заключение…
Что касается указаний Уборевича на то, что им разрабатывался вредительский план овладения Барановичским укрепленным районом конницей, поддержанной лишь слабо вооруженными механизированными бригадами, без всякого участия пехоты, то это служит лишь примером того, как проводилось вредительство в оперативном плане, но никак не служит доказательством вредности операций вторжения…"
Этот военно-стратегический анализ занимает почти 14 страниц печатного текста в книге типографского формата 60(901/16.
А вот начало письма командарма 1 ранга Ионы Якира на имя наркома внутренних дел Ежова от 10 июня 1937 года – накануне заседания Специального судебного присутствия Верховного суда СССР, приговорившего Якира к расстрелу:
"Если сочтете возможным и нужным, прошу передать в ЦК и НКО.
Я всё сказал. Мне кажется, я снова со своей любимой страной, с родной Красной армией. Мне кажется, я снова тот честный, преданный партии боец, каким я был около 17 лет, и поэтому я смею поставить ряд вопросов перед вами, ряд последних мыслей и предложений…"
Это что – выбито?
Ведь человек уже одной ногой стоит психологически в могиле. Он подводит итог жизни, потому что знает – уже вот-вот итог его жизни подведут другие. А уходить из неё уж полностью замаранным не хочется. Хочется хоть немного отмыться.
Суть последнего письма Якира именно в этом.
Далее идут – на 7 страницах печатного текста в книге типографского формата 60 × 90 1/16 – квалифицированные, компетентные оценки недостатков РККА и предложения по их устранению, по развитию войск, которые никто в НКВД продиктовать Якиру не мог, даже если очень постарался бы…
При этом Якир признаётся:
"Не то всё пишется, что обязательно нужно бы. Получается всё у меня не так, неконкретно, неорганизованно в этой последней записке. Трудно работать, но я попробую продолжать еще. Пишешь, и всё время возвращается мысль: как ты попал в лагерь врагов, как ты пошёл против своей страны, как ты оказался по ту сторону баррикад…"
Думаю, этого достаточно для того, чтобы понять: Якир был виновен!
Если ввести "демократические" якобы документальные и точные документальные данные о тех двух-трёх годах в суперкомпьютер, то непротиворечивой версии событий выстроить не удастся. Ну как совместить, скажем, то, что троцкисты обвиняли Сталина в "сговоре с Гитлером", а на московских процессах обвиняемым инкриминировалось сотрудничество с германской разведкой?
Герои гражданской войны, удостоенные Почётного революционного оружия, становились "к стенке", а бывшие царские офицеры Шапошников, Говоров, Карбышев, граф Игнатьев жили, здравствовали, носили звания генералов Рабоче-Крестьянской Красной Армии.