Формирование роты и подразделений усиления – взводов пулеметного, противотанковых ружей и минометного – уже было в стадии, когда они достигли готовности вести самостоятельно боевые действия усиленной ротой. Бойцы всех этих подразделений даже прошли этап овладения новым для многих штрафников оружием. Они научились не только заряжать и разряжать, разбирать и собирать, но и метко стрелять из "ПТР", пулеметов и сноровисто вести огонь из минометов.
Через начальника штаба, Филиппа Киселева, нам стало известно, что вскоре рота получит боевую задачу. Обстановка тогда складывалась не лучшим образом. Значительно севернее Варшавы в районе Пултуска-Сероцка 65-я армия еще 5 сентября захватила плацдарм на реке Нарев и с трудом, но удерживала его. Однако после 15 сентября немцам удалось, двинув свою ударную силу – танки, потеснить "батовцев" и несколько смять фланги этого плацдарма. Но тогда плацдарм устоял. Немецкое командование называло Наревский плацдарм "одним из пистолетов, направленных в сердце Германии". И именно потому не прекращало усилий для его ликвидации, как писал в своей книге "В боях и походах" командарм 65-й армии генерал Батов Павел Иванович:
"…4 октября последовал огромной силы контрудар. Это было для нас полной неожиданностью. Враг перешел в наступление. Немецкие танки дошли через боевые порядки чуть ли не до самого берега". (С. 452).
Как оказалось, оборона плацдарма местами не выдержала напора противника.
"Многие батальоны стали отступать. С каждым днем увеличивались потери в войсках армии. Противник разорвал боевой порядок на стыке и вышел к Нареву… Во второй половине дня 6 октября фашистским танкам удалось вклиниться в нашу оборону. Его атаки продолжались до 10 октября. Нашему плацдарму на Нареве уделяли очень большое внимание и руководство Фронта, и представители Ставки во главе с Г.К. Жуковым". (С. 458–459).
В то время мы, будучи всего только взводными командирами, по своему лейтенантскому, довольно узкому кругозору не могли даже приблизительно судить о причинах этой неудачи. Только после войны, изучая воспоминания военачальников и военно-исторические труды во время учебы в академии, я кое-что для себя прояснил, о чем упомяну ниже. Но, видимо, на плацдарме создалась особо угрожающая обстановка, если командующий фронтом маршал Рокоссовский, как вспоминает генерал Батов, перенес свой наблюдательный пункт на НП 65-й армии. И по приказу Рокоссовского в помощь генералу Батову стали выдвигаться с других участков фронта и из фронтового резерва танковый корпус и несколько стрелковых дивизий.
Видимо, маршал вспомнил и о "банде Рокоссовского" (как наш ШБ величали немцы), о его напористости и бесстрашии, если нашему штрафбату было приказано 16 октября срочно грузиться в автомобили, чтобы убыть туда же, на плацдарм. Не знаю, было ли известно маршалу, что батальон-то состоит всего из одной, хотя и усиленной роты. А мы, как маленький ручеек, без единого длительного привала, вливались в бурный поток войск, двигавшихся и днем и ночью к плацдарму. Навстречу этому потоку шли и шли вереницы едва плетущихся людей, освобожденных из фашистских концлагерей, с детьми, раздетыми и разутыми…
Мы даже обгоняли армейские машины, часто с девушками-солдатками то ли передислоцирующихся госпиталей, то ли медсанбатов, а может, банно-прачечных отрядов (были и такие на фронте), или даже расчетов зенитно-артиллерийских установок. Не знаю, с чем это связано, но как только попадались такие машины, наши бойцы кричали: "Воздух!", "Рама!", как при воздушной тревоге. Может быть, таким образом они проявляли к ним свое внимание?
Во время одной из коротких остановок в городе Вышкув, захваченном у противника одновременно с плацдармом еще в начале сентября, мы увидели на указках направление на "Фронтовой санаторий для командного состава". Вот, подумал я, откуда эта фраза о "санаторном лечении" в моей госпитальной справке. Видимо, тамошнее медицинское начальство полагало, что и взводным лейтенантам найдется в нем место. Может, и находилось, не знаю, хотя едва ли. Не имел возможности взводный командир на санаторный отдых, наверное.
