Что же касается даты рождения, то число двенадцать считается весьма благоприятным. Оно соединяет в себе мужское начало "солнечной" единицы и женственное – "лунной" двойки. Единица, стоящая первой, доминирует, придавая человеку бойцовские качества, стремление к первенству, а также помогает ему стать материально независимым. Что до двойки, то ее зыбкая, фантазийная природа как нельзя лучше подходит поэту. Кроме того, гибкость этой "змеевидной" цифры повышает способность к адаптации на крутых жизненных виражах.
Вместе две эти цифры дают тройку, являющуюся числом Юпитера, слывущего "планетой королей". Она притягивает удачу и, главное, дает человеку возможность быстро расширять свое влияние. Думается, во многом из-за благотворного воздействия тройки молодой поэт не только сумел выстоять под напором Хрущева, а позднее – окололитературных приспешников, но и стать вскоре самым известным советским поэтом в Соединенных Штатах.
Согласно древесному календарю друидов (древних кельтских жрецов) поэт родился "под сенью" Жасмина.
Обратите внимание на то, что в данном случае Жасмин рассматривается не как цветок, а как древовидный кустарник. В то время, как "менее везучие" граждане появились на свет под Ольхой либо, к примеру, – Осиной (деревьями, с виду неброскими), поэту как человеку публичному повезло несказанно. В самом деле, мало кто пройдет равнодушно мимо цветущего куста жасмина. К тому же подобные люди обычно одеваются со вкусом, при этом стильно. Поэт носил модные блейзеры, а слегка расстегнутый ворот рубашки неизменно украшался подобранным в тон шейным платком (как замечали его поклонники, коллекцию последних Вознесенский расширял на протяжении многих десятилетий). И действительно, не ходить же поэту при галстуке, который скорее приличествует чиновнику либо человеку деловому. Но и затасканный свитер человек-Жасмин прилюдно не наденет, даже если принадлежит к богемным кругам. Одна беда: запах этого цветка, хотя и приятен, пожалуй, немного резковат, отчего не всем нравится вдыхать его долгoe время. То же можно сказать и о поэзии Вознесенского, как мне кажется, быстро утомлявшей неподготовленных читателей и слушателей синкопией ритмов и новаторскими рифмами.
В заключение отметим, что с точки зрения астрологии, все – не случайно. Даже то, что наиболее яркий поэт второй половины двадцатого века Андрей Вознесенский в какой-то мере наследовал образную форму одного из лучших поэтов первой половины столетия Владимира Маяковского. Дело в том, что Лиса и Конь (тотем Маяковского, который, кстати, "читался" на его лице) с точки зрения зороастризма близки друг другу по духу.
Незатерянное дитя. Андрей Вознесенский и Арина Вознесенская
Интервью-новелла
В истории нашей литературы такое уже было: известнейший поэт, мгновенно вспыхнувшее чувство к случайно встреченной красивой девушке, тайная любовь, зашифрованные строки стихов и женщина, которая рядом много лет и которая, конечно же, не хочет никакой огласки. К примеру, посмертная, длившаяся полвека кампания по сокрытию, неразглашению, умолчанию истории любви Маяковского к американке русского происхождения и рождения у них дочери. Но ведь шила, как говорится, в мешке не утаишь, только уколешься…
Когда-то в 60-е годы мое юношеское воображение поразила строфа Николая Асеева из поэмы "Маяковский начинается":
Только ходят слабенькие версийки,
Слухов пыль дорожную крутя,
Будто где-то в дальней-дальней Мексике
От него затеряно дитя…
О чем это? Неужели у Маяковского где-то в далекой стране есть ребенок? Как зовут его мать, живы ли они? Тогда узнать не представлялось возможным. Советская власть тщательно скрывала связи пролетарского поэта с американкой, а уж то, что где-то в стране капитализма живет его дочь, было тайной за семью печатями.
