* * *
Одной из таких публикаций является статья Б. А. Викторова, опубликованная в 1988 г. в газете "Правда". Б. А. Викторов, бывший заместитель Главного военного прокурора армии и флота (1955–1967), поделился в своей статье наблюдениями и воспоминаниями, связанными с участием в "реабилитации" Тухачевского и других осужденных по тому же делу командиров Красной армии. Исправленный (и дополненный рядом небезынтересных подробностей) вариант того же очерка в 1990 г. вошел в книгу Викторова "Без грифа "секретно"".
В статье и книге Викторов утверждает, что с судебно-следственными материалами по делу Тухачевского ему довелось познакомиться по долгу службы еще в 1950-е гг., в подтверждение чего им приводится несколько цитат, которые, если верить автору, почерпнуты из стенограммы процесса. Однако личное участие в реабилитации Тухачевского означает, что Викторов причастен к подготовке именно того криводушного "Определения № 4н-0280/57" Военной коллегии, о котором речь шла выше.
Ряд существенных неточностей мы находим у Викторова там, где он, к примеру, цитирует заявление М. П. Фриновского от 11 апреля 1939 г. Полный текст документа опубликован в 2006 г., поэтому легко убедиться, что у Фриновского нет ни слова в защиту или в оправдание осужденных военачальников. Более того, в той же самой записке Фриновский клеймит Бухарина, Рыкова, Ягоду и других деятелей за их участие в правотроцкистском заговоре. Но тщетно искать у Викторова упоминаний этих фактов; они просто отбрасываются, поскольку не вписываются в выстроенную им историческую конструкцию.
Характерная особенность: несмотря на очевидные смысловые искажения, сами источники процитированы Викторовым достаточно аккуратно. Изучение "реабилитационных" справок дает сходные результаты: все использованные там фрагменты почти всегда приводятся близко к тексту первоисточников, но все они, как правило, так искусно вырваны из контекста, что приобретают совсем другое значение.
Таким образом, не исключено, что выдержка из "последнего слова" Примакова в книге и статье Викторова процитирована без искажений: "Я должен сказать последнюю правду о нашем заговоре. Ни в истории нашей революции, ни в истории других революций не было такого заговора, как наш, – ни по цели, ни по составу, ни по тем средствам, которые заговор для себя выбрал. Из кого состоит заговор? Кого объединило фашистское знамя Троцкого? Оно объединило все контрреволюционные элементы; все, что было контрреволюционного в Красной Армии, собралось в одно место, под одно знамя, под фашистское знамя Троцкого. Какие средства выбрал себе этот заговор? Все средства: измена, предательство, поражение своей страны, вредительство, шпионаж, террор. Для какой цели? Для восстановления капитализма. Путь один – ломать диктатуру пролетариата и заменять фашистской диктатурой. Какие же силы собрал заговор для того, чтобы выполнить этот план? Я назвал следствию больше 70 человек заговорщиков, которых я завербовал сам или знал по ходу заговора… Я составил себе суждение о социальном лице заговора, т. е. из каких групп он состоит, его руководство, центр. Люди, входящие в заговор, не имеют глубоких корней в нашей Советской стране потому, что у каждого из них есть своя вторая родина: у Якира – родня в Бессарабии, у Путны и Уборевича – в Литве, Фельдман связан с Южной Америкой не меньше, чем с Одессой, Эйдеман с Прибалтикой не меньше, чем с нашей страной".
Трудно не заметить, насколько приведенный выше отрывок по смыслу близок к той части исследуемого ними письма, где пересказывается содержание заключительной речи Примакова в суде. Ясно, что Буденный не цитирует стенограмму процесса, а передает по памяти свои личные впечатления от увиденного и услышанного. Однако при сопоставлении обоих текстов выявляется их смысловое тождество. Таким образом, приведенная Викторовым выдержка из стенограммы позволяет удостовериться в надежности сделанных Буденным записей показаний осужденных военачальников.
Во всем остальном сообщения Викторова о процессе – результат тщательного отсева "ненужных" сведений сквозь сито предвзятых представлений о суде над Тухачевским. Викторов, к примеру, отмечает, что за исключением Примакова подсудимые единодушно заявили о "преданности делу революции, Красной Армии и лично товарищу Сталину". Так, наверное, оно и было, да только Викторов "позабыл" упомянуть такой ключевой факт, как безусловное признание всеми (и Примаковым) своей тяжкой вины, что в каждом случае предшествовало их клятвенным заверениям!