Вскоре мы достигли Нарева и за понтонным мостом через него остановились в небольшом населенном пункте (почему-то в этой местности многие малые села назывались "фольварками"). Там и остановился штаб нашего батальона.
Новый комбат, которого здесь встретил офицер связи штаба армии, вскоре вызвал к себе ротного, капитана Матвиенко, а через некоторое время тот вышел и собрал нас, своих командиров взводов, и пояснил предстоящий план действий. Все время я невольно сравнивал действия подполковника Батурина с поступками бывшего нашего комбата полковника Осипова. Сразу пришла мысль о том, что прежний комбат непременно бы сам вышел не только к офицерам, но и к штрафникам, воодушевил бы их своими добрыми напутствиями и пожеланиями. Стало совершенно ясно, что батальон снова, как и до Курской дуги, будет воевать отдельными ротами, а не в составе батальона под единым командованием комбата, как это было при Осипове. Отодвигаясь от нас по времени, он не отдалялся, а наоборот, как-то вырастал, ярче выделялся на фоне людей, по сравнению с ним мелких, даже если они, эти люди, пытались показать себя значительными, недосягаемыми.
Вот и новый наш комбат не нашел нужным спуститься со своих высот не только до штрафников (а вспомните генерала Горбатова!), но и до подчиненного командного состава, сказать хоть несколько теплых слов людям, которых посылал в бой, зная, что кто-то из них не вернется уже никогда. Ну, хотя бы как бывший начальник курсов, готовивших младший комсостав для кавалерии, он должен был понять значение своего слова старшего начальника, да и просто обязан был найти ободряющие, мобилизующие слова. Или думал, что штрафникам это вовсе и не нужно? Здесь никто, даже замполит майор Казаков, никто из политсостава батальона не произнес подходящих к этому непростому случаю слов. Даже майора Оленина, вызвавшегося идти вместе с ротой Матвиенко, Батурин оборвал и приказал без его, комбата, распоряжения не принимать таких решений. Впечатление было такое, будто все права говорить комбат забрал себе, но и сам почти не раскрыл рта.
Рота, как стало ясно из приказа, доведенного до нас капитаном Иваном Матвиенко, должна была выдвинуться на передний край плацдарма и во взаимодействии с каким-то (не помню) полком пойти в наступление с задачей выбить немцев с занятых ими позиций. Затем как можно дальше продвинуться в глубь его обороны, расширив и углубив левый фланг плацдарма, в направлении города Сероцк.
Начинались новые боевые действия по восстановлению завоеванных 65-й армией, но уже частично утраченных войсками позиций, о чем речь пойдет в следующей главе.
Глава 8
Бои за расширение Наревского плацдарма. Хитрость командарма. Атака через минное поле. История супругов Родиных. Схватка с танками. Переход к обороне. До последнего штрафника
Вступить в боевые действия на Наревском плацдарме мне довелось не сразу. Вначале рота капитана Матвиенко в полном трехвзводном составе (командирами взводов были Булгаков, Давлетов, Карасев) с подразделениями усиления, взводом "ПТР" (командир взвода Смирнов) и пулеметным взводом (командир взвода Сергеев) убыла на передовую, где предполагалось начать бой за восстановление плацдарма. Заместителем командира роты оставался Янин.
Утром следующего дня (19 или 20 октября), поскольку атака планировалась внезапной, рота поднялась в атаку без артподготовки. Только уже в ходе атаки ее стала поддерживать и сопровождать авиация. А наступательный порыв был настолько стремителен, что фрицы не смогли предотвратить рукопашную схватку, которую им навязали штрафники.
