В 1882 году "Петербургская газета" поместила "сцену-факт" под заглавием "Мнимый Лейкин": некий цирюльник на балу в купеческом клубе выдает себя за Лейкина, купец угощает его и везет к себе домой, потом, узнав обман, выгоняет. Купец в этой сцене, между прочим, говорит о Лейкине: "Славно он пишет! Я все сочинения его купил… дочка читает… Остряк большой руки… Вся Россия его знает – вот кто он такой!".
Через четыре года Чехов напишет о вытеснении Лейкина с его места во мнениях и вкусах читателя: "Провинция <…> перестала уже читать его, но он продолжает еще быть популярным" (П 1, 205). И еще через месяц: "Лейкин вышел из моды. Место его занял я" (П 1, 231). Лейкин уступил – но кому? Чехову! – в творческом соревновании, в которое тот с ним вступил, взявшись за "лейкинский" жанр.
По крайней мере, две заслуги Лейкина должны быть отмечены историком литературы. Одна из них – разработка жанра юмористической сценки, в котором он явился непосредственным предшественником Чехова. ("Легкий газетный жанр "сценки", – заметил еще А. Амфитеатров, – конечно, обязан возникновением и существованием своим более, чем кому-либо, именно Н. А. Лейкину".) Другая его заслуга – редактирование журнала "Осколки".
Называя себя "ревностным" читателем Лейкина (П 1, 60), Чехов имел в виду Лейкина "доосколочного". Вторая половина 70-х – начало 80-х годов – вот полоса, которую можно назвать вершинной на долгом пути Лейкина, автора сценок и юмористических рассказов. Чтобы понять, почему Лейкин мог быть для Чехова, пусть на недолгое время, авторитетом в определенной области, следует обратиться к ранним сборникам его рассказов и сценок, составленных из материалов, печатавшихся вне "Осколков", большей частью в "Петербургской газете". В 1879– 1885 годах вышло одиннадцать сборников Лейкина (в 1879 – "Неунывающие россияне", "Шуты гороховые", "Наши забавники", "Ради потехи"; в 1880 – "Саврасы без узды", "Медные лбы", "Мученики охоты"; в 1881 – "Гуси лапчатые"; в 1882 – "Теплые ребята"; в 1883 – "Караси и щуки"; в 1885 году – "Цветы лазоревые").
Лучшие его сценки этих лет, которые юный Чехов читал, "захлебываясь" от удовольствия, давали предельно узнаваемые картины повседневной жизни, содержали меткие лейкинские словечки, становившиеся затем порой крылатыми выражениями. И многие из них были продиктованы бескомпромиссным неприятием темных сторон жизни купечества, презрением ко многим из "краеугольных камней" русской действительности – тем, что заслужило одобрение в рецензии Щедрина.
Степень оппозиционности и вообще остроты лейкинских сценок преувеличивать, конечно, не следует. К середине 80-х годов, с ужесточением цензуры, какая бы то ни было острота исчезнет из них полностью. Но к этому времени его значение уже будет измеряться не его собственным писательством, но редакторством в его детище – журнале "Осколки". О разной ценности этих двух лейкинских ипостасей пишет в 1886 году Чехов: "Человечество ничего не потеряет, если он перестанет писать в "О<сколк>ах", но "О<скол>ки" потеряют, если он бросит редакторство" (П 1, 205). Ко времени "Осколков" Лейкин-писатель исчерпал себя. Зато Лейкин-редактор сумел сплотить вокруг своего журнала лучшие силы русской юмористики.
Единоличным редактором "Осколков" Лейкин стал с декабря 1881 года. И сразу заявил программу, отличающуюся от программ других юмористических журналов.