* * *
Между тем, исследователи по-прежнему не имеют доступа к материалам суда над Тухачевским, хотя о рассекречивании "дела военных" впервые было публично заявлено еще 17 апреля 1991 г. в статье корреспондента "Красной звезды" Алексея Хорева "Как судили Тухачевского", вышедшей с кричащим подзаголовком: "Комитет государственной безопасности СССР снял гриф секретности с материалов, связанных с осуждением маршала Тухачевского и других военачальников в 1937 году". Но все надежды исследователей заполучить само дело, чтобы начать изучать его по архивным источникам, оказались напрасными.
В своей публикации корреспондент "Красной звезды" процитировал ряд малоизвестных писем и показаний, и, как следует думать, ему действительно удалось познакомиться с некоторыми из документов или их фрагментами. Но о процессе как таковом в статье сказано мало. И лишь в одном случае Хорев со ссылкой на стенограмму затрагивает вопрос, на котором кратко останавливался Буденный: "Блюхер, в частности, как и Буденный, Алкснис, держался вовсе не пассивно. У Якира он (не ясно, кто именно: Блюхер, Буденный, Алкснис? – Г.Ф., В.Б. ), например, настойчиво допытывался о Гамарнике:
– Нельзя ли подробнее – о роли Гамарника в контрреволюционном троцкистском заговоре? Я думаю, вы знаете больше, чем говорите".
Вопрос оставлен Хоревым и без реплики Якира, и без собственного комментария. Буденный же пишет не только о том, какие показания о Гамарнике давали подсудимые, но и дает объяснение, почему о нем говорилось крайне мало: "Участие Гамарника в заговоре все подсудимые, безусловно, пытались скрыть, по-видимому, из тех соображений, что Гамарник, представляя из себя политическую фигуру, вербовал политсостав в армию и, видимо, был связан не только с верхушкой правых, троцкистов и зиновьевцев, известных нам, но и с рядом других ответственных гражданских работников" л. 65.
Через 10 с лишним лет после Хорева заявления о рассекречивании стенограммы процесса вторично появились в печати. В феврале 2004 г. на двух полосах газеты "Известия" была опубликована большая статья Юлии Кантор, где ее представили "первым за последние полвека читателем хранящегося в Центральном архиве ФСБ "дела о военно-фашистском заговоре"". Публикаторы не вспомнили не только Хорева (1991), но даже А. Н. Яковлева (1988) и Шверника (1961–1964), а заодно с ними и тех избранных, кто подобно Викторову (1957) участвовал в подготовке реабилитационных справок по делу Тухачевского.
Что бы там ни было, но Кантор действительно знакомилась с материалами процесса: для убедительности в газете даже помещена фотокопия обложки стенограммы заседания Специального судебного присутствия. А что касается той статьи и других работ Кантор, то вне зависимости от собственной (и во многом спорной) позиции их автора подавляющая часть приведенных там выдержек существенно подкрепляет наш вывод о высокой надежности и точности записанных Буденным впечатлений о процессе. Маршал, к примеру, отмечает, что, признавая вину, Тухачевский в последнем слове "пытался очень туманно сказать, что в нем также сидели два человека: один – советский, а другой – враг", а Кантор словно пытается проиллюстрировать утверждение Буденного материалами процесса:
"Подсудимый Тухачевский: …Путь группировки, стащившей меня на путь подлого правого оппортунизма и трижды проклятого троцкизма, который привел к связи с фашизмом и японским Генеральным штабом, все же не убил во мне любви к нашей армии, любви к нашей Советской стране, и, делая это подлое контрреволюционное дело, я тоже раздваивался. Вы сами знаете, что, несмотря на все это, я делал полезное дело в области вооружения, в области боевой подготовки и в области других сторон жизни Красной Армии.
Преступление настолько тяжело, что говорить о пощаде трудно, но я прошу суд верить мне, что я полностью открылся, что тайн у меня нет перед Советской властью, нет перед партией".
То же можно сказать и о других процитированных Кантор выдержках из стенограммы суда. Но особенно интересна ее статья в той части, где говорится о том, как именно ей удалось получить доступ к архивно-следственному делу Тухачевского и материалам суда. Последние хранились в Центральном архиве ФСБ, и в ответ на письменное обращение "Известий" Федеральная служба безопасности подтвердила, что дело Тухачевского рассекречено, однако получить их для ознакомления… невозможно без официально оформленного разрешения кого-то из родственников на основе нотариально заверенной доверенности.
Абсурд ситуации очевиден: документы рассекречены, но доступ к ним закрыт под явно надуманным предлогом. Ведь если материалы процесса действительно содержат какие-то тайны личной жизни, тогда почему требуется разрешение потомков какого-то одного из репрессированных? Разве потомки, скажем, Якира вправе распоряжаться тайнами личной жизни Тухачевского или заочно осужденных на процессе Троцкого и Гамарника?
