"Расширить сеть партийных дискуссионных клубов; взять твердый курс на орабочение партийного аппарата в целом. Рабочие от станка должны составить решающее большинство всего партаппарата, который вовсе не должен целиком состоять из оплачиваемых лиц. Можно и должно значительную часть партработы вести бесплатно, возлагая её на членов партии после производственной или иной работы. Одной из мер регулярного освежения партаппарата должна явиться систематическая отправка части товарищей из аппарата на производство или на низовую работу"…
На бумаге выглядело это броско, и многим могло понравиться. Однако на деле это привело бы к полной утрате государственного управления.
Среди лидеров оппозиции почти не было людей с рабочими мозолями. Если они их где и натирали, так на языках. Даже при самом смелом воображении невозможно было представить Троцкого или Раковского (любившего щеголять в "бабочке") отходящими "от станка" после рабочего дня, чтобы тут же направиться на пленум ЦК.
Вряд ли они понимали, какую пороли чушь! Сегодня управлять паровозом, а завтра сразу же пересесть за стол секретаря горкома и решать проблемы большого города или хотя бы маленького посёлка. А потом, только-только освоив эту непростую науку, опять отправляться на паровоз…
Да и о "низовой работе" троцкисты говорить-то говорили, а не терпели её начисто. И в порядке личного, так сказать, примера ни один из 13 авторов "Платформы" в глушь или к станку не отправился.
Более того!
Знаменитая Елена Стасова из знаменитого русского рода Стасовых рассказала в своих воспоминаниях занятную историю. В марте 1920 года возникла необходимость перед IX съездом партии немного обновить состав ЦК. Стасова и Евдокимов (не упоминавшийся выше чекист Ефим Георгиевич Евдокимов, а видный участник троцкистско-зиновьевского блока Григорий Еремеевич Евдокимов, подписавший и Платформу 13-ти) сказали, что их можно из ЦК вывести. "Но тут, – сообщает Стасова, – получился такой курьёз: когда подвели итоги голосования, то оказалось, что я проголосовала за свой вывод, а Евдокимов – за своё сохранение в составе ЦК".
Однако все интриги различных "оппозиций" первой половины двадцатых годов в первой половине тридцатых выглядели юношескими шалостями. Дела закручивались всё круче.
Уже 25 октября 1930 года в Постановлении Политбюро (вопрос № 13, п. 2/7, пп. в) было сказано: "Обязать т. Сталина немедленно прекратить хождение по городу пешком".
В сентябре 1932 года Молотов был в Кузбассе. Возвращались с очередной шахты, машина шла по крутой насыпи. Вдруг она свернула с дороги, покатилась под уклон, перевернулась и остановилась на краю оврага. Из машины сопровождения бежали к месту аварии чекисты, но Молотов сам пытался выбраться из салона, а рядом стоял бледный шофёр и плакал. Валентина Арнольда, члена местной троцкистской организации, в последний момент подвели нервы и он начал тормозить. Молотова ему было не жаль, но себя он пожалел.
В Москве троцкистские боевики следили за перемещениями Клима Ворошилова, однако машина "первого красного офицера" шла всегда так быстро, что покушение пришлось отменить.
В мае 1934 года террорист Богдан уже прикидывал дистанцию стрельбы в зале заседаний конференции, где за столом президиума сидел Сталин, но до Сталина было далековато.
К тому же нервы у троцкиста Богдана оказались не крепче, чем у троцкиста Арнольда. Стрелять он не решился, зато назавтра его застрелил на собственной квартире Бакаев – бывший председатель ЧК в Ленинграде и один из "ближних" Троцкого. В гражданскую Бакаева однажды по приказу Льва Давидовича чуть не расстреляли, а теперь он сам расстреливал тех, кто колебался в выборе между Сталиным и Троцким.
Колеблющихся тогда хватало. Но если для Троцкого любой такой "выбирающий" был потенциальным союзником, то для Сталина он был потенциальным предателем, человеком опасным не для Сталина, а для дела Сталина, которое давно стало делом России.