Это была, по свидетельству ее участников, короткая, но жестокая битва. Вот что об этом рассказал мне потом Ванюша Янин, замкомроты, всегда оказывающийся, как он сам говорил, "на главном направлении". И я постараюсь, может быть не так образно, как он сам, передать его рассказ, так как старший лейтенант Иван Георгиевич (официально – Егорович) Янин больше никогда никому об этом не сможет рассказать…
Когда атакующие уже достигали вражеских окопов, Ванюше удалось туда первым швырнуть гранату и вслед за ее взрывом влететь в траншею, посылая из своего "ППШ" вправо и влево короткие очереди в серо-зеленые фигуры немцев, стремящихся выбраться из окопа. Рядом с ними еще несколько штрафников орудовали штыками, винтовочными прикладами и саперными лопатками…
Рукопашная, горячая, стремительная, выплеснулась из траншеи. Бойцы добивали убегавших фрицев: ближних – штыками, дальних – выстрелами.
Так, в результате этой атаки (вдохновителем которой, как все мы считали, был наш любимец Ванюша Янин) была полностью захвачена первая траншея немцев, и рота, не останавливаясь, перешла к преследованию отступавших гитлеровцев, которых продолжали "утюжить" наши штурмовики и истребители. Резерв немцев, сосредоточившийся во второй траншее, встретил огнем как своих отступающих солдат, так и наступавших наших.
Возбужденные боем и только что завершившейся успешной рукопашной при незначительных своих потерях, бойцы выбили немцев и из второй траншеи. По сигналу ротного остановились, чтобы перевести дух и дозарядить оружие. Немцы же, воспользовавшись этой передышкой, организовали контратаку с танками и самоходными орудиями. А это те же танки, только без вращающихся башен.
Как мне потом рассказывали офицеры-очевидцы, отражение этой контратаки было трудным. Нередко были моменты, когда наши бойцы и вражеские солдаты перемешивались, шла, что называется, "рубка" врукопашную, и только через какое-то время становилось понятно, что захваченные ротой позиции оставались нашими.
А мы, я и Федя Усманов, назначенные в резерв, слыша не очень далекий жаркий бой, ждали, когда же мы понадобимся. И вдруг к нам бежит помощник начальника штаба Семыкин Валера и с ним – недавно прибывший в батальон политработник лейтенант Мирный. За ними, почти рядом, едет "виллис" комбата.
Оказывается, комроты по радио попросил срочно нас доставить в его распоряжение. Ну, подумали мы, значит, очень жарко там! Кого-то уже нужно заменять! Но пусть он будет не убит, а только ранен!
Вскочили мы в открытую машину все вчетвером, и помчал нас шофер, не разбирая ухабов, без дороги, напрямую. Ехали на такой скорости, что, влетая на бруствер окопа, машина как с трамплина перепрыгивала его.
В это время, оказывается, наша рота уже завершала отражение контратаки, в ее тылу стояли подбитые гранатами и противотанковыми ружьями два горящих танка ("тигр" и "пантера") и одна, вроде бы целая, самоходка "фердинанд". Подъехав, мы увидели, как на столпившуюся около горящих танков группу немцев, готовых, казалось, сдаться в плен, надвигается здоровый, метра под два ростом, бронебойщик-пэтээровец, схвативший свое противотанковое ружье за конец ствола. Он яростно размахивал этим более чем двухметровым и полуторапудовым оружием и что-то кричал, пытаясь то ли размозжить головы этим фрицам, то ли куда-то согнать их.
Уж очень напомнил он мне Василия Буслаева из кинофильма "Александр Невский", громившего своей дубиной псов-рыцарей на Чудском озере. А фильм этот показывали нам совсем недавно, пока мы формировались перед выходом за Нарев, и впечатления от него еще не забылись.
Вокруг "фердинанда" суетились несколько наших бойцов. И вдруг чудовище это вздрогнуло, взревев двигателями, стало разворачиваться и сделало несколько выстрелов из пушки в сторону немцев. Оказалось, бывшие танкисты все-таки справились с этой трофейной махиной. Уверен, что если бы машина была на ходу (у нее была порвана гусеница), бойцы наши смогли бы на ней преследовать отступающих немцев.