Но дело не только в этом. Как разъясняет Н. В. Петров ("Мемориал"), "разрешительная практика" такого сорта была регламентирована не буквой закона, а внутренними правилами самих силовых структур: "Требования, предъявляемые к исследователю архивными чиновниками на получение письменного согласия от потомков репрессированных для доступа к архивно-следственным делам, не соответствуют законодательству. С какой это стати право распоряжаться архивным делом репрессированного принадлежит его потомкам. В России по закону наследуется только право на имущество и авторское право, но никак не право распоряжаться доступом к документам государственных архивов (заметим, государственных, а не личных!)". С точки зрения здравого смысла, объяснить, почему потомки жертв политических репрессий наделены правом запрета на ознакомление с архивными материалами, можно лишь одним – тем, что раскрытие всей правды об их родственниках способно поколебать уверенность в справедливости проведенной когда-то реабилитации. Заинтересованы в сохранении status quo и нынешние российские власти. Вот почему вслед за Петровым и мы готовы повторить, что "порой складывается впечатление, что сокрытие истории и есть главный аспект национальной российской политики".
* * *
В 1990 г. с личного разрешения Председателя КГБ В. А. Крючкова возможность ознакомиться со стенограммой судебного заседания по делу Тухачевского представилась народному депутату Верховного Совета СССР полковнику В. И. Алкснису. В 1930-е гг. дед Виктора Имантовича командарм 2-го ранга Яков Иванович Алкснис занимал руководящие должности в Наркомате обороны, входил в состав Специального судебного присутствия, рассматривавшего дело военных. Но затем сам был арестован и приговорен к смертной казни по обвинению в принадлежности к латышской националистической организации в РККА.
Несмотря на широко декларируемую политику "гласности", все обращения Алксниса-внука в реабилитационную комиссию Политбюро ЦК КПСС под председательством Яковлева заканчивались ничем. Доступ к материалам процесса стал возможен только после обретения Алкснисом статуса народного избранника в высший законодательный орган Союза ССР, несмотря на отсутствие у него какого-либо родства с осужденными по делу Тухачевского лицами.
Знакомясь со стенограммой, Алкснис наткнулся на факты, которые расходились со многими клише времен горбачевской "перестройки", вследствие чего у него сложилось мнение о виновности Тухачевского и других осужденных с ним командиров. Впечатления от знакомства с материалами процесса он изложил в интервью малоизвестному и малотиражному журналу "Элементы": "Мой дед и Тухачевский были друзьями. И дед входил в состав того судебного совещания, которое судило и Тухачевского, и Эйдемана. Интерес к этому делу еще более усилился после известных публикаций прокурора Викторова, писавшего, что Яков Алкснис вел себя на процессе очень активно, "топил" обвиняемых…
По стенограмме же – все наоборот. За все время процесса им заданы всего два-три вопроса. Но самое странное – это поведение обвиняемых. В газетах писали, что они все отрицали, ни с чем не соглашались. А в стенограмме – полное признание. Самого факта признания, я понимаю, можно добиться пытками. Но там совсем другое: обилие подробностей, длинный диалог, взаимные обвинения, масса уточнений. Отрежиссировать такое невозможно. Тут что-то загадочное…
О характере заговора мне ничего не известно. Но в том, что заговор внутри Красной Армии действительно существовал, и Тухачевский был его участником, я сегодня убежден полностью.
Так что несмотря на внешнее обилие публикаций вопросов все больше. Чтобы ответить на них, нужен доступ ко всем материалам. Казалось бы: так долго твердили о необходимости их рассекречивания. Так рассекретьте, наконец! Ан нет. Видимо в тех материалах есть какие-то большие загадки".
Из всех, кто когда-либо получал доступ к материалам суда, пожалуй, лишь Алкснис публично признался, что в свете архивных документов расхожие представления о невиновности Тухачевского и других военачальников оказываются неосновательными. По-видимому, прав Виктор Имантович в своей оценке того, почему – в силу "каких-то больших загадок" – столь давнее, хотя и очень громкое дело власти продолжают хранить под спудом.
Стенограмму Алкснис изучал в 1990-м, а его интервью "Элементам" вышло в номере журнала за 1993 г. Поэтому 13 августа 2000 г. один из авторов этой публикации (Бобров) обратился лично к Алкснису, чтобы получить его разъяснения, что называется, из первых уст. Ниже цитируются фрагменты расшифровки сделанной тогда же аудиозаписи.
"Алкснис: Полистав стенограмму, у меня появилось больше вопросов, чем я получил ответов. Я вынес впечатление, что, очевидно, заговор существовал в действительности. Беда в том, что если в 1937 году считалось, что осужденные тогда – это "враги народа", то после 1985 года все стали невиновными. А я думаю, что была и оппозиция, в том числе и Сталину…
Но вот что меня насторожило: в стенограмме есть моменты, которые свидетельствуют об искренности заявлений, – как бы кто ни говорил, что процесс был организованным спектаклем, что с подсудимыми специально работали для дачи нужных показаний.