Старшая сестра по санктпетербургской юмористике, "Стрекоза", заявляла о программе следующими стихами на обложке своего первого номера: "Бокалы выше! Дружно пьем / За все, что весело и мило! <…> / За красоту и за любовь. / За остроумный смех без злости!". Смех без злости – прямо противоположное тому, что проповедовали Некрасов (вспомним его: "Злобы, злобы побольше!") с Салтыковым – сознательный отказ от общественной сатиры в духе и формах 60-х годов. По более или менее сходной – "елейно-юмористической" – программе строилось содержание и других, в основном московских, журнальчиков.
До прихода Лейкина и "Осколки" извещали: "Все веселое и легко читающееся найдет себе место в журнале"; то есть программа долейкинских "Осколков" строилась по типу программы "Стрекозы". Программа новых "Осколков" звучала гораздо острее, зубастее:
Снимая с русской жизни сколки
В рисунке, прозе и стихах,
Неумолимы, злы и колки,
Язвить намерены "Осколки"
Все, что к перу питает страх
И любит прятаться впотьмах.
Объявляя себя "злыми", лейкинские "Осколки", по крайней мере в декларации, начинали исповедовать некрасовско-салтыковский взгляд на сатиру. Начало лейкинских "Осколков" совпало с приходом в журналистику группы молодых юмористов. "Мы все, пишущие по смешной части" (2, 450),– называет себя и своих собратьев по малой прессе А. Чехонте.
Каждый приходивший на страницы "Зрителя", "Будильника", "Стрекозы" должен был осваивать давно сложившиеся жанровые каноны: пародии, подписи к рисункам, календари, шуточные афоризмы, комические словари, отчеты, руководства, курьезные объявления – все, что подходит под широкую жанровую рубрику юмористической "мелочишки". Чехов, как и в случае с лейкинской сценкой, быстро освоил и далеко превзошел готовые каноны; большинство же его собратьев этим жанровым репертуаром и ограничивалось.
Не только жанры, но и темы, и стиль юмористических журналов находились как бы в общем пользовании. Александр Кугель вспоминал: "Бывало, сидишь над листом бумаги и придумываешь разные каламбуры или якобы сентенции и юморески, или что-нибудь пародическое. Например, антитезы а 1а Виктор Гюго: "Черт и ангел! Рай и ад! Зубной врач и мозольный оператор!" И т. п. <…> Помню такую мысль, достойную Лябрюера и Ларошфуко: "Наряд – оружие женщины. Поэтому побежденная женщина слагает свое оружие"". Другой восьмидесятник, А. Амфитеатров, замечал: "Это был шутливый тон эпохи, притворявшейся, что ей очень весело. <…> Худо ли, хорошо ли, все острили, "игра ума" была в моде".
На этом узком жанрово-стилевом пространстве возникали свои авторитеты, законодатели вкусов. Тот же А. Амфитеатров свидетельствует: "Никто не писал так называемых "мелочей" забавнее и благороднее, чем И. Грэк". Писатель-юморист Виктор Викторович Билибин, писавший под этим псевдонимом свои "мелочишки", стал, как и Лейкин, на первых порах своеобразным ориентиром для молодого Чехова, вступившего в область юмористики.
Билибин еще до "Осколков" активно сотрудничал в юмористических журналах, особенно в "Стрекозе". Он быстро сделал себе имя и завоевал определенное положение в юмористической литературе. Направленность и уровень его доосколочного творчества отразил первый сборник Билибина, вышедший в начале 1882 года. Развернутое заглавие сборника дает почти исчерпывающее представление о его содержании: "Любовь и смех. Веселый сборник. Повестушки, рассказы, сценки, очерки, пародии, анекдоты, шутки и пр., и пр., и пр. Кроме того, самое верное предсказание на 1882 год. Соч. И. Грэк (Посвящаю моей любезнейшей теще)". Первый сборник Билибина – наглядный образец "хитросплетенного и единственно к формальной цели направленного остроумничанья", господствовавшего в журнальной юмористике.
Но с приходом Билибина в новые "Осколки" (где он стал секретарем редакции) его произведения поднялись на более высокий уровень. Наиболее активный автор лейкинского журнала, Билибин внес существенно новые черты в юмористическую мелочишку, начав ориентироваться на щедринские образцы.
