Зачитывается письмо Анатолия Гладилина, присланное из Парижа:
"Давайте называть вещи своими именами. Ушел из жизни великий русский поэт, звезда нашего литературного поколения шестидесятников. О его роли в русской поэзии говорили, говорят и будут говорить специалисты.
Я же скажу, что нас связывала пятидесятилетняя дружба (в конце 59-го года он пришел ко мне в "Комсомольскую правду" с подборкой стихов), и я никогда не забуду, что он первым из советских товарищей приехал ко мне ночью домой, на парижскую квартиру, а вот тогда встречаться со мной для советских граждан было опасно. Он не испугался.
Надеюсь, что мне хватит сил и времени написать о нем отдельную главу в книге воспоминаний, ибо он, поэт известный во всем мире, был человеком-загадкой. И может быть, ключи к этой загадочности я сумею подобрать.
А вообще у меня ощущение, что неумолимо опускается занавес, и чтобы посчитать оставшихся литераторов-шестидесятников, вполне хватит пальцев обеих рук. Низкий поклон его верной жене, защитнице от жизненных невзгод – Зое-Озе.
Анатолий Гладилин".
Зачитывают фамилии приславших соболезнования:
– Президент Российской Федерации Дмитрий Медведев, Председатель Правительства Российской Федерации Владимир Путин, Президент Республики Беларусь Александр Лукашенко, премьер-министр Украины Николай Азаров, мэр Москвы Юрий Лужков, Посол Соединенных Штатов Америки в Москве Джон Байерли, Михаил Горбачев, Родион Щедрин и Майя Плисецкая…
… Вслед за проливным дождем над Новодевичьим ярко засветило солнце. Мы провожали великого поэта, до последних дней остававшегося верным своему высокому предназначению, вдохновенного длинношеего юношу с площадки Политехнического, зомбировавшего своим нонконформистским стихом публику всех поколений.
Стихи его с нами. А сам он просто незаметно вышел из этой комнаты – в другую.
Вобюлиманс, Андрей!
О Вознесенском мне рассказали…
Мой любимый жанр в журналистике – интервью. Потому, наверное, что в откровенных разговорах четче и выпуклее выражается человеческий и творческий характер собеседника.
Да и я должен быть в форме, как говорится, "на высоте", чтобы выудить из моего героя все, что мне интересно. В длительных, иногда несколькочасовых разговорах порой случается, что один из нас уходит в сторону от основной канвы беседы.
И вдруг неожиданно произносится известное имя актера, художника, писателя, и такой фрагмент, мазок делает нашу беседу более яркой. Для этой книги я провел дополнительную работу: просмотрел огромное количество своих интервью, где в самых разных контекстах упоминается имя моего кумира.
Брик видела в нем Маяковского
Мы регулярно посещали квартиру Лили Брик на Кутузовском проспекте.
Я видела там Мстислава Ростроповича, Майю Плисецкую, Родиона Щедрина. Часто приходил Андрей Вознесенский.
Лиля его привечала и считала весьма талантливым. Возможно, видела в его стихах продолжение Володи.
Из неопубликованного интервью с Людмилой Кирсановой, женой поэта Семена Кирсанова. Москва, 1979
Его имя в критической прессе высокомерно не упоминалось
Маяковский в своем футуристическом манифесте когда-то уподобил слово "мы" глыбе, на которой стояли он и его соратники среди свиста и негодования. Наше "мы" тоже было такой глыбой, и с этой глыбы многие соскальзывали. Но на нее поднимались и новые соратники. Так появился Вознесенский, ворвавшийся в поэзию в отличие от многих из нас сразу – с молниеносностью фейерверка.
… Вкусы молодежи шли вразрез со вкусами этих критиков, и своей любовью наши читатели верно поддерживали нас в самые трудные минуты. Наше поколение раздражало своей неуемной активностью, вмешательством во все наболевшие вопросы, и раздражение это выплескивалось порой даже на самом высоком уровне. Вознесенскому кричали: "Забирайте свой паспорт и убирайтесь, г-н Вознесенский!" Это неправда, что нам слишком много было "позволено", – свои права мы не "качали", а вырывали, иногда обдирая до крови руки.
