* * *
Годы, проведенные на Севере, были для нас, пожалуй, самыми лучшими. Саки – тоже значимое место в нашей жизни. Здесь Тимур начал свое главное дело – создание полка палубных летчиков. Здесь прошло детство наших детей. Здесь я ходила с классом в походы по степному и горному Крыму – с ночными кострами под огромным южным небом, где прямо над нами сиял Млечный Путь, а в траве всю ночь трещали цикады. Мои ученики давно уже стали взрослыми, но мы по-прежнему собираемся вместе, когда мне удается приехать в Крым.
А Север – место, где плачут дважды: когда приезжают в Заполярье и когда уезжают отсюда навсегда. Это действительно так. Трудно привыкнуть к вечному холоду и бесконечной полярной ночи. Но, наверное, именно суровые условия сплачивают людей, объединяют каким-то северным братством. Северяне – особые люди, ни в каком другом месте я не встречала такой доброты, открытости и готовности к взаимовыручке.
Гарнизон Североморск-3 – маленький островок, затерянный среди величественного безмолвного пространства. Сопки завораживают своей красотой, особенно весной, когда солнце уже вовсю сияет над нетронутыми снеговыми холмами, и деревья, покрытые инеем, сверкают всеми цветами радуги. Поражает игра северных сияний в морозные черные ночи и удивительное осеннее многоцветье. Если подняться на вершину сопки, то до самого горизонта видны холмы, расцвеченные желтыми, красными, оранжевыми, зелеными, лиловыми, серебристыми красками, а между ними светятся ярко-голубые, причудливо изрезанные озера. Это грибная пора, и грибы, почти вровень с карликовыми деревьями, гордо возвышаются из мха.
Никогда не думала, что буду так скучать по Северу. Гарнизонная школа среди снегов и темноты была светлым оазисом, где на этажах зеленели всевозможные растения, в клетках прыгали попугаи и ползали черепахи. Жизнь здесь бурлила – после уроков начинали работу всевозможные кружки, до вечера шли репетиции, причем репетировали не только ученики, но и учителя, и даже родители. В школе было очень много праздников, а выпускной отмечали все вместе – дети, учителя и родители, причем каждый готовил свой "капустник". Школа была культурным центром гарнизона, и можно представить, в какой атмосфере жили и воспитывались дети, окруженные вниманием со всех сторон. Утром ребята приходили к нам на уроки, а вечером шли в спортзал к Тимуру. В больших городах нет такого единения педагогов, учеников и их родителей.
Тимур был очень привязан к Северу, северянам, к месту, где с неимоверным трудом осуществлялись его мечты. Перед отъездом он признался собравшимся в Доме офицеров жителям городка: "Североморск-3 – 9-й гарнизон, где проходила моя служба, и сейчас, прощаясь с вами, я понял, что это самый дорогой гарнизон в моей жизни!"
* * *
В Москве в конце 90-х годов многим приходилось выживать – не были исключением и мы. Что такое стипендия Тимура в 3000 рублей и моя зарплата около 900 при безумной дороговизне всего? Дочь – выпускница, сын растет, и ему постоянно малы то куртка, то ботинки… Тимур шутил: "Не жили хорошо – и не надо привыкать!"
Было трудно, урезали все до минимума (одно яблоко делили на четыре части), но в отчаяние не впадали, просто искали выход. Я, помимо работы в школе, стала давать частные уроки. Многие слушатели Академии Генштаба либо занимались извозом после учебы, либо шли в грузчики. У нас машины не было, а поднимать тяжести Тимуру после катапультирования категорически было запрещено. Он стал искать работу ночного сторожа, но, когда узнавали, что он генерал, Герой, конечно, не брали – это был нонсенс! Помогли друзья, и Тимур стал работать охранником в частной фирме.
Учился он в академии с полной отдачей, при первой возможности уезжал в аэроклубы на полеты, работал с прекрасным специалистом с "Вымпела" Людмилой Тимошенко над комбинезонами для летчиков и решал еще очень много различных вопросов – для сна времени совсем не оставалось, а ночная работа просто забирала последнее здоровье. И тогда я настояла на том, чтобы он ушел из охранников. Тимур поначалу сопротивлялся, но потом сам понял, что такой ритм жизни ему долго не выдержать. Слава Богу, что он избавился от этого изнурительного (и к тому же опасного) труда.