Но в литературных кругах упорно ходили интригующие слухи…
Мои фантазии на этот счет разогрела Татьяна Ивановна Лещенко-Сухомлина, певица, мемуаристка и просто удивительная женщина, с которой я имел счастье дружить в 80-е годы. Она рассказала, что в середине двадцатых, оказавшись в Нью-Йорке, попала на вечер Маяковского, с которым была знакома. Потом в гостинице поэт устроил небольшой ужин. Среди гостей выделялась молодая привлекательная женщина. Звали ее Элли Джонс… То, что у Маяковского с юной американкой установились романтические отношения, Татьяне Ивановне стало абсолютно ясно.
Когда впервые в 1988 году я оказался в Нью-Йорке, моим страстным желанием было найти дочь великого поэта. Но тогда из интригующей затеи ничего не вышло. Просто не хватило времени на поиски. Я был ужасно раздосадован. А в 1991 году разразился гром: в Москву приехала Патриция Томпсон, а по-нашему – Елена Владимировна Маяковская. Газеты и журналы написали об этом, как о сенсации. Еще бы! Почитателям поэта наконец открылась новая страница его биографии. Да какая! В Америке живет дочь Маяковского! (Впрочем, она жива до сих пор, но с журналистами уже не встречается.)
Зачем так подробно я вспоминаю об этом? Причина проста. В жизни, в биографиях творческих людей, тем более поэтов, много совпадений.
Весной 1981 года в журнале "Юность" появилась подборка стихов Андрея Вознесенского. Внимательный читатель мог увидеть в этом лирическом цикле новые образы, загадочные строки, которые так и хотелось расшифровать, домыслить… Вскоре в "Советском писателе" вышла его книга "Безотчетное".
Ты мне никогда не снишься.
Живу Тобою наяву.
Снится все остальное.
И это дурные сны.
Спишь на подушке ситчика.
Вся загорела слишком.
Дышит, как чайное ситечко,
Выбритая подмышка.
Набережная Софийская!
Двери балконной скрип.
Медвяная метафизика
Пахнущих Тобой лип.
Как-то встретившись с поэтом в ЦДЛ, я сказал ему о впечатлении от его последних стихов и шутя спросил: "Ты, по-моему, влюблен?…" Андрей светло и радостно улыбнулся.
Однажды, когда я позвонил Вознесенскому, трубку взяла его жена Зоя Борисовна, и неожиданно для меня у нас состоялся разговор, из которого я понял, что у Андрея серьезный роман с молодой девушкой и они сейчас вместе. Не могу вспомнить детали той беседы, помню только, что Зоя Борисовна твердила: Андрей – ребенок, он не может жить, а тем более, писать стихи нигде, кроме как в Переделкино. Все равно он вернется в свой дом… Я искренне согласился с ней и добавил, что Переделкино и она, Зоя, – для Андрея вечные ценности. А увлечения, что ж, она сама знает – были, есть и будут до тех пор, пока поэт творит… Что я мог тогда еще сказать?
И вдруг через какое-то время читаю:
Мужчина с дочкой на плечах
Шагает через поле хлеба.
Другие ноши тягощат,
А эта – подымает к небу…
… Куда несет тебя она?
В ненаступившее столетье…
Потом ты улетишь одна.
Кто защитит тебя на свете?!
Неужели?… Ведь говорил же Андрей, что вся личная жизнь в его стихах…
Шло время. Я ушел из "Огонька", где работал много лет, и стал ездить по свету. С Вознесенским виделся нерегулярно, но за его публикациями, книгами, конечно же, следил, продолжая расшифровывать "тайные" знаки-строки о "девушке в кепке", о встрече с "недоумением", о "зашторенных закатах"…
И вот как-то Петр Вегин, наш общий с Вознесенским друг, рассказал мне, что у Андрея есть дочь, а где он сам живет: то ли со своей новой любовью, то ли вернулся в переделкинские пенаты, – неясно.
