Тушу медведя освежевали. Развели костер на той же поляне и принялись пировать. Все присутствующие мысленно благодарили Гласса за такой ужин. Да и еще за многие недели отличного вяленого мяса тоже. Вслух никто этого, естественно, не произносил. Трапперы стыдились собственных мыслей. С другой стороны, каждый ведь сам за себя. Они не в ответе за чужие жизни.
Эндрю Генри, равно как и остальные члены отряда, был уверен в том, что Гласс не переживет этой ночи. Когда наутро оказалось, что Гласс еще жив, Генри пришлось судорожно решать, что делать дальше. Мысль о том, чтобы ждать смерти Гласса еще один день, он отмел сразу. Оставить его здесь? Генри вспомнилось, как Гласс говорил о малодушии. Такие не выживают на Диком Западе. Нужно жить по человеческим законам, иначе все завтра каннибалами станут. Это уже даже не про хищников, про насекомых каких-то…
– Погрузите его на шкуру медведя, укройте, и двое человек будут его тащить. Будете сменяться каждый час, – заключил Генри.
Несколько дней пути по пересеченной местности Гласс, к удивлению всех, пережил. Раны начали гноиться, его бил то жар, то озноб, он не мог говорить, да и шевелиться, но он продолжал дышать, а сердце его стучало еще быстрее, чем раньше.
Если поначалу решение Генри все восприняли как должное, то через пару дней число недовольных перевалило за половину.
– Мы не в ответе за жизни других. Он знал, на что идет. Такое могло случиться с каждым, и это не значит, что нас всех нужно похоронить рядом с Глассом, – говорили трапперы.
В чем-то они были правы, но оставить еще живого человека умирать означало подорвать дух отряда. Это убило бы их быстрее, чем необходимость тащить за собой Гласса.
– Еще не сдох? – ехидно интересовались трапперы, нагибаясь над Глассом. Тот мотал головой. Трапперы горестно вздыхали и принимали эстафету по переноске мертвого груза. Если шкуру медведя хотя бы продать можно, то что делать со шкурой Гласса? Примерно такие настроения царили в отряде. Цинизм стал перерастать в раздражение и ненависть. Какого черта, в конце концов? Все это усиливалось отсутствием возможности поохотиться, страхом перед индейцами и осознанием того, что они безнадежно опаздывают. Если они продолжат в таком же режиме, до Йеллоустона они не успеют добраться. А зимовать здесь – самоубийство. Они не Колтеры, чтобы выживать в тридцатиградусный мороз.
На четвертый день Эндрю Генри оказался перед необходимостью сделать выбор. Отряд должен был переправиться на противоположный берег реки, а с Глассом это сделать было невозможно. Они решили заночевать здесь. В четыре утра дозорные разбудили Генри. Кто-то услышал голоса индейцев.
– Мы не подписывались умирать за Гласса, – отрезал Джон Фицджеральд. Голосов индейцев слышно больше не было, но все члены отряда были настроены решительно.
– Можете сами его тащить, если уж так охота трупы перетаскивать, – заявил кто-то из трапперов Эндрю Генри.
Глава экспедиции сделал пару шагов вперед и стал внимательно всматриваться в озлобленные лица двадцатилетних людей. Трапперство быстро меняло лица. Пережитое отражалось в них, как в зеркале. Усталость и страх превратили искателей приключений в жестоких и циничных вольных трапперов, коих полным-полно в барах Сент-Луиса.
– Каждый человек достоин того, чтобы его предали земле и похоронили со всеми почестями, – медленно проговорил Эндрю Генри. – Мы не можем ждать смерти Гласса. Добивать его мы тоже не будем. Надеюсь, таких желающих нет? – на всякий случай поинтересовался он. Услышав напряженное сопение, Генри понял, что желающие добить товарища все же есть. – Двое останутся с Глассом, похоронят его и запишут координаты могилы, после чего нагонят нас, – заключил Генри.
– Я останусь, – вызвался Джейми. Он чувствовал свою ответственность за произошедшее. Это он виноват в том, что не успел вовремя помочь. Он же слышал крик, но не успел сообразить, что к чему… Малодушие – худший из пороков…
– Джон Фицджеральд, ты тоже остаешься, – заявил Генри.