Троцкий рассчитывал на перебежчиков.
Сталин не смог бы опираться на них ни при каких условиях.
Если же вернуться к теме военного заговора, то надо заметить, что Тухачевский тоже решал, кого ему выбрать – Троцкого или Тухачевского?
Своей быстрой карьерой Тухачевский был обязан вначале окружению Троцкого, а потом – и лично Председателю Ревввоенсовета Республики Троцкому. В польскую войну Тухачевский рвался на Варшаву в полном соответствии с концепциями своего политического "шефа".
Это были дела прошлые.
А что же было в настоящем?
В 1929 году Троцкого выслали из СССР, а в 1930 году в Берлине на немецком языке вышла его книга "Mein Leben" ("Моя жизнь"). Если учесть, что в Германии тогда была популярна книга "Mein Kampf", то некие ассоциации возникают.
Касаясь в книге польской войны, Троцкий возводил напраслину на Ленина, а на Сталина – само собой! Он обвинял Ленина в стремлении безудержно наступать на поляков. Троцкий не был бы Троцким, если бы не выгораживал здесь себя, но темы гражданской войны Лев Давидович коснулся в целом скупо. Он явно не хотел показывать, к кому из красных полководцев он относится лояльно, а к кому – нет. Похвалил лишь Эфраима Склянского, к тому времени утонувшего во время командировки в США.
Промолчал Троцкий и о Тухачевском. Расчёт здесь был, конечно, с дальним прицелом, однако на Тухачевского рассчитывал не только Троцкий, но, как уже было сказано, и сам Тухачевский. И вокруг "яркой" личности бывшего КомандЗапа давно группировался ряд его давних военных коллег.
И подбор их был вполне определённым…
Дворянин Михаил Тухачевский в гражданскую командует 8-й армией. Еврей Иона Якир – член её Роеввенсовета.
Двадцатые годы…
Якир – лучший друг еврея Гамарника, ставшего политическим руководителем Красной Армии. В этот круг входят активный троцкист Смилга – правая рука Тухачевского на польском Западном фронте, активные троцкисты из военных: комкоры Виталий Примаков и Витовт Путна. И здесь же – Фельдман, Уборевич, Гарькавый, заместители Якира Блюхер, Дубовой, Каширин и десятки других блестящих или числящих себя таковыми командармов, комкоров, комдивов.
К Троцкому примыкают и два бывших начальника Политуправления РККА Антонов-Овсеенко и Бубнов. Начальник ВВС Алкснис – старый друг открытого предателя Бармина, который из нашего афинского полпредства уже вот-вот уйдёт на хлеба американских спецслужб.
В конце двадцатых годов Якир уезжает на учёбу в германскую Академию Генерального штаба. После её окончания старый маршал Гинденбург, президент веймарской Германии, вручает ему основной военный труд Шлиффена "Канны" с надписью: "Господину Якиру – одному из талантливых военачальников современности". Это – откровенный моральный подкуп, поскольку Якир не был крупной военной фигурой даже в ходе гражданской войны.
Среди тех, кто близко контактирует с рейхсвером, – Корк, Уборевич, Фишман.
Тухачевский же ходит в личных друзьях самого главы рейхсвера генерала фон Секта и знает многих других генералов рейхсвера.
А они знают его.
Знает Тухачевского и Троцкий. А Тухачевский знает Троцкого. Льву Давидовичу нужен новый революционный пожар, но это – новые походы под водительством заматеревших в потреблении плодов славы гражданской войны и застоявшихся в "стойлах" командно-штабных учений подчинённых Тухачевского, Якира, Уборевича, Блюхера.
И вот уже бывший подполковник Первой мировой войны, а ныне маршал Егоров и бывший поручик Первой мировой войны, а ныне маршал Тухачевский доверительно беседуют о том, что Сталин-де "в военном деле не смыслит". Зато Тухачевский всё более утверждается в уверенности, что он хорошо смыслит и в военных делах, и в политике, и может играть в СССР без Сталина не "вторую" – при Троцком, а "первую скрипку".