Спрашивать у Андрея про его личную жизнь я не смел, в печати ничего не появлялось… Видимо, так решили все стороны – не впускать в эту хрупкую историю посторонних…
Впрочем, любовных тайн в этом мире не так уж много.
Несколько лет назад оказавшись в гостях у своих знакомых на Плющихе, я узнал, что в их доме в начале 80-х снимали квартиру поэт Андрей Вознесенский и его возлюбленная Анна. Соседям, как правило, все известно. Знали они и о том, что у Андрея Андреевича родилась девочка. Мама носила ее за спиной в диковинном рюкзачке – детский "транспорт" под названием "кенгуру" появился у нас спустя много лет. "Домик" за спиной был явно привозным… По словам моих друзей, через какое-то время семья с Плющихи съехала: то ли на другую квартиру, то ли поэт вернулся.
…4 июня 2010 года. Москва ошеломлена известием о смерти Вознесенского. Прощание в ЦДЛ. Панихида. Новодевичье кладбище. Поминальный стол. Много известных лиц. Напротив меня рядом с Евгением Евтушенко сидит заплаканная незнакомая красивая девушка с яркими, как у Андрея, синими глазами… Она выглядит очень одинокой… Боже мой, неужели?…
…23 января 2011 года. Центральная клиническая больница. Небольшая палатная тумбочка превращена в накрытый сладостями и фруктами столик. Добрые нянечки, узнав о том, что я жду гостью из Америки, принесли из люкс-палаты изящную плетеную вазочку для угощения и красивые голубые чашки. Из столовой доставили персональный заварной чайник.
Тревожусь – придет или передумает? Ведь наш разговор – первое интервью дочери Андрея Вознесенского, которая решила поведать для моей книги то, о чем почти никто на свете не знает. Больница, конечно, не лучшее место для интервью, но выхода не было: Арина улетала в Америку через несколько дней, а я еще оставался на лечении.
С дочерью моего кумира мы чаевничали три часа. Держалась она просто, раскованно, охотно отвечая на мои вопросы. Разговор вышел трогательным, откровенным. Вспоминая об отце, Арина и смеялась, и плакала. Я волновался не меньше гостьи, ведь из ее признаний открывался неожиданный и неизвестный мне Андрей Вознесенский. Хотя я знал его более полувека.
– Когда и в каком роддоме Москвы вы родились?
– Я родилась 7 апреля 1983 года в роддоме имени Пирогова в 23 часа 45 минут. Но маме сказали, что на тот день у них уже выполнен план по рождаемости, поэтому дату моего появления на свет перенесли на 8 апреля.
– Чудеса! Такое могло быть только в СССР с его "плановым хозяйством".
– Вот так! Поэтому настоящую дату рождения отмечаю на день раньше, чем записано в официальном документе.
– Кто придумал для вас имя?
– Имя придумал мой папа Андрей. Правда, это было через несколько дней после моего появления на свет.
Он хотел, чтобы у меня, у мамы и у него были одинаковые инициалы имени и фамилии – АВ. Думали назвать Антонина, как и его маму. Но случилось так, что Антонина Сергеевна умерла за несколько дней до моего рождения, в тот момент, когда папа был в Париже. Там случилась забастовка, и он несколько дней не мог вылететь в Москву. Прилетел совсем убитый горем, сразу стал заниматься похоронами. Маму в роддом отвезли мой дедуля Сергей Аркадьевич Вронский и бабушка. Папа и Саша Ткаченко приехали забирать маму из роддома через семь дней после моего рождения. Антонину Сергеевну уже похоронили, но рана от этой утраты была еще так свежа в папином сердце, что он решил не называть меня Антонина, это было бы слишком больно.
Имя придумал через несколько дней. Однажды вошел в квартиру и прямо с порога воскликнул: "Придумал, будет Арина!"