А тем временем впереди, куда мы еще не успели добежать, наши подразделения упорно преследовали отступающих гитлеровцев. Мощная поддержка с неба, где наши "илы" – штурмовики, прозванные у нас "летающими танками", а у немцев "Черной смертью", вели огонь "эрэсами" (реактивными снарядами) и из крупнокалиберных пулеметов, воодушевляла атакующих, и дистанция между ними и отступающими заметно сокращалась.
И вот тут произошло непредсказуемое.
То ли комвзвода Давлетов сам вырвался в пылу боя так далеко вперед, то ли пилот не смог разглядеть, где отступающие, а где их преследователи, но одна из очередей крупнокалиберного пулемета штурмовика наповал сразила лейтенанта…
Едва догнав командира роты и узнав о случившемся, я с его согласия бросился к обезглавленному взводу, который уже достиг одной из немецких траншей, и стал в ней закрепляться. Во взводе меня знали, ведь я вместе с Давлетовым его формировал. Замкомвзвода (теперь уже снова мой заместитель) быстро нашел меня и доложил о потерях, которые, к счастью, оказались небольшими, если не считать гибели командира и нескольких легко раненных бойцов, продолжающих сражаться. Федя Усманов заменил здесь тяжело раненного Булгакова.
Но вскоре нам пришлось отражать новую попытку опомнившегося противника вернуть свои утраченные позиции. Эту немецкую контратаку нам удалось отбить…
День уже клонился к вечеру, и ротный отдал приказ принять все меры к прочному закреплению на занятом рубеже, подготовке оружия к возможному ночному бою и к отражению контратак ночью.
Впереди виднелись каменные постройки, а также разрушенные деревянные дома с каменными фундаментами. С рассветом нам предстояло их захватить, и это было последней задачей на данном этапе. А для этого нужно было и боеприпасами пополниться, да и хотя бы консервами из сухого пайка подкрепиться.
Ну, как тут еще раз не вспомнить добрым словом нашего далеко не геройской внешности начпрода Зельцера, организовавшего в этот раз доставку пищи в термосах. Правда, пока без спиртного, потому что суточную норму свою мы употребили еще утром, перед первой атакой.
А наш новый политработник, лейтенант Мирный с гвардейским знаком на гимнастерке и артиллерийскими эмблемами на погонах, оказался довольно смелым и общительным и как-то сразу пришелся всем по душе.
…Ночь прошла более или менее спокойно. Наши связисты быстро навели телефонную линию между взводами и командно-наблюдательным пунктом (КНП) командира роты, а его – со штабом батальона. Вероятно, здесь помогло присутствие в роте Валерия Семыкина, теперь уже в роли помощника начальника штаба, ПНШ по спецсвязи. Видимо, там, в штабе, Валерию не сиделось, здесь он считал свое пребывание более нужным. Мы все получили рукописную таблицу позывных: у меня позывной был цифровой, кажется "18", у ротного командира "12", а его КНП звучал очень знакомо: "Буг", в то время как штаб батальона был "Вислой".
Уже потом, когда нам пришлось менять место боевых действий на этом же плацдарме и мы перешли к длительной обороне, позывные наши кардинально изменились. И все по предписанию Семыкина, неистощимого на выдумки.
А вскоре Валерий проявил себя в деле, далеком от штабной деятельности.
Контратак немцы больше не предпринимали, видимо, тоже укреплялись на своих позициях. Конечно, и пулеметным, и минометно-артиллерийским огнем они нас здорово беспокоили. Но наши передовые посты боевого охранения были бдительны и каких-либо вылазок противника в нашу сторону не заметили.
А за ночное время комроты условился по переговорным таблицам со штабом, а тот – со штабом дивизии, в полосе которой мы действовали, о времени начала и продолжительности артподготовки, о сигналах на завтрашнюю утреннюю атаку.
