* * *
Тимура серьезно беспокоила судьба палубной авиации в стране, состояние авианосного флота, уровень профессиональной подготовки летчиков, и поэтому, где бы он ни служил, какие бы должности ни занимал, он по-государственному смотрел на эти проблемы и бил во все колокола. Причем в самые высокие инстанции – в Верховный Совет СССР, к Президентам России и Украины, к Руцкому, Язову Грачеву, Черномырдину – он выходил с конкретными предложениями и про граммами: по сохранению авианосцев, реформированию Центра боевого применения в Саках, по созданию "Нитки" на территории России, передаче Ейского авиационного училища Военно-морскому флоту, по сохранению дивизии в Североморске, решению жилищных проблем личного состава… Чаще всего реакция была негативной, как будто страной правили люди, абсолютно равнодушные к ее судьбе.
* * *
...
"Товарищ маршал! …В 1988 году, будучи командиром корабельного истребительного полка, я обращался по проблемам авианосной авиации лично к маршалу Язову Д.Т. Кроме последующих репрессий, никакой реакции не было.
Сегодня, на фоне общего разоружения и нездоровых взглядов на Вооруженные Силы, это новое направление может погибнуть. Судьба авианосцев – судьба Военно-Морского Флота.
…В случае необъективности моего доклада готов понести самое суровое наказание. Подполковник Апакидзе ТА. (1991 г.)".
"Товарищ генерал Армии! На сегодняшний день Военно-Морской Флот, особенно его надводные силы, с началом боевых действий окажется в крайне тяжелом положении из-за отсутствия прикрытия с воздуха.
… Имеющийся у России в единственном числе тяжелый авианосный крейсер "Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов", предназначенный для базирования истребителей Су-27 и МиГ-29к и прикрытия разнородных сил флота от средств воз душного нападения, в настоящий момент проходит государственные испытания и не имеет ни самолетов, ни подготовленных летчиков.
Первые посадки в ноябре 1989 года летчиков испытателей на палубу авианосца не оставили сомнения в том, что полеты с кораблей типа "Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов" (взлет с трамплина, посадка на аэрофинишер) по плечу летчикам только высшей квалификации, и далеко не каждый летчик сможет быть корабельным.
Для подготовки летчиков корабельной авиации, личного состава авиационных боевых частей авианосных крейсеров был создан Центр боевого применения корабельной авиации (ЦБП КА) на аэродроме Саки с уникальным наземным учебно-тренировочным комплексом. …Без подобного комплекса невозможно безопасно готовить летный состав корабельной авиации и эксплуатировать тяжелые авианосные крейсеры.
…После распада Советского Союза, распада его экономики и Вооруженных Сил будущее авианосного флота стало неопределенным. Черноморский судостроительный завод (г. Николаев) со строящимися на его верфях авианосцами "Варяг" и "Ульяновск" стали достоянием Украины, авианосец "Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов" и корабельные самолеты Су-27к – достоянием России.
Несмотря на попытки спасти строящиеся корабли и обращения личного состава ЦБП КА к Президенту Украины Кравчуку Л.М., авианосец "Ульяновск" был распилен на металлолом. Как воин и как офицер флота, считаю уничтожение самого сильного надводного корабля Военно-Морского Флота ПРЕСТУПЛЕНИЕМ.
Центр боевого применения корабельной авиации был в одностороннем порядке приватизирован Украиной, а последующая присяга по принуждению привела к деморализации его личного состава.
В настоящее время решается судьба авианосца "Варяг". Продажа этого корабля Китаю (как и любому другому государству) с морально этической точки зрения безнравственна. Кроме того, за кораблем последует продажа корабельных самолетов Су-27к, и Военно-Морской Флот России останется без палубной авиации.
В конечном счете, "Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов", оставшись без самолетов, через один два года разделит участь "Варяга".
…Товарищ генерал Армии, просим Вас:
1. Изыскать средства для достройки и последующего выкупа авианосного крейсера "Варяг" у Украины для Военно-Морского Флота России.
2. Передать Ейское высшее военное училище летчиков им. В.М. Комарова Военно-Морскому Флоту и на его базе сформировать летное училище морской авиации с возложением на него функции центра боевой подготовки корабельной авиации.
Полковник Апакидзе Т.А. (11 августа 1992 г.)".