… Когда меня не пускали за границу как "морально неустойчивого", Степан Петрович Щипачев пошел в высокую инстанцию и сказал, что ручается за меня своим партбилетом, выданным ему в годы Гражданской войны. Щипачев сформировал президиум Московской писательской организации наполовину из молодежи, включив и меня, и Вознесенского. Но наш президиум просуществовал всего несколько месяцев – он был антидемократическим путем разогнан.
… В ряде критических статей в перечне ведущих поэтов имена Вознесенского, Ахмадулиной, Окуджавы, Рождественского высокомерно не упоминались, а им противопоставлялись длинные обоймы других имен.
… Издательство "Молодая гвардия" впервые в нашей издательской практике решило начать выпуск дешевых небольших книжечек стихов, исходя из предварительных запросов магазинов. Римма Казакова набрала, если мне не изменяет память, что-то около четырехсот тысяч заявок. Но когда дело дошло до имен Вознесенского, Ахмадулиной, Окуджавы и автора этих строк, то издательство растерялось, получив миллионные и двухмиллионные заявки, и не нашло ничего лучшего, чем прекратить эту серию, так как именно эти поэты беспрестанно атаковались тогдашней "Комсомольской правдой" за "поэтическое гусарство", "пошлость на эстраде" и даже за "несмываемые синяки предательства".
… Весьма далекий от меня по своим позициям Е. Поповкин в нелегкий момент одной из моих глубоких опал неожиданно предложил мне напечатать стихи в журнале "Москва", что и сделал (кстати, он же напечатал и роман "Мастер и Маргарита", не принятый Твардовским). Ю. Мелентьев и В. Осипов, стоявшие во главе издательства "Молодая гвардия", печатали и меня, и Вознесенского, и Рождественского, что им было совсем нелегко.
… Мне и Вознесенскому повезло – незадолго перед смертью нас успел напутствовать Пастернак.
Из интервью с Евгением Евтушенко. Переделкино, февраль 1987
Строку "Нас мало. Нас может быть четверо" я запомнил сразу
И, наверное, запомнил не я один. Но, по-моему, Андрей Вознесенский тогда схитрил: никого, кроме себя, не назвав, он как бы предоставил другим поэтам умозрительное право "бороться" за выход в эту четверку.
Ну, а если говорить серьезно, то все рассуждения о "тройках, четверках и пятерках" больше подходят для хоккея с шайбой, чем для поэзии.
… С Булатом Окуджавой и Андреем Вознесенским я познакомился позже – году в пятьдесят пятом.
Как мы относились друг к другу в то время?
Да, по-моему, нормально относились. С большим интересом и уважением. Хотя, конечно, и не без некоторой доли "подросткового", почти мальчишеского соперничества.
(Сейчас вспоминаю все это, и самому смешно становится: господи, какими же молодыми были мы тогда!)
Часто встречались, вместе выступали на поэтических вечерах, бывали друг у друга дома, разговаривали, спорили, читали стихи.
Из интервью с Робертом Рождественским. Переделкино, февраль 1987
Имя Вознесенского – реальность моей жизни
… Один из нас сказал: "Нас мало, нас, может быть, четверо…" (А. Вознесенский. – Ф. М.). Но другой из нас сказал: "Я стол прошу накрыть на пять персон на площади Восстанья в полшестого…" (Б. Ахмадулина. – Ф. М.) Это стихотворение было не однажды напечатано и войдет в "Избранное", новее-таки, как говорится, из песни слова не выкинешь, и я хочу уточнить, кого я имею в виду… Ведь эти имена – реальность моей жизни. И я вынуждена объясниться, назвать имена: Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Василий Аксенов и я…
Я упоминаю эти имена, поверьте мне, не из легкомыслия… Потом вы с ними разберетесь. Ведь мы не можем быть беспечны, расточительны, небрежны к талантам, составляющим как бы драгоценность нашей национальной жизни. Но, хочу заметить, что я не могу не думать и о тех писателях, чья жизнь сложилась как-то иначе, и не по их вине. Ведь кого-то нет в живых, кто-то живет теперь в других странах…
Из интервью с Беллой Ахмадулиной. Москва, февраль 1987
Прочтя "Гойю", Лиля Юрьевна сказала: "тут что-то есть!"