Те постройки, которые мы видели в конце дня, были все-таки далековато, наверное, километрах в двух, и потому рубеж атаки, уже определенный ротным командиром, находился чуть дальше полутора километров от траншей, которые мы занимали. И было решено: ночью, перед рассветом, тихо без выстрелов, используя неровности поросшей редким кустарником местности, еще до артподготовки постараться достичь рубежа атаки и там уже ждать сигнала "в атаку".
Ночь снова была безлунной. Выдвигались мы к рубежу атаки перебежками от куста к кусту, а на открытых местах – ползком, по-пластунски, сливаясь в темноте с серым фоном пожухлой к тому времени травы. Еще с вечера тщательно проверили свои вещмешки, уложили все так, чтобы в них ничего не гремело и не выдало нас.
Таким образом, нам, не замеченным противником, удалось заранее выдвинуться вперед и хорошо замаскироваться, чтобы немцы не догадались, что мы уже не в двух километрах от них, а совсем близко.
Едва забрезжил рассвет, как небо будто раскололось. Артподготовку открыл залп "катюш", огненные кометы которых прочертили свои трассы в небе. Честно говоря, побаивался я, не сорвется ли со своей траектории "катюшин" снаряд. Но обошлось. Затем в течение минут десяти огонь вели артиллерия и минометы, а перед завершающим залпом "катюш" взвились красные ракеты, словно подбросившие всех нас одновременно.
Атака была дружной по всему фронту роты. Противник не успел опомниться, как наши были уже у его траншей.
Все-таки немцы не ожидали, что мы окажемся так близко, а сравнительно короткая артподготовка не позволила им хорошо подготовиться к отражению атаки. Да и наши бронебойщики с пулеметчиками грамотно организовали поддержку атакующих, ведя прицельный огонь по довольно узким окнам каменных подвалов, как по амбразурам дотов или дзотов. Захватили мы эти здания с ходу и, как потом оказалось, с немалыми трофеями и боеприпасов, и продовольствия.
Меня иногда спрашивают, брали ли штрафники пленных? Да, здесь было много пленных. Влетали в эти подвалы наши бойцы не иначе как вслед за брошенной гранатой, но когда собрали всех оставшихся в живых гитлеровцев, их оказалось чуть ли не больше всей нашей роты со средствами усиления.
Пожалуй, описываемый случай был первым на моей памяти, когда штрафники взяли фашистов в плен в таком количестве. Согнали их в одно подвальное помещение, отобрали пистолеты и как "законные" трофеи – часы, зажигалки, портсигары и прочее. Конечно, выставили надежную охрану, а потом, уже дождавшись вечера, отправили в штаб батальона. Конвоирами у них были легко раненные штрафники. Нескольких наших бойцов, которые из-за тяжелых ранений не могли самостоятельно двигаться, уложили на сооруженные из досок, жердей и плащ-палаток носилки и заставили пленных их нести. Говорят, несли они этих раненых очень аккуратно, опасаясь, что конвоиры шутить не будут в случае чего.
А пока до вечера было еще далеко. Командир роты получил приказ закрепиться на этом рубеже и ни в коем случае не сдавать занятого нами то ли "фольварка", то ли какой-то фермы. Теперь нужно было доложить о выполнении задачи, об обстановке и получить приказ на дальнейшие действия. А рация оказалась поврежденной пулей или осколком. Однако не более чем через 10–15 минут была установлена телефонная связь. Валявшимися в большом количестве кирпичами и какими-то бетонными блоками стали укреплять окна подвалов, превращая или приспосабливая их в огневые точки.
Нам показалось, что всех немцев, оборонявших эти здания, мы или уничтожили, или взяли в плен, так как не видели отступавших. Значит, на каком-то удалении у них, скорее всего, был второй эшелон обороны, и от него можно было ожидать всяких неприятностей, тем более что силы там были, конечно, свежие, а данные о занятом нами месте наверняка хорошо были топографически привязаны к их артиллерии, а может, уже и хорошо пристреляны. Хотя нас они пока не беспокоили.