(Далее Тимур изложил конкретную программу по созданию этого центра в Ейске. – Прим. автора).
* * *
Летом 1995 года мы с Тимуром были в Кремле, где его наградили Звездой Героя России. Перед вручением нескольким приглашенным, в том числе и Тимуру, предложили выступить с ответным словом президенту. Тимур понял так, что говорить нужно после того, когда закончится вся церемония, и собирался сказать обо всех наболевших проблемах морской авиации, ведь возможность была уникальной – высказать все президенту напрямую! Его пригласили первым, он получил награду, сел, обдумывая свою речь, и только потом, слушая выступающих, осознал, какой неуместной была бы она в общем елейном хоре славословия. А ведь это было время всероссийской разрухи и развала всего! Второй раз выйти к трибуне, конечно, не получилось. Только один Марлен Хуциев, после того как Ельцин прикрепил ему на лацкан пиджака награду, откровенно сказал об упадке российского кинематографа. "Ну что ж, кино мы поможем!" – важно ответил президент. Что еще мог он сказать? Такую же ничего не значащую фразу услышал бы и Тимур…
* * *
Тимур, возглавив 100-й полк, спал по 3–4 часа в сутки, остальное время работал. Как я ни упрашивала его, чтобы он хоть немного пожалел себя, не изматывался так, но ничего изменить не могла. Наступали моменты, когда он находился на пределе физических сил, и тогда, чувствуя это, говорил: "Все, начинаю новую жизнь – буду приходить домой раньше, следить за своим здоровьем, высыпаться". Но "новая жизнь" длилась недолго. Слишком много он брал на себя, неся порой непосильный груз. Уставал он безмерно, совершенно не следил за своим здоровьем, и мне пришлось даже освоить траволечение и другие методы, чтобы как-то поддерживать его. К хронической усталости добавлялись и травмы, полученные на тренировках. К счастью, они бывали редко.
Все проблемы Тимура, его переживания, тревоги были и моими. Если я приезжала в Москву и встречалась с друзьями, на вопрос, как я живу, начинала говорить о Тимуре – он был моей жизнью. Мне тогда уже хотелось рассказать о нем в книге, чтобы все знали, что бывают такие люди, и очень жалею, что не вела записей. Позже Тимур говорил мне, что ему хотелось бы написать свою книгу, когда он уже не будет летать и у него появится время. Хотя он даже не представлял себе, что такой момент может наступить и он больше не сядет в истребитель.
Я гордилась Тимуром, и, по большому счету, для меня не было важным, какая у него должность, звание, – я только молила Бога, чтобы он был жив и здоров. Все, что было в моих силах, я делала для этого, хотя и у меня были минуты отчаяния. И тогда поддерживал меня Тимур: "Не расстраивайся, Волчок, все будет хорошо!" (Так он стал меня называть после мультфильма "Сказка сказок".) Наверное, человек находит в себе силы жить дальше только потому, что надеется на лучшее. Мы верили, что вместе мы все сможем преодолеть.
* * *
Гибель летчиков была для меня страшным потрясением, Тимур же потерю своих товарищей переживал, по-моему, сильнее, чем их близкие, – невыносимо было смотреть, как он страдает.
В 1989 году в небе над Очаковом столкнулись два самолета. Из одного летчики катапультировались, а второй самолет был управляем. Тимур не был руководителем полетов, но он тут же поднялся в воздух, чтобы оценить обстановку и поддержать молодых пилотов. Руководитель полетов, потрясенный катастрофой, на вопрос Тимура, все ли в воздухе, ответил: "Только вы двое. Остальные все на земле". Он даже не сказал, что на полигоне одна машина уже догорает. Тимур знал несколько случаев, когда удавалось посадить машину с отбитой консолью, поэтому стал уводить летчиков от города в сторону аэродрома, предупредив их, что при первой же необходимости они должны будут покинуть самолет. Ребята несколько раз подтвердили эту готовность, но когда стало ясно, что катапультироваться нужно немедленно, командир экипажа, находясь в шоковом состоянии, на многократные команды Тимура никак не реагировал. Тимур, летевший рядом, без конца кричал летчику: "Катапультируйся!" – видел его лицо, но тот привел в действие катапульту у самой земли, когда было уже поздно, а второй пилот, который должен был покинуть кабину самолета вслед за командиром, спастись просто не успел.