С Андреем Вознесенским я познакомился благодаря Лиле Юрьевне Брик. До этого видел его только на сцене, читающим стихи. Потом я его снимал на фотопленку, он мне очень нравился. Когда Никита Сергеевич не своим голосом грозился Андрею какой-то там высылкой, я очень переживал. Лиля Юрьевна знала о том, что существует пленка, ее сделали мои друзья, на которой запечатлена эта чудовищная сцена в Кремле. Она очень хотела ее увидеть, да и Андрей, зная о пленке, просил показать ему эту "фильму". Он хотел увидеть себя со стороны и особенно посмотреть на взбешенного Хрущева. Ведь Андрей стоял спиной к президиуму и не видел, как с перекошенным лицом вскочил со стула Хрущев. Так вот "лицом к лицу" ему очень хотелось увидеть себя на экране. Не выполнить просьбы Лили Юрьевны я не мог и поехал в монтажную, чтобы взять остатки уникальной пленки. Вечером ко мне на студию пришел Андрей, там мы и познакомились. Безобразную сцену Андрей смотрел несколько раз. Он сказал мне: "Я думал, что у меня испуганный вид… Слава богу, я вполне ничего". Много позже именно эти слова Вознесенского замелькали в печати, он, видимо, несколько раз повторил их в литературном кругу. (Кстати, народный артист Николай Черкасов, который был на той встрече в Кремле, однажды сказал Лиле Юрьевне, что он упал бы с трибуны в одну сторону с инфарктом, а в другую – с инсультом.) Прощаясь в тот вечер, Андрей подарил мне свою новую книгу "Треугольная груша".
В 1979 году я видел в Нью-Йорке у Татьяны Яковлевой толстый том стихов Вознесенского, изданный по-английски, который он принес ей в подарок. На суперобложке было фото: премьер великой державы призывает проклятья на голову поэта.
Про Андрея Вознесенского Лиля Юрьевна как-то сказала, что они вместе с Василием Абгаровичем обратили на него внимание, прочтя стихотворение "Гойя". Чуть ли не хором они сказали: "Тут что-то есть!".
Она очень любила стихи Вознесенского и его самого. Радовалась его успехам, всегда, когда он бывал у нас в гостях, просила его почитать стихи. И всякий раз, когда уходил, давала ему плитку шоколада, зная, что Андрей был сластена. Андрей был откровенен с Лилей Юрьевной во всем, включая амурные темы. Она умела хранить тайны.
Хочу сказать, да это и известно, что образ Лили Юрьевны Брик запечатлен в произведениях многих поэтов и ей было приятно, что Вознесенский тоже посвятил ей стихи.
Из бесед с Василием Васильевичем Катаняном. 1986–1990
Белорусская интеллигенция благодарна Вознесенскому за Шагала
… Уж коль я заговорил о великом художнике Шагале, замечу, что белорусская интеллигенция благодарна Андрею Вознесенскому, напечатавшему свой очерк о нем в "Огоньке" и в этом порыве опередившему любого из нас.
Из интервью с Василем Быковым. Москва, май 1987
Поэта перестали печатать
При Хрущеве Вознесенский попал в немилость. В такую же немилость попали тогда кинорежиссер Марлен Хуциев, скульптор Эрнст Неизвестный, некоторые другие. Несправедливый гнев руководителя партии – и поэта перестали печатать, художника выставлять.
Из интервью с Сергеем Михалковым. Москва, март 1988
Он был слишком левым для "нового мира"
…"Новый мир" был силен прозой, деревенщиками, "Иваном Денисовичем", а поскольку поэзию курировал сам Твардовский, он старался не открывать особо новых имен.
Был очень ревнивым. Маршак для него был высшим авторитетом. Уже здесь, за границей, я пролистал том воспоминаний о нем. И увидел, что самыми авторитетными писателями для него были Исаковский, Маршак и Фадеев. Маршак – критерий интеллигенции, потому что он признал его "Страну Муравию", "Василия Теркина". В "Новом мире" мало тогда печатались Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина: они были для него слишком левыми.
Из интервью с Андреем Синявским. Париж, 1988
Его стихи размножались Нью-Йоркским самиздатом
… Очень приятно, что меня знают в России. И я благодарен Андрею Вознесенскому, опубликовавшему свои стихи обо мне. Я, кстати, тоже посвятил ему одну из своих песен. Еще с юношеских лет я отношусь к Вознесенскому с большим пиететом. Так вот эти стихи об Андрее, вы не поверите, размножались нью-йоркским самиздатом.