Принято считать, что "осколочная" юмористика вторична и несамостоятельна, питается крохами со стола "большой" сатиры. Во многом это действительно так.
В первые годы существования "Осколков" Лейкин стремился возродить одну из традиций шестидесятых годов: выпускать юмористический журнал, который на своем уровне следовал бы за программой главного печатного органа демократии. "Осколки" хотели быть новой "Искрой" при "Отечественных записках" Салтыкова-Щедрина. Это было сразу замечено современниками. 10 февраля 1883 года Л. Пальмин писал Лейкину: "В "Осколках" живет дух "Искры" прежних лет, хотя, к сожалению, еще многого недостает, что я, разумеется, приписываю не Вашей вине, а во многих отношениях неблагоприятным условиям наших дней".
Оговорки о неполном выполнении "Осколками" задуманной программы здесь неслучайны. Иллюстрацией к ним может служить карикатура "В пределах возможного", помещенная на первой странице 29-го номера "Осколков" за 1883 год (рис. В. И. Порфирьева, тема Л<ейкина> и Б<илибина>. На рисунке изображены две группы. Одна – писатели-сатирики (в руках у них перья, на которых написано: "юмор", "сатира", "обличение") – с гневом выступает против другой (на флажках, которые держат те, написано: "интендант", "теща", "кассир", "коммерсант", "полудевица", "банкир", "рогоносец"). Подпись под карикатурой: "Современные поэты-сатирики, с дозволения Аполлона и прочего своего начальства, яростно нападают на заклятых врагов, являющихся козлищами отпущения и великодушно отданных им начальством на заклание". И рисунок, и подпись ясно показывают, что сотрудники "Осколков" признавали ограниченность и мелкотемье своей сатиры, но считали их вынужденными.
Аналогичным образом пишет о задачах и возможностях юмористики в эпоху наступления реакции Билибин в юморесках "Литературная энциклопедия", "Веселые картинки", "Я и околоточный надзиратель".
"– Я так называемую юмористическую литературу не одобряю. <…> Вы с отрицанием и насмешкою обо всем толкуете… Я, знаете ли, говорю откровенно, я бы юмористическую литературу того, похерил бы… Не время смеяться…", – поучает писателя-юмориста околоточный надзиратель и предлагает такие "рекомендации": "– О доблестях пишите военных и гражданских, внушайте печатным словом страх и повиновение, любовь к отчизне, о необходимости военной службы и об умеренности в спиртных напитках также… Ну, наконец, я понимаю, для более образованных читателей возможны этакие любовные описания, этакие романы…". А затем выкладывает набор собственных "стихотворений": список всех домовладельцев города С.-Петербурга в стихотворной форме; "Мысли дворника, страдающего зубною болью, но принужденного дежурить ночью"; "Ода в честь частного пристава".
И все-таки нельзя недооценивать, что в этих крайне неблагоприятных для сатирического творчества условиях, когда лишь самые невинные темы могли быть затрагиваемы "с дозволения начальства", "Осколки" ориентиром для себя выбрали щедринскую сатиру. С января 1883 года, когда во главе цензурного ведомства стал Е. М. Феоктистов, и до апреля 1884 года, когда реакционные силы добились закрытия "Отечественных записок", – в эти предгрозовые месяцы "Осколки" не раз находили способ высказаться в поддержку щедринской сатиры.
Такова серия заглавных рисунков В. И. Порфирьева на первой странице журнала. В № 2 за 1883 год – "Борьба за существование (По Дарвину)": русские газеты изображены в виде рыб в аквариуме, а кран со свежей водой затыкает некая рука. В № 17 за тот же год – "На прогулке", со стихотворным диалогом И. Ланского:
Он <русский журнал, с головой Салтыкова-Щедрина, с надписью на обложке "Отечественные записки">:
Ух, от водянки я толстею
И раз лишь в месяц выхожу.