Много сил отнимала работа над документальным фильмом. Тимуру принадлежала не только идея его создания; он работал над сценарием, просматривал отснятый материал и фактически озвучил его. Тимуру пришлось согласовывать все финансовые, юридические и технические вопросы с киностудией, командованием, обеспечивать перелеты и условия работы съемочной группы в Крыму и на Севере. Кинопленку для картины доставал Мечислав Савицкий в Мурманске. Потом Тимур признался: "Не стоил этот фильм ни таких нервных затрат, ни времени. Жаль, что я поздно нашел грамотных людей, которые сделали бы эту картину профессионально и без моей помощи".
"Форсаж" Тимур так и не увидел, да и отношения с режиссером были окончательно испорчены.
Столкнулся в Москве Тимур и с непорядочностью, и с нечистоплотностью, разочаровался во многих людях, которым раньше доверял.
На похоронах командующий сказал мне, что осталась большая сумма денег, которые Тимур собирал на 85-летие Морской авиации, и командование решило передать их семье. Но я помнила слова Тимура: "В штабе такая нищета! На подарки ветеранам мы скидываемся со своей скудной зарплаты – пусть у нас будет хоть какой-то запас", – и ответила командующему: "Тимур оставил эти деньги для штаба, я ничего не возьму". Но нашелся человек, не военный, который присвоил их, фактически воспользовавшись гибелью Тимура.
* * *
Было и такое. Как-то в воскресенье звонит Тимуру бывший однокашник и просит ему помочь: он, приехав в столицу, сломал ногу, сидит в гостинице "Измайловская" без всяких средств к существованию. Тимур из-за болей в спине надеялся отлежаться в выходной, но пересилил себя, встал, собрал почти все деньги, какие были в доме, – надо было выручать товарища из беды – и перед уходом сказал мне: "Очень странный у него был голос, возможно, его кто-то не выпускает из номера. Если через полтора часа я не позвоню домой из гостиницы, вызывай милицию".
Я с нетерпением и страхом ждала звонка; когда Тимур позвонил, его голос звучал удрученно: "Все нормально, не волнуйся, дома обо всем расскажу".
Оказалось, что товарищ его был цел и здоров, а вызвал Тимура потому, что "давно не видел, соскучился", – но деньги взял. Потом Тимур узнал, что то же самое тот проделал со всеми своими знакомыми в Москве.
* * *
Таких разочарований, к счастью, у Тимура было немного – в основном рядом с ним были настоящие, преданные друзья. Он сам говорил об этом: "Мне повезло в жизни. У меня всегда были люди, у которых было чему учиться и на которых мне хотелось быть похожим. Когда я сам стал командиром, за мной всегда тянулась молодежь, и я знал, что они пойдут за мной куда угодно – на войну, на смерть – куда угодно! Ну а друзей не должно быть много. Я считаю себя в этом плане счастливым человеком, потому что видел много хороших людей, и настоящие друзья у меня были и есть. Часто я их терял, к сожалению".
В 2000 году Тимуру попалась в руки старая фотокарточка, на которой он стоит со своими самыми близкими друзьями – Женей Белуновым и Лешей Власовым. Он долго смотрел на нее и как-то печально сказал: "Я последний остался".
* * *
Весной 2001 года Тимур летал в Комсомольск-на-Амуре для демонстрационного полета перед китайскими представителями на новой версии модернизированного Су-30. Этому показу предшествовала колоссальная подготовка, потому что от него зависели серьезные контракты. Работал он в Жуковском вместе с летчиками-испытателями, Героями России Александром Гарнаевым и Анатолием Квочуром. Вернувшись с Дальнего Востока, Тимур сказал: "Знаешь, а ведь мне Квочур жизнь спас! Он предупредил меня об одном нюансе, который хоть и маловероятно, но все-таки может возникнуть в полете, и объяснил, как надо действовать в такой ситуации. Именно это и произошло, когда я был в воздухе. Если бы я не знал об этом, неизвестно, чем бы все закончилось…"
* * *
В последние месяцы Тимур часто приходил домой расстроенный, ничего не рассказывал, но по отдельным фразам я понимала, что он переживает из-за того, в каком состоянии находится корабельная авиация. Бороться в одиночку было очень трудно, словно непробиваемая стена стояла перед ним.