Здесь стоит отметить, что доподлинно неизвестно, кто из трапперов остался с Глассом. Практически все исследователи его жизни ссылаются на то, что одним из них был Бриджер. Так читают Нейхардт, Манфред, Юнт, Брюс Брэдли, Джон Коулман, а также Майкл Панке и Роджер Желязны. Учитывая тот факт, что Гласс учил мальчишку Джейми охотиться, а впоследствии чудом выживший траппер попытался убить Бриджера, это звучит вполне логично. А вот относительно Джона Фицджеральда все не так очевидно. Логичнее всего было бы оставить с Джейми именно его. Мошенник и негодяй, Фицджеральд был мастером в науке выживания. Он бы не позволил Джейми умереть на диких землях. В пользу Джона Фицджеральда также говорит и тот факт, что сохранились документальные свидетельства того, как Гласс при встрече с Фицджеральдом попытался ударить его. Впрочем, он всех членов отряда пытался ударить, так что аргумент сомнительный. Никаких документальных свидетельств того, что вторым траппером был Джон Фицджеральд, нет, но по каким-то причинам именно его имя называют в числе наиболее вероятных.
Глава 5. 300 километров
Глассу становилось все хуже. Раны его гноились, нога была изогнута под неестественным углом, ребра сломаны, следы от когтей даже не собирались срастаться. Фицджеральд и Бриджер уложили Гласса на шкуру медведя и стали ждать. Каждые четыре часа они сменялись. Джон Фицджеральд обдумывал то, как бы побыстрее прикончить Гласса, желательно не вызвав подозрений Бриджера. Джону было категорически нельзя возвращаться в Сент-Луис, да и в форт Аткинсон, и Кайову, и… Практически в каждом городе и форте, в котором побывал Фицджеральд, его ждали кредиторы. Джон был мошенником до мозга костей. Сам он ничего плохого в этом не видел. Склад ума такой. Игроку по натуре, Фицджеральду доставляло удовольствие обводить всех вокруг пальца. Здесь дело было даже не столько в деньгах, сколько в том сладостном ощущении власти над игрой. Ему нравился риск быть раскрытым.
Поскольку на игру нужны были деньги, Фицджеральд то и дело у кого-нибудь одалживался. Суммы брал всегда небольшие, чтобы потом не убили, ибо отдавать он, конечно, не собирался. При любом выпавшем за покером раскладе. Однако несколько кредиторов все-таки решили пойти на принцип. Их обидела не сумма, взятая в долг, а сам факт мошенничества. От них и бежал Фицджеральд, записавшись в сотню. Экспедиция – отличный повод исчезнуть на пару лет, а затем можно будет еще и вернуться с триумфом и кучей денег.
Джейми Бриджер куда более ответственно относился к необходимости ухаживать за умирающим. Признаваться самому себе в том, что ждет смерти Гласса, он не хотел. Поэтому Джейми промывал раны Гласса, кормил его, перевязывал насквозь мокрыми и грязными бинтами раны.
По очереди они с Фицджеральдом ходили на охоту. Вернее, так они по привычке называли процесс сбора ягод. Медвежьего мяса Генри им оставил предостаточно. Они завялили его на солнце, и теперь у них было более чем достаточно съестных припасов, а вот патронов было мало. То и дело Джейми казалось, что кто-то притаился в кустах. Он хватал винтовку и шел на осмотр территории. Еще ни разу такие обходы не принесли результата. Однако Гласс вряд ли врал про тот подслушанный разговор. Арикара поблизости, и вряд ли они хорошо отнесутся к встреченным трапперам из отряда Эшли. Спрятаться, учитывая еще живого Гласса, тоже не представлялось возможным. Каждый час возле умирающего превращался в настоящее испытание для нервов. Фицджеральд норовил все чаще уходить в лес. Его раздражал не только Гласс, но и Джейми. Второй даже больше. Джон слишком привык действовать в одиночку, и сейчас ему приходилось буквально каждую минуту сдерживать себя.
– Зачем ты его кормишь, а? – разозлился однажды Фицджеральд, увидев, как Джейми подносит ко рту Гласса какой-то дымящийся отвар.