Из интервью с Вилли Токаревым в день его приезда из эмиграции в гостинице "Будапешт". Москва, 1988
Тот же Вознесенский…
– Никаких споров до одурения в Штатах нет. Даже близко. Все размеренно, дистиллировано… Кстати, у американских русских тоже потихоньку падает интерес к родному, засасывают местные проблемы. К тому же, как правило, туда приезжают практически одни и те же люди, тот же Вознесенский и компания… Советские газеты уверяют вас, что на людей из Москвы собираются полные залы, все сидят, раскрыв рты. Ничего подобного, никому это не нужно.
Из интервью с Сашей Соколовым. Москва, август 1989
Я прекрасно к нему расположен
Я был у вас четыре раза. Встречался с Евтушенко. Был с женой у Андрея Вознесенского. Я прекрасно к нему расположен и даже прощаю ему, что он часто при мне говорил по телефону. Причем и в Переделкино, и здесь, в Нью-Йорке… Я соболезновал ему, когда скончался его отец, я помню это.
Из интервью с Куртом Воннегутом. США, Саутхемптон. Июль 1989
Ко мне заглядывали Вознесенский, Евтушенко и… Шолохов…
У меня дома целая библиотечка книг с автографами гостей из России. Однажды к нам пришел Михаил Шолохов. Бывая в США, заходит Евгений Евтушенко, он одним из первых начал нас посещать. Заглядывают Юлиан Семенов и Андрей Вознесенский. Не скажу, что Вознесенский показался мне заядлым книжником, но я увидел в нем безусловного интеллектуала, который интересовался не только изданиями советских поэтов за рубежом, но и книгами американских классиков, которых тогда не печатали в СССР.
Из беседы с Анатолием Забавским, управляющим магазином русской книги. Нью-Йорк, август 1989
Жалею, что Вознесенский теперь бывает у меня реже
У меня бывал Виктор Конецкий, он из Ленинграда. Очень дружила с Виктором Некрасовым, я его очень любила. Раньше заходил, теперь реже бывает Андрей Вознесенский, и я об этом сожалею.
Из интервью с известной французской писательницей русского происхождения Натали Саррот. Париж, декабрь 1989
Поэта не пустили в Лондон
… В 1980 году меня пригласили на Олимпийские игры поэзии. Они проходили в Лондоне. Из многих стран мира прилетели поэты. Я не представлял Советский Союз, но меня пригласили, поскольку ни Евтушенко, ни Вознесенского не пустили в Лондон.
Из интервью с Эдуардом Лимоновым. Париж, ноябрь 1989
Он был борцом с вещизмом
У Андрея Вознесенского есть стихотворение "Вещи зловещи", где он описывает ужас вещизма западной цивилизации. По существу, это стихотворение повторяет основополагающие лозунги революции 60-х годов, бегство от цивилизации, хиппи, борьбу против вещизма. Правда, очень забавно, что мальчики, боровшиеся против вещизма, породили целый рынок новых вещей: цепи, штаны, парики, то есть они как бы породили грандиозный рынок антивещизма. Когда видишь этих мальчиков и девочек вместе, они производят впечатление армии или дивизии полицейских. Это забавно.
Из интервью с Эрнстом Неизвестным. Москва, февраль 1991
Мы были молодыми и любили друг друга…
– Татьяна Евгеньевна, помню когда-то ходили слухи о вашем романе с поэтом Андреем Вознесенским, ведь он и стихи вам посвятил…
– Мы были молодыми и любили друг друга чисто символически, встречались, читали стихи, говорили о Маяковском, Лиле Брик, о Майе Плисецкой, просто общались. Ведь Андрюша очень хороший, отзывчивый, общительный человек. И, вот, кстати, удивительная вещь: до сих пор люблю и перечитываю стихи Цветаевой, но на сцене читать их не решаюсь. А Вознесенского – не боюсь…
… Недавно режиссер и оператор Артур Зариковский закончил картину о женщинах России, во многом она обо мне: дом, в котором я жила, семья, сын, о том, что я есть сегодня. Лента документально-художественная, она и об одной девочке, которая совсем потерялась в жизни, разлюбила свою собственную маму. И я говорю ей, что мать надо любить, ведь мать у нас одна… В ленте я читаю стихи, "Монолог Мерилин Монро" Андрея Вознесенского…"
Из интервью с Татьяной Самойловой. Февраль 1997