Приближалось 85-летие Морской авиации, и он решил вместо традиционного застолья в штабе и поздравления ветеранов организовать воздушный праздник в Острове. Тимур надеялся, что такое зрелищное и торжественное мероприятие поможет обратить внимание общественности на палубную авиацию, и к ней наконец-то повернутся лицом. Он пригласил гостей со всей страны и всей колоссальной подготовкой к юбилею занимался сам.
Я с детьми приехала в Остров за неделю до праздника, но остаться там у нас не получалось: 17 июля нужно было отправлять Женю поездом в детский лагерь под Севастополем. Жили мы в генеральском домике на берегу Горохового озера, каждый день любуясь лесом, озером, небом. Тимур говорил: "Посмотрите, какая красота!" Он умел видеть прекрасное и в природе, и в небе, и в людях. Весь день он проводил на аэродроме, а мы следили за его полетами, и только вечером появлялась возможность прогуляться с ним по лесу. Тимур плавал с Женей в озере, ходил с ним в баню.
Он попросил одного офицера отвезти нас в Михайловское, и когда, вернувшись, мы с восторгом стали рассказывать о своих впечатлениях и о том, что Тимуру надо обязательно побывать в Пушкинских местах, он обронил фразу: "Наверное, я уже не увижу этого никогда".
По вечерам Тимур допоздна работал. На мой вопрос, что он делает, Тимур отвечал: "Готовлюсь к показу". Изо дня в день он еще и еще раз скрупулезно просчитывал свой полет, а днем отрабатывал его в воздухе – только при подготовке к празднику он налетал 60 часов (а за последние полгода его налет составлял 180 часов). Все полеты, которые так оттачивал Тимур, совпадали один в один – не каждый по земле на машине проедет с такой точностью.
Еще раньше, в Москве, видя, как он измотан, я спросила у него, обязательно ли ему самому летать на празднике. И Тимур ответил, что, может быть, он участвовать в выступлении не будет – пилотаж и воздушный бой продемонстрируют северные летчики. Но в последние дни северянам почему-то запретили летать, и весь воздушный парад свелся к единственному полету Тимура (пилотаж Мечислава Савицкого на Л-39 не шел ни в какое сравнение по зрелищности с полетом на Су-33). Не летать в тот день Тимур просто не мог!..
В Острове почти ежедневно у Тимура появлялся новый повод для переживаний. Один раз у него даже вырвалось: "Если бы я знал, что все так пойдет, не стал бы ничего устраивать, посидели бы в штабе, чайку попили!" Тимур никогда не был пессимистом, но некоторые его слова просто бросали в дрожь…
12 июля Мечислав Савицкий перегонял в Остров с Севера самолет с бортовым номером "70", на котором 17 июля полетел Тимур. Из-за отказа блока питания заклинило руль направления, и нужно было срочно садиться на запасной аэродром. Но ни в Петрозаводске, ни в Лодейном поле Мечислав садиться не рискнул, тянул до Острова, где руководство его посадкой взял на себя Тимур. Слава мне потом признался: "Тимур спас мне жизнь".
В субботу 14 июля я с детьми улетала из Острова на транспортном самолете в Москву. Дети уже сидели в салоне, а мы стояли с Тимуром у трапа. На прощание он крепко обнял меня, поцеловал, и я сказала: "Спасибо тебе, Тимурик, за все!" – а он ответил: "Прости, что так мало было у меня времени для вас. В следующий раз все будет по-другому!" Потом мы долго смотрели друг на друга уже сквозь стекло иллюминатора. Такими были наши последние слова – я благодарила, а Тимур просил прощения…
И еще был звонок вечером 16-го: нам обоим важно было услышать и поддержать друг друга…
* * *
Утро 17-го началось для меня с сообщения по телевизору: в крест Смольнинского собора в Петербурге ударила молния (этот собор расположен на противоположном от дома Тимура берегу Невы). Сердце сжало недоброе предчувствие. И ничего уже нельзя было изменить!