Всю ответственность за катастрофу Тимур взял на себя. К тому времени морских пилотов в руководящем составе Центра сменили летчики из ВВС, которые увидели в 100-м полку такое, с чем не встречались нигде и чего понять и принять не могли. Поначалу они уговаривали Тимура стать начальником методического центра, чтобы убрать его из полка, сулили звание полковника, а после катастрофы в Очакове за него взялись основательно. Тимура сняли с должности командира полка и хотели уволить из армии. Вместе с ним сняли и замполита полковника Валерия Хвеженко, хотя Тимур просил, чтобы его не трогали. В один миг Тимур лишился всего, ради чего жил, и это было таким ударом, что он, по его словам, чуть не умер.
...
"Я понял, что кроме моей жены, матери и двоих детей я никому в этой стране не нужен. Я прошел через то состояние, когда ты становишься не нужным вообще никому, поэтому я знаю, что такое убить морально! Но потом мне моя мать и жена помогли встать на ноги. Это было непросто, и только благодаря им я стал самим собой. Так что я знаю, что такое моральное опустошение человека.
Говорят, мертвых штыками не колют. Два года надо мной издевались, как могли. Ко мне даже официантки в столовой подходили и говорили: "Командир, они тебя съедят". Как я понимаю, для нового руководства Центра я был инакомыслящим. Не пил, не курил, не гулял. Им все не нравилось. Еще когда я был командиром полка, меня самыми последними словами отчитывали каждый день. Потом семь месяцев не давали летать. Вывели за штат, деньги я получал, пребывая временно на совершенно случайных должностях. Меня даже поставили начальником патруля в гарнизоне, куда обычно назначали прапорщиков и младших офицеров. Долгое время я был штатным перегонщиком самолетов, только семь раз летал в Комсомольск-на-Амуре и обратно. Как шутят летчики, за перегоны награды не дают, а вот с летной работы иногда снимают.
В полку после моего ухода постепенно запретили все сложные виды боевой подготовки, свободные воздушные бои, сложный пилотаж ночью, бои с легкомоторной авиацией – то есть все, что можно было "съесть", они "съели".
В то время шел отбор летчиков по корабельной программе. Было сделано все, чтобы на переучивание я не попал. Это было как дурной сон. В те нелегкие дни меня встретил Виктор Георгиевич Пугачев, который формировал группу на СУ 27. Я говорю: "Витя, меня списали с корабельной программы". Насколько Пугачев выдержанный, интеллигентный человек, и то не выдержал, выругался. Со временем он вышел на командующего В.П.Потапова, и в 1991 году меня допустили к работе.
…Пугачев посадил меня на авианосец первым. Когда я сел, за одни сутки с меня сняли все 16 взысканий. Присвоили мне звание полковника".
Летчики, оставшись без командира, понимали, что в первую очередь пострадает сам полк, что Тимура никто не сможет заменить, и они боролись за него, как могли. Вот телеграмма, отправленная в Президиум Верховного Совета СССР:
...
"Личный состав в/ч 45782 обращается с убедительной просьбой приостановить выполнение приказа о снятии с должности командира части Апакидзе Тимура Автандиловича до расследования авторитетной комиссией состояния дел. Личный состав глубоко убежден, что отстранение от должности этого офицера нанесет непоправимый ущерб делу становления морской авиации и осуществлению решения КПСС о перестройке Вооруженных Сил на качественные параметры.
С глубоким уважением, по поручению личного состава части первичной партийной организации – полковник Хвеженко В.П., подполковник Чибир Я.Г., подполковник Трусов Ю.Б., подполковник Битный Ю.Ф., подполковник Причиненко СВ., подполковник Зарва Г.В., майор Дьяков В.В.".
"Когда Тимура сняли с должности командира, – вспоминает Сергей Степанов, – сослуживцы стали писать письма всем, включая Горбачева, о том, что совершается высшая несправедливость. Но ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Пришедшая "группа из ВВС" ощущала себя миссионерами (за очень малым исключением), призванными для спасения морской авиации. Нет нужды и желания описывать деятельность варягов, обо всем говорит итог их работы: все части Центра добровольно встали под знамена другого государства. И это сделали русские офицеры в надежде на дивиденды за холуйство. К счастью, у руководства Вооруженных сил Украины стояли мудрые люди, которые понимали, что предательство – не эпизод, а свойство натуры".