Учтём и такую цифру: за двадцатые и первую половину тридцатых годов из армии уволено пять тысяч бывших оппозиционеров. Читай – троцкистов.
В партийном аппарате, в советских учреждениях, в промышленности троцкистов в середине тридцатых было ещё больше. Троцкист в то время – это уже автоматически в первую очередь противник политического курса Сталина и лишь во вторую – участник государственной и производственной работы. И уже поэтому троцкизм всё более становится средством саботажа и прямого вредительства.
Итак, с одной стороны, амбициозность "красных наполеонов", с другой – р-р-революционность красных интернационалистов с местечковым прошлым. Плюс – просто карьерные авантюристы.
Смесь весьма взрывоопасная.
И это – не "химера НКВД", а реальность. Так же как реальность – публичные заявления Троцкого: "Недовольство военных диктатом Сталина ставит на повестку дня их возможное выступление".
И Троцкий же открыто призывает коммунистов в СССР к государственному перевороту.
Итак, самозваных претендентов на высшую власть в огромной стране имелось, по сути, два.
Тухачевский был тайно не прочь сыграть роль или военного диктатора, или "сабли Троцкого".
Троцкий своих вождистских претензий не таил.
Любой из вариантов означал гибель страны, но был ли хоть один из них реален? Страна уже стала такой, что не дала бы себя погубить. В час кризиса она пошла бы за Сталиным, и поэтому троцкистско-тухачевские планы были авантюрой, заранее обречённой на провал.
За исключением, правда, одного варианта развития событий – физического устранения Сталина в самом начале переворота.
Вот тут крах СССР был бы неизбежен, потому что не то что равноценной, но хоть на что-то годной замены Сталину Россия не имела.
А крах СССР означал бы в тридцатые годы и крах великой России, что подтверждает разрастающаяся трагедия России после развала СССР врагами России в 1991 году.
С годами возникла легенда о Кирове как альтернативе Сталину. Однако так могли думать лишь наивные люди, плохо понимающие самые основы механизма возникновения и существования высшего политического лидера. Любитель красивых женщин, Киров был такой же фигурой второго ряда, как и Орджоникидзе, Дзержинский, Фрунзе, Рыков, Куйбышев, Бухарин, Каменев, Рудзутак, Пятаков, Томский и многие другие.
И крупный политический масштаб Кирова полностью сказался в том, что он не мыслил себя как замену Сталину. Это было не угодничество, а ясное понимание своих возможностей. Кирова потому и устранили в декабре 1934 года, что он был опорой Сталина в Ленинграде, ранее "зиновьевском", то есть – троцкистском. Но Киров не считал себя способным нести бремя высшего руководства Россией. Киров мог быть и был лишь сознательным и деятельным соратником Сталина, и не более того.
Давно сказано: "Много званых, да мало избранных"…
У России же был тогда лишь один избранный – Сталин.
Тем не менее даже ко второй половине тридцатых годов противники Сталина в СССР чувствовали себя весьма вольготно. Будущий глава "Красной капеллы", резидентуры Разведывательного управления РККА, еврей Леопольд Треппер после окончания университета имени Мархлевского в 1935 году был направлен на работу в редакцию ежедневной еврейской газеты "Дер Эмес" ("Правда"). По сути, это было издание "Правды" на идише, хотя там публиковались и оригинальные материалы.
Главным редактором "Дер Эмес" был Моше Литваков. И он абсолютно не скрывал от молодого сотрудника ехидного и даже издевательского отношения к Сталину. Фактически главный редактор активно воспитывал (и, к слову, воспитал) из Треппера оппозиционера-троцкиста.
Накануне Октябрьской годовщины 1935 года Литваков заказал статью в юбилейный номер Карлу Радеку. Просьбу Радек выполнил быстро, но вот что услышал он от Литвакова после знакомства последнего со статьёй:
– Никогда мы не опубликуем в нашей газете подобное дерьмо!