Вспоминаются смешные истории. Я совсем маленькая, папа приезжает в нашу съемную квартиру на Полянке, а няня, такая простая-препростая женщина, вдруг воскликнула: "Ой, какая жалость, мать такая красавица, а ребенок – вылитый отец".
– Ну, она не права, ваш отец, Арина, привлекательный мужчина.
– Вскоре эту няню уволили. Вообще временами она была какой– то несуразной. Однажды мне, девятимесячной, сунула корку черного хлеба с чесноком… Так вот, и друг папы поэт Саша Ткаченко, забирая меня из роддома, "заявил": "Ребенок – вылитый Андрей". Действительно, маленькой я была очень похожа на папу, это видно по детским фотографиям, но сейчас стала похожа на маму.
Папа привез маме из Франции шикарные платья от Шанель, от Диора, от Кардена и развесил их по комнате. Мне, только что родившейся, привез очень красивое маленькое белое платьице с рюшами… Хотя я появилась на свет довольно крупненькой девочкой, мне его надели только в годик. Позже я поняла, что папа не думал о банальных пеленках: раз родилась девочка, значит, нужно красивое дорогое платье мировой марки. У него ведь все было по высшему классу.
Поначалу он боялся брать меня на руки. Когда мне было чуть больше месяца, мама заболела, ее с маститом увезли в больницу. Прооперировали. Все случилось неожиданно, и папа оказался со мной один на один. Не зная, что делать, он вызвонил мамину подругу Катю Аккуратову, которая ему очень помогла, хотя она сама в тот момент не имела детей. В общем, вдвоем они как-то разобрались. Веселенькая ситуация, ведь меня надо было кормить.
– Вы крещеная?
– Конечно.
– В каком храме вас крестили?
– Крестили меня в девять месяцев 8 января 1984 года в храме Знамения Божьей Матери, недалеко от метро "Рижская".
– Какое ваше самое раннее воспоминание, связанное с отцом?
– Воспоминаний море…
Мне два года, мы с мамой на Мосфильмовской в гостях у бабушки и дедушки. Мама сдала экзамены, она училась тогда во ВГИКе, и папа приехал к нам с цветами. Так вот я бросилась к нему с криком: "Адюша!" В младенчестве я так его называла.
Помню, в первом классе получила тройку и очень расстроилась. Хотя, если честно, никогда не была усердной. Так что получила ее заслуженно. Но мама рассердилась и стала пугать меня, что не поедем на отдых. А мы как раз собирались на море. Но тут приехал папа. "Доченька, ну ты же умнее их всех, успокойся…" – сказал он. Помню ощущение: папа меня все равно любит и считает хорошей и умной. Эти его слова всегда со мной, они придают уверенности в жизни.
Вообще было много яркого, того, чего не забудешь. Как ездили с бабушкой и дедушкой в Грузию, а папа приехал к нам на целых две недели. Сказка! У меня есть куча фотографий той поры – мы все вместе на море. Мама, папа, я. Я не очень тогда понимала, что у нас не так, как у всех. Ведь когда я была маленькая, мы проводили вместе очень много времени. А когда папа отсутствовал, мне говорили, что он работает, ездит по разным странам… Он всегда привозил необычные игрушки, я их приносила в школу на зависть подружкам. И не только игрушки. Папа умел и любил делать подарки. Кажется, неземной человек, гений, но он знал, чем порадовать ребенка. Но главное, сам радовался не меньше меня.
Мои ранние годы это ощущение счастья, радости общения с родными людьми. С бабушкой и дедушкой я проводила выходные, а летом мы всегда ездили куда-нибудь вместе с мамой и папой.
Когда подросла, папа "доставал" мне путевки в лагерь, в то время это было не просто. То есть он делал для меня многое, чем я безумно гордилась. Как я любила, когда он приезжал ко мне не в родительский день, шумный и суетный, а в обычные будни, в "тихий час". Меня торжественно выводили, и мы гуляли, разговаривали обо всем.
– Его, конечно, узнавали?
– Да. И мне это было приятно