Ну, представьте: скажем, Тухачевский рассказывает о встрече с военным атташе Германии на подмосковной даче.
Вопрос: Кестрингом?
Алкснис: Я сейчас уже не помню фамилию. И в этот момент вдруг вмешивается Примаков и говорит: "Михаил Николаевич, вы ошиблись. Эта встреча состоялась не в вашем кабинете на даче, а на веранде". Я так понимаю, что невозможно было бы срежиссировать все так, чтобы Тухачевский говорил именно об этом и чтобы Примаков сделал такое уточнение.
Вопрос: Хорошо, а были ли какие-то обстоятельства, заставляющие думать, что процесс был все-таки срежиссирован?
Алкснис: Нет, так срежиссировать процесс, как он изложен в стенограмме, нельзя.
Вопрос: То есть вы хотите сказать, что, просмотрев стенограмму, вы в ней не обнаружили никаких следов какой-то режиссуры?
Алкснис: Да. Да. Да. Причем все каются, и когда в своем последнем слове все признают свою вину, что они были участниками заговора (зная, что за этим последует, что их ждет расстрел), то невозможно представить, чтобы всех их заставили сделать такие признания и заявления".
* * *
Продолжая, полковник Алкснис дал понять, что в отличие от этих подсудимых показания его деда, командарма 2-го ранга, арестованного в разгул "ежовщины" – 28 ноября 1937 г., носили вынужденный характер. Что явствует из материалов архивного дела Якова Ивановича, которое, по мнению внука командарма, было сфабриковано.
Затем беседа вновь вернулась к стенограмме процесса над Тухачевским:
"Вопрос: Какой был главный пункт обвинения заговорщиков?
Алкснис: Там было все: и шпионаж, и подготовка военного переворота, и вредительство…
Вопрос: А что значит "шпионаж"? Вот вы говорили про свидание на даче…
Алкснис: Да, да, с германским военным атташе. Речь шла о том, что налаживается взаимодействие с немецкими военными, идут контакты с ними.
Вопрос: Кто преимущественно говорил об этом – Тухачевский, Уборевич?
Алкснис: Они все рассказывали. Речь шла о том, что существует единая организация, ее возглавляет Тухачевский, и она занимается подобными вещами. Именно это было основным на процессе".
Таким образом, через семь лет после своего журнального интервью Алкснис вновь заявил об ошибочности утверждений прокурора Викторова, касающихся его деда. Вот почему нельзя исключать, что в отличие от Алксниса Викторов мог и не читать всей стенограммы процесса, а если прочитал, то умышленно исказил ее содержание:
"Вопрос: В статье Викторова сообщается, что командарм Алкснис якобы "топил" обвиняемых. Но, по Викторову, он "топил" не Тухачевского, а Корка. Причем за шпионаж. А что было на самом деле?
Алкснис: Да, сообщалось, будто мой дед был очень активным участником процесса. А из стенограммы следует, что он лишь три раза задавал вопросы. Зато очень активно себя вел, например, Блюхер. Для меня самым важным в стенограмме процесса было то, что в действительности дед не был самым главным среди обвинителей".
Затронутый Алкснисом вопрос о честности Викторова имеет далеко идущие последствия, ибо бросает тень сомнения на правдивость других заявлений прокурора в его статьях и книге, изданной в свое время огромным тиражом, и кроме того помогает получить представление о том, как именно готовились реабилитации лиц, осужденных по делу Тухачевского.
Впечатления, изложенные в 1993-м в интервью "Элементам", а в 2000-м – в частной беседе с одним из авторов данной публикации, Алкснис подтвердил в статье 2009 г., где еще раз заявил, что только после ознакомления со стенограммой процесса "пришел к выводу, что все-таки "заговор военных" или что-то тому подобное в Красной Армии был". Но в отличие от прошлых лет – с одним важным уточнением. Оказывается, пока документы хранились в архиве в ожидании, когда свободный доступ к ним получат архивисты-историки, материалы самих уголовных дел подверглись "расчистке". Когда, по словам Алксниса, в 2000 г. он вторично обратился в ЦА ФСБ, то благодаря своим старым записям выяснил, что из досье его репрессированного деда "пропало донесение разведки НКВД, датированное 1932 годом" и ряд других документов… Следовательно, как заключает экс-депутат, "в архивах имеются документы, которые не устраивают и нынешнюю власть".
К сказанному остается лишь добавить: замечания, сделанные Алкснисом, очень близки по смыслу к написанному в письме Буденного, а те в свою очередь – к содержанию других первичных документов.