Днем в Острове на летном поле собрались тысячи людей. Жара стояла невыносимая. На торжественном митинге выступающие поздравляли всех с праздником, и странным диссонансом среди торжественных речей прозвучали слова архиерея Псковского и Великолужского Евсевия: "…Военные, как никто другой, знают, что праздники – для народа, а для воина в эти дни прибавляется больше заботы, беспокойства и особой бдительности, ибо противные силы используют такие моменты как раз в своих корыстных целях. Вот и сегодняшний наш праздник имеет в себе не только торжество и радость.
Этот день 17 июля 1918 года отмечен в истории нашей России как день начала крушения Российского государства. Это день, в который был расстрелян император Николай II и его семья. А за ним последовала трагедия, от которой русский народ и до сего дня не может прийти в себя.
Сегодня в нашей стране погибает больше людей, чем на полях сражений в былые времена. Слишком часто до нашего сердца стали доноситься печальные сообщения об авариях и катастрофах, о гибели наших специалистов, умелых и опытных. Что это? Стихийные бедствия или запланированные акции по сокращению населения русского народа и ликвидации талантливых руководителей? Об этом стоило бы подумать и предпринять необходимые срочные меры!"
Призыв архиепископа – это страшное предвидение, попытка предупредить о том, что произойдет через несколько минут в небе над Островом?
Все в тот день было против Тимура. "Газик", который должен был отвезти его на аэродром, сломался; долго искали другую машину, но уже по дороге к летному полю она попадает в ДТП.
Перед самым вылетом, уже сидя в кабине, Тимур обнаруживает в самолете отказ и пересаживается в другой – в злополучную "семидесятку", подготовленную для перегона на Север, с заправленными полными баками. Никто не знает, что произошло в полете, но ясно, что Тимур боролся до конца.
* * *
Для меня в гибели Тимура осталось очень много вопросов, и смириться с тем, что его нет, я никогда не смогу. И никогда не соглашусь с теми, кто, в силу различных причин, говорит о его вине, его ошибке. Пусть это останется и на совести автора фильма, вышедшего в 2005 году на киностудии "Риск", и тех, кто рассуждал об этом с экрана. Может быть, рано ставят они точку в истории последнего полета Тимура.
Более порядочным и объективным в этом вопросе оказался фильм Николая Королева и Вадима Артеменко "След Сокола. Тайна гибели генерала Апакидзе", показанный телеканалом РенТВ.
Многие авторитетные летчики и многие члены комиссии, расследовавшие обстоятельства этой трагедии, убеждены, что "ошибиться" Тимур не мог. Весь демонстрационный полет выполнялся им четко по намеченному плану, но на 4-й минуте после взлета ситуация внезапно изменилась. Начальник Службы безопасности полетов авиации ВС генерал-лейтенант Сергей Дмитриевич Байнетов, анализируя материалы расследования этой катастрофы, приходит к выводу, что существовал еще какой-то, не зафиксированный приборами внешний фактор, помешавший Тимуру завершить полет по отработанной программе.
Ответа на главный вопрос пока нет. И мне понятнее позиция Александра Гарнаева, да и многих других: "Это именно тот случай, когда истинная причина уходит от нас безвозвратно вместе с летчиком!"
* * *
Жизнь с Тимуром, с любимым человеком, была прекрасной, трудной и счастливой. Это была настоящая жизнь, которой больше нет. Осталась только любовь. И бесконечная боль…
Мне всегда казалось, что Тимур очень одинок в своих устремлениях и не многие поддерживают и ценят его. А в день похорон люди приехали проститься с ним со всей страны.
Бывало, в штабе приходилось специально назначать офицеров для присутствия на похоронах. А к Тимуру в течение многих часов в Штаб ВМФ шел нескончаемый людской поток, и не все могли вместиться в зал. Потом перекрыли движение на Садовом кольце – такой длинной была вереница машин. Наверное, Тимур и представить себе не мог, что с такими почестями будут его хоронить, потому что сам никогда не страдал манией величия и был скромнейшим человеком.
Рыдали мужчины, боевые офицеры, многое испытавшие в жизни, а Анатолий Квочур произнес горестные слова: "Мы еще не поняли, кого потеряли!" Позднее в Штабе ВМФ скажут: "Гибель Тимура равноценна гибели целой подлодки "Курск"".