– Люди должны есть, – пожал плечами Джейми.
– Угу, чтобы жить. А чтобы умереть, им есть не нужно. Ты продлишь его жизнь и наши мучения, понимаешь? Это не милосердие, а издевательство.
Доля правды в словах Фицджеральда была. С другой стороны, Джейми знал, что поступает правильно. Или нет?..
Спустя три дня наконец случилось то, чего так боялся Бриджер. Вдалеке заслышались нехарактерные для леса шорохи. Фицджеральд и Бриджер были рядом с Глассом. Джон приложил палец к губам и показал на заросли в десятке метров от них. Бриджер кивнул и двинулся к Глассу. Фицджеральд успел схватить Джейми за шиворот и буквально швырнул в нужную сторону. Бриджеру хватило ума не произнести ни звука. Опасливо оглянувшись, он все-таки полез в заросли.
Несколько индейцев арикара прошествовали мимо них. Предводитель отряда остановился при виде Гласса. Он внимательно изучил ранения, покачал головой и двинулся дальше. Фицджеральд не смог скрыть досады. Он надеялся, что хоть у индейцев хватит духу пристрелить их с Джейми подопечного.
Когда индейцы скрылись из виду, Джон резко вскочил на ноги и двинулся в сторону берега реки.
– Ты куда? – оторопел Джейми.
– Я больше не намерен ждать, Бриджер. Ни один человек не стоит того, чтобы я отдавал за него жизнь. Он мне не сын и не отец, чего ради?
– Приказ… – не нашел ничего лучше ответить Джейми. – Мы должны похоронить Гласса и нагнать свой отряд, – напомнил он.
– Ну так давай похороним, – пожал плечами Джон. Внимательно посмотрев на Джейми, он немного смягчился. – Давай хоть могилу заранее выроем, чтобы времени не терять.
Это было разумное предложение. Бриджер и Фицджеральд рыли могилу целую вечность. Земля здесь была слишком твердая и насквозь усеянная сеткой корней деревьев и кустарников. Бриджер был рад этому занятию. Оно все-таки отвлекало от тягостной миссии, плюс к тому давало отсрочку для принятия решения.
Наконец неглубокая яма была готова. Гласс был все еще жив.
– Бриджер, я тебе не указ. Хочешь – оставайся, а я пошел, – заявил Фицджеральд.
– Я тоже, – твердо заявил Бриджер. Фицджеральд усмехнулся:
– Тогда собери его вещи.
– Зачем?
– Мы же должны доказать Генри, что выполнили миссию. Без винтовки и ножа Гласса нам точно не поверят, – пригрозил Фицджеральд.
Когда они уже собирались уходить, Бриджер заявил, что Гласс, как любой другой человек, достоин быть похоронен в могиле. Фицджеральд молча пожал плечами и подхватил Гласса за руки. Верхние конечности у него были хотя бы без такого количества кровоточащих ран.
Бриджер кинул шкуру медведя на дно импровизированной могилы и помог Джону уложить туда еще дышащего Гласса. Затем они решили закидать тело палой листвой и дерном, чтобы была хоть какая-то отметка о месте захоронения. Закапывать Джон посчитал ненужной и неприятной тратой времени. Перед отправкой Джейми осторожно подошел к куче трепещущих на ветру палых листьев и начал тихо молиться.
– Ты сейчас молишься перед могилой человека, которого ты похоронил заживо? – саркастически поинтересовался Фицджеральд.
– Да, – с вызовом ответил Джейми. Джон пожал плечами и отправился собирать все, что могло понадобиться в дороге. Когда Джейми закончил с молитвой, Фицджеральд подошел к куче листвы и пробормотал:
– Лучше бы тебе не просыпаться, Гласс.
Два траппера быстрее, чем это было необходимо, отправились к реке. Они без препятствий перешли ее вброд и, не оборачиваясь, отправились в сторону Йеллоустона. Во всяком случае, Эндрю Генри со своими ребятами шел именно по этой дороге.