* * *
После распада Советского Союза в конце 1991 года все, кто служил в Крыму, должны были принять новую, украинскую присягу.
У Тимура не было и доли сомнений, присягать ему на верность Украине или нет. Он был русским человеком, но дело даже не в этом. Один раз дав клятву верности Родине, он и помыслить не мог, что можно принять другую присягу: это было равносильно предательству, измене самому себе, своим понятиям о чести и достоинстве офицера. И хотя решение Тимур принял сразу и бесповоротно, все, что происходило тогда в гарнизоне, было для него сильнейшим потрясением. "С этим аэродромом уходило то, что составляло смысл моей жизни. Я понимал, что второй такой тренажер нам не построить".
Мы не знали, чем все закончится и что ждет нас впереди. Обстановка в гарнизоне была накалена до предела, власть переходила от России к Украине и обратно иногда в течение суток, и все могло вылиться в вооруженное столкновение. Заместитель начальника Центра В.И. Безногих цинично заявил Тимуру: "Ты меня знаешь – кровь пущу, а на вас спишут И будете с Бакулиным (начальником Центра. – Прим. автора) отвечать за раздор между двумя братскими народами".
На людей страшно было смотреть: на чаше весов, с одной стороны, была честь и неопределенное будущее, а с другой – обустроенный быт, квартиры, которых многие ждали годами, дачные участки, которые кормили семьи, и благодатный крымский климат. Наш дом превратился в штаб, куда шли люди днем и ночью, мы почти не спали, и невыносимо было видеть плачущих подвыпивших мужиков, которые приходили к своему, хоть и снятому, командиру с одним вопросом: что делать? Ставленники украинского руководства действовали по принципу кнута и пряника: обещали облагодетельствовать всех, кто примет новую присягу, и подвергнуть репрессиям семьи неприсягнувших. Причем каждый офицер при назначении на должность на собеседовании должен был ответить на вопрос, будет он, если последует такой приказ, воевать с Россией или нет.
По договоренности части Центрального подчинения, куда входил и Центр боевой подготовки в Саках, должны были отойти России, но Украина самовольно приватизировала Сакский гарнизон, а Россия не приложила усилий, чтобы его отстоять. К кому только не обращался Тимур! В апреле 1992 года в Севастополь приехал А. Руцкой, и Тимур поехал на встречу с ним, но вернулся удрученный: "Наверху идет передел власти, а нас бросили на произвол судьбы". Решение пришлось принимать самому.
"Когда накал страстей достиг апогея, – вспоминал Тимур, – я что угодно мог сделать, у меня тогда авторитет был большой, но не стоил этот гарнизон человеческой крови! Мы вчера сидели в одной кабине, а сегодня должны убивать друг друга! Я мог увести весь полк в Россию, но там отказались. Мятежных полков не любят нигде".
8 апреля 1992 года, с третьей попытки, военнослужащие были приведены к украинской присяге (это был самый страшный день в сакском гарнизоне!), после нее все напились по-черному Многие принимали присягу не поднимая глаз. Некоторые украинцы просто не пришли на построение, а потом уволились – не потому, что не любили Украину, – слишком унизительно было присягать под дулом пистолета.
А команду Тимура пытались с позором вышвырнуть из Крыма. Но он позвонил командующему ВВС Украины В.Г. Васильеву и объяснил, что Родину они не предавали, никому не изменяли, просто сделали свой выбор и поэтому имеют право на построение и проводы с развернутым знаменем полка.
Тимур сумел убедить командующего, и 10 апреля, согласно Уставу Вооруженных Сил СССР, на плацу был выстроен весь 100-й полк. Было прощание со знаменем, вручение подарков. А потом Тимур обратился к своим бывшим однополчанам:
"Товарищи, честное слово, очень трудно с вами расставаться, расставаться с тем коллективом, с которым очень много пройдено – и в небе, и на земле. Мы с вами многое пережили – и хорошее, и плохое. Я все мог предвидеть, кроме того, что произошло сейчас. Наверное, никто не мог предусмотреть, что развалится наше государство и что первый корабельный истребительный полк будет заниматься не свойственными ему задачами.
Уезжая отсюда, я забираю частицу полка, и мы продолжим то, ради чего этот полк был создан.
И я очень хочу, чтобы никогда нас не заставили наши политические вожди смотреть друг на друга сквозь перекрестие прицела!"