Она <русская газета, с надписью "Новости">:
Ах, от сухотки все худею,
На лист сухой я похожу.
Одно могу теперь сказать:
Потребен воздух нам… на воздух!
Он:
Но как же будем здесь гулять,
Где испаряет лишь навоз дух?
Рисунок и подпись перекликались с щедринской темой "торжествующей свиньи" – засилья реакционных сил в русской печати. В № 27 за тот же год появился рисунок "Деревенский рыболов" (тема Л<ейкина> и Б<илибина>. На изображенном бывшем барском доме надписи: "Убежище Монрепо, быфшая графа Кутилова, а ныни купца Разуваева. Питейный дом. Мелочная лавочка на книшку. Покупка хлеба на корню". На балконе Разуваев, у которого вместо головы кулак, и такой же сынишка: они забрасывают вниз, где толпятся мужики, удочки с зелеными штофами. И рисунок, и надписи – иллюстрации к сатирическому циклу Щедрина "Убежище Монрепо".
Тот же источник – щедринские темы, образы, словарь – просматривается в большинстве сатирических произведений Билибина, появившихся в эти месяцы в "Осколках". Со страниц "Убежища Монрепо", "За рубежом" пришли в "мелочишки" и Билибина, и Чехова емкие щедринские формулы-характеристики разгула политического сыска и полицейского произвола: "чтение в сердцах", "сердцеведение" становых и урядников, "торжествующая свинья" и др. Пропавшая совесть в "Дневнике происшествий" Билибина – образ, пришедший из сказки Щедрина "Пропала совесть". Насмешки Билибина и других осколковцев над "патриотической" московской публицистикой или над "Красой Демидрона" – "Новым временем" – перекликаются с выпадами Щедрина против газет Каткова и Аксакова в цикле "За рубежом" и против суворинской газеты – в "Современной идиллии".
Примеров таких, вторичных по отношению Щедрину, сатирических выпадов в произведениях Билибина (как и молодого Чехова) можно привести немало. Именно под воздействием щедринского творчества, в следовании за Щедриным могла возникнуть "осколочная" сатира.
Жанр юмористической миниатюры, "мелочишки", давал возможность не только копировать достижения "большой" сатиры. Лучшие произведения этого жанра подтверждают, что у юмористики малой прессы была своя область. Ею решались свои, присущие только ей задачи, не решавшиеся большой сатирой. Тут свой читатель, отличный от читателя толстых журналов, своя доходчивость, оперативность, свои жанры и во многом своя поэтика.
Особенно часто Билибин и Чехов в "мелочишках" прибегают к своеобразной поэтике абсурда. Очевидно, доведение до нелепости какого-либо утверждения или изложение с невинным видом вопиющей бессмыслицы позволяло наиболее наглядно и кратко представить суть изобличаемого явления.
Таково у Билибина использование абсурдных силлогизмов для доказательства того, почему "чиновники не берут взяток", "русские войска непобедимы", "исправники не совершают растрат казенных денег" и "происходят университетские беспорядки" ("Если бы"; "Осколки", 1883, № 24). Сходные "если бы" приходят в голову героя чеховских "Несообразных мыслей" (3, 7– 8). Читатель билибинских "Записок сумасшедшего писателя", которые начинаются заявлением: "Вот глупости говорят, что писать теперь нельзя!.. Сделайте милость, сколько угодно, и в стихах и в прозе!.." ("Осколки", 1883, № 26),– должен был в конце приходить к прямо противоположным умозаключениям.
Такого рода "абсурдизмы" тоже, в конечном счете, восходят к традициям Щедрина, а также Козьмы Пруткова. Но "осколочная" сатира, сделав поэтику абсурда едва ли не основным своим оружием, расширила тематическое и жанровое ее применение, сделав многие открытия "большой" сатиры достоянием "улицы", новых кругов русских читателей. В этом заключается ее пусть и ограниченное, но несомненное общественное и литературное значение.