Гласс остался лежать в могиле, на шкуре убитого им животного. Фицджеральд основательно изучил личные вещи Гласса, выкинул из кожаного вещевого мешка все, что показалось ему бесполезным, положил туда нож Гласса с витиеватыми узорами на ручке и зашнуровал. На свободное плечо повесил знаменитую винтовку траппера. Поговаривали, что она чуть ли не волшебная и что ее изготовили в мастерской самого Жана Лафита.
Хью Гласс точно осознавал одно: ему здесь не место. Какое-то время он провел без сознания. Падающая с листьев роса позволяла не мучиться от жажды, но она же и промочила все тканые участки одежды, а также бинты и обувь. От этого озноб усилился троекратно. Он не хотел чувствовать этот холод. Даже если это последние минуты его жизни. Лучше он будет смотреть на солнце, чем умирать от промозглого холода. Неимоверным усилием воли он все-таки заставил себя приподняться на локтях и выползти из могилы. Как только он заметил солнечные лучи перед собой, силы покинули Гласса.
Траппер вот уже несколько часов лежал без сознания. Он лишь наполовину выбрался из собственной могилы. Гласс лежал на спине, а ноги его все еще находились в "заботливо" выкопанной Бриджером яме. Отряд убитого вождя арикара прошел мимо него. Один из индейцев остановился и стал задумчиво разглядывать раны белого мужчины. С удивлением поняв, что тот еще жив, индеец решил воззвать к духам и попросить их позаботиться о Глассе. Каждый человек заслуживает достойной смерти, тем более человек, на теле которого столько боевых ран. Индеец исполнил обряд и двинулся дальше.
Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Гласс вновь пришел в сознание. Первое, что он почувствовал, было жжение его ран. Казалось, кто-то специально, сантиметр за сантиметром, расковыривает их. Каждое прикосновение приносило мучительный укол боли, но затем отчего-то становилось легче. Гласс попытался поднять глаза. Оказалось, что это не так-то просто. Веки были словно свинцовые. Прищурившись, траппер заметил, что чья-то тень загораживает его от холодных лучей уже стоящего высоко солнца. Присмотревшись, он понял, что это волк. Инстинкты сработали первыми. Гласс, как мог, сгруппировался и откатился в сторону. Поскольку берег был пологим, неудивительно, что траппер свалился прямо в бурную реку.
Ледяная вода моментально вернула траппера в реальность. Слишком яркие дневные краски резали глаза, а раны, казалось, кипели от боли. Волк задумчиво посмотрел на траппера и решил побежать прочь. Спустя несколько часов Гласс горько сожалел о том, что не убил зверя. Сейчас же Гласс благодарил посланное небом животное. Волк не просто вернул его из беспамятства. Осмотрев себя, Гласс понял, что животное вылизывало его загноившиеся раны от червей и личинок. Все пропитанные кровью раны буквально кишели насекомыми. Благодаря "заботе" Бриджера вместо того, чтобы греться на солнце, Гласс был надежно укрыт мокрой листвой и ветками. Тело его промокло, раны еще сильнее нагноились, а насекомые приняли его за труп. Ладно, когда люди списывают тебя со счетов, но насекомые – это уже перебор. Траппер усмехнулся собственным мыслям и принялся сдирать с себя одежду и грязные бинты, сделанные из разорванных рубашек.
Шумные воды реки промыли раны. Несмотря на самое начало сентября, вода здесь была ледяной. Это было очень кстати. Тело тут же онемело, и ноющая боль исчезла. Правда, течение начало сносить его в сторону, подальше от могилы. Дальше по курсу показался высокий порог, который в своем нынешнем состоянии траппер просто бы не пережил. Гласс начал отчаянно цепляться за берега, но, как ни старался, не мог выбраться из воды. Ухватиться за берег оказалось просто невозможно. Буквально в метре от порога, уводившего воды притока Гранд вниз на добрый метр, Гласс ухватился за корягу и кое-как выбрался на берег. После чего он вновь потерял сознание. Очнулся лишь вечером от дикого озноба.