– В чём дело?
– Это же сплошное восхваление Сталина…
Затем Литваков прибавил:
– Послушайте, Радек! Я в последний раз заказал вам статью. Вы сильно ошибаетесь, полагая, будто ради вашей подписи я готов печатать что попало. Ваша статья не стоит ломаного гроша.
То есть "просталинская" статья не прошла в еврейском органе ЦК ВКП(б) даже в 1935 году!
А вот описание с натуры Днепропетровска 1935 года, сделанное одним из участников Всесоюзной физико-химической конференции Сергеем Фришем:
"Неприятное впечатление произвело торжественное общее собрание, на котором выступил секретарь обкома партии Хатаевич. Это был еврей небольшого роста, широкоплечий, с очень грубыми чертами лица. Местное начальство, рангом пониже, окружало его с подобострастным и угодническим видом. Все, встав, начали аплодировать. Кто-то крикнул: "Наш великий Хатаевич! Ура!" Сцена выглядела совершенно карикатурно. Через год или два я прочел в газете, что его расстреляли…"
Так чьи культы личностей вызревали тогда во вполне определённых общественных кругах? И мог ли Моше Литваков позволять себе такое открыто агрессивное поведение, если бы не имел мощной поддержки и не рассчитывал на весьма вероятное падение Сталина?
А кто мог Сталина "свалить", если масса – и партийная, и беспартийная – шла за Сталиным? Ответ очевиден: это могла попытаться сделать оппозиционная часть политических "верхов" и оппозиционеры-заговорщики, носящие на воротниках гимнастёрок петлицы с большими "командармовскими" ромбами.
Заговор против Сталина этих слоёв, амбициозных и претенциозных, самовлюблённых и исторически ограниченных, оказывался почти неизбежен. Но по форме антисталинский, он уже не мог быть по содержанию ничем иным, кроме как антисоветским и антироссийским.
Это хорошо показал в своей книге "Москва. 1937" Лион Фейхтвангер. "Демократы" утверждают, что Сталин просто "втёр очки" "простодушному писателю" и "пустил ему пыль в глаза". Однако знакомство с книгой – тонкой, но увесистой по своему историческому и политическому значению, – убеждает в обратном. Фейхтвангер во всём разобрался так точно, что лишний раз подтвердил этим свой класс выдающегося писателя и психолога.
В главе "Конформизм и индивидуализм" в главке "Два класса – борцы и работники" он писал:
"Я заметил в Советском Союзе одно разделение. Молодая история Союза отчётливо распадается на две эпохи: эпоху борьбы и эпоху строительства. Между тем хороший борец не всегда является хорошим работником, и вовсе не обязательно, что человек, совершивший великие дела в период Гражданской войны, должен быть пригоден в период строительства… Однако ныне Гражданская война давно стала историей; хороших борцов, оказавшихся негодными работниками, сняли с занимаемых ими постов, и понятно, что многие из них теперь стали противниками режима".
Блестяще распознал Фейхтвангер и суть самого "вождя" этих "борцов", написав так:
"Троцкий представляется мне типичным только-революционером; очень полезный во времена патетической борьбы, он ни к чему не пригоден там, где требуется упорная, планомерная работа вместо патетических вспышек"…
Фейхтвангер присутствовал на процессе "Параллельного антисоветского троцкистского центра", проходившем с 23 по 30 января 1937 года. И описанию процесса Пятакова – Радека посвящена в его книге глава "Ясное и тайное в процессах троцкистов".
Фейхтвангер понял то, что кое-кто не хочет понять по сей день. И, поняв, написал вот что:
"Объяснять эти процессы… стремлением Сталина к господству и жаждой мести было бы просто нелепо. Иосиф Сталин, осуществивший, несмотря на сопротивление всего мира, такую грандиозную задачу, как экономическое строительство Советского Союза, марксист Сталин не станет, руководствуясь личными мотивами, как какой-нибудь герой из классных сочинений гимназистов, вредить внешней политике своей страны и тем самым серьёзному участку своей работы".
Что ж, немецкий еврей Фейхтвангер – писатель умный и тонкий – дал настолько верную психологическую картину процесса, что она убеждает в виновности оппозиционеров не менее весомо, чем прямые стенограммы процессов или ныне опубликованные архивные документы.
Можно привести и ещё один комментарий к ситуации. В дни процессов над троцкистами академик Вернадский в личном дневнике, для чужих глаз не предназначенном, записал:
"Политика Сталина – Молотова – русская и нужна для государства. Их партийные враги – враги и русского народа".
Академик, хотя и был членом Академии наук СССР, не любил ни Сталина, ни коммунизм. Дневник он вёл исключительно "для души", а не для куратора НКВД. Но Россию Вернадский любил и поэтому понимал, что вести её вперёд может лишь Сталин, а погубить и выдать Западу с головой могут как раз троцкисты.
Оппозиция отдавала все силы борьбе со Сталиным, а Сталин всё больше уходил в строительство заводов, электростанций, рудников и нефтепромыслов.
Троцкий готовил мировую революцию, а Сталин к декабрю 1936 года подготовил новую Конституцию СССР, и 5 декабря её принял 8-й Чрезвычайный Всесоюзный съезд Советов.
Год 1937-й был последним годом второй пятилетки. Страна окончательно окрепла. За пять лет промышленный потенциал СССР где – утроился, где – удвоился. Теперь мы выплавляли стали и чугуна почти столько же, сколько и Германия, а электростали – на уровне США. Мы вышли на третье место в мире по выплавке алюминия, выплавив его 37 тысяч тонн, но США и Германия были тут пока вне конкуренции – 132 и 127 тысяч тонн.
Соединённые Штаты в 1937-м произвели 121 миллиард киловатт-часов электроэнергии, немцы – 49, англичане – 17, а Союз – 36.
Да, мы ещё отставали от янки и немцев, но…
Но в 1932 году мы имели только 13 миллиардов киловатт-часов – столько же, сколько и Франция. У Франции за пять лет прибавилось пять миллиардов, а у нас – двадцать три! И к концу второй пятилетки Союз имел электроэнергии столько же, сколько Франция, Италия и Бельгия, вместе взятые.
В Ленинакане, Фергане, Кировабаде, Баку, Ашхабаде, Ташкенте и Барнауле выросли хлопчатобумажные комбинаты.
В Кутаиси, Маргелане, Сталинабаде – шёлкомотальные
В Новосибирске и Тбилиси – трикотажные.
Во второй пятилетке появилась первая советская шёлковая и штапельная вискоза. В Смоленске открылся крупнейший льнокомбинат, в Мурманске – крупнейший рыбный порт.
В 1937 году ленинградская "Электросила" изготовила первый в мире двухкорпусной быстроходный (пятьдесят оборотов огромного ротора в секунду!) турбогенератор мощностью в 100 тысяч киловатт.
А Харьковский турбинный завод имени Кирова стал крупнейшим в мире комбинатом турбогенераторов и обошёл английскую "Метрополитен Виккерс" и американскую "Дженерал электрик". Семь лет назад инженеры "Метрополитен Виккерс", приехав по направлению фирмы на работу в СССР, смотрели на нас свысока. Теперь ситуация изменилась.
За семь лет!
Краматорский завод тяжёлого машиностроения переплюнул заводы Круппа и Шкоды.
Какими мелкими выглядели "р-р-еволюционные" амбиции оппозиционеров по сравнению с этой реальной громадой великих дел, преображающих лапотную "Расею" в могучую Российскую державу.
Впрочем, и сталинское руководство готовило во внутренней жизни СССР самый настоящий переворот. Только не государственный, а хозяйственный!
28 апреля 1937 года Молотов подписал постановление Совнаркома о третьем пятилетнем плане. И это был план, выполнение которого давало нам качественно иную Россию!