Кое-как траппер дополз до ямы, в которой пролежал неизвестно сколько, и стал осматривать ее. Ни винтовки, ни ножа, ни сумки для личных вещей и добытых шкур не было. Только шкура медведя. Хоть что-то. Гласс начал вытаскивать многокилограммовую шкуру выпотрошенного животного. Шкура была в том же состоянии, что и сам Гласс. То есть в стадии катастрофы. Траппер разложил ее на траве и решил, что за следующий день она немного подсохнет и ею станет возможно укрываться. Одежда уже была в полном порядке. Трапперы одевались почти так же, как и индейцы, так как условия их жизни были примерно одинаковыми. Одежда должна была укрывать от холода и спасать от жары. Штаны и рубаха были как раз из таких. Учитывая наличие шкуры медведя, можно было надеяться на то, что он хотя бы не умрет от холода. От голода, ран, гангрены, но не от холода.
На дне могилы остался лишь ворох листвы и дерна. Гласс стал ворошить яму веткой. Ничего полезного он не находил, как вдруг в листве что-то блеснуло. Этот латунный, сдержанный блеск сложно было с чем-то перепутать. Увеличительное стекло, понял Гласс. Фицджеральду оно действительно было ни к чему, вот тот и выбросил безделушку. Хью Гласс носил это стекло больше в память о годах пиратства, чем из необходимости, но сейчас оно действительно могло пригодиться. Вернее, днем, когда солнце будет высоко и можно будет направить его лучи к цели. Есть надежда на то, что удастся развести костер. Уже что-то.
Вот уже много дней, как он ничего не ел. Да и не хотелось ему сейчас есть. Правда, если он хотел выжить, ему нужны были силы. Гласс огляделся по сторонам. Волк убежал, а ведь можно было тогда его схватить, и сейчас бы проблемы еды не возникало. Наконец он заметил траву, которую употребляли в пищу пауни, и подполз к ней. Гадость была несусветная, но ни на охоту, ни на рыбалку рассчитывать не приходилось. Все силы Гласса уходили на то, чтобы удерживать себя в сознании.
– Еще не сдох? – попеременно наклонялись то Бриджер, то Фицджеральд, то Генри, то остальные трапперы из сотни Эшли. Гласс вздрагивал и просыпался. Увидев тот же мрачный пейзаж, он понимал: еще нет.
На следующий день шкура медведя немного подсохла. Теперь ею можно было укрываться. Нужно было подумать о том, что делать дальше. Он жив, но что с того? Еще день или два, и старуха с косой все-таки посетит его. Он умрет от голода, заражения крови, холода, лихорадки, диких зверей… Вариантов было много. Самым реальным из всех был голод.
Вдалеке краснели гроздья буйволиных ягод – так в здешних местах называли шефердию, ягоду, напоминающую по вкусу смородину. В начале сентября все берега Гранд-Ривер и ее притоков были буквально усеяны этими ягодами. Вот только на поляне, возле Гласса, она не росла.
Оглядев все свое имущество в виде шкуры медведя и увеличительного стекла, Гласс решил все-таки доползти до кустарника. По крайней мере, умрет не с голоду.
Траппер накинул на себя шкуру медведя и стал медленно подтягиваться на руках вперед. Одна нога совсем не желала слушаться, когда он пошевелил второй, та отозвалась такой болью, что Гласс едва удержался в сознании. Волочить ноги по земле тоже было не особенно приятно, но такую боль еще можно было стерпеть.
Он прополз добрую сотню метров, но до кустарника было еще далеко. Он передохнул и пополз дальше. Вскоре спасительные ягоды оказались прямо над его головой. Траппер жадно рвал гроздья буйволиных ягод и запихивал их в рот. Чуть не поперхнувшись, траппер понял, что пострадал еще серьезнее, чем думал. Через все лицо и шею шли свежие следы когтей гризли. Гласс стал ощупывать незнакомые раны на своем лице, шее и спине. Коснувшись плеча, он почувствовал новый взрыв боли и отдернул руку. Посмотрев на ладонь, он понял, что дела обстоят куда хуже, чем казалось раньше. На руке вновь были следы гноя, в котором копошилась новая партия личинок. Выдохнув, он вновь посмотрел на кустарник с ягодами.
– У меня нет права на страх, – сказал себе он, голос его звучал неестественно. От многодневного молчания и ран он охрип. Неприятный звук его речи будто нарушил гармонию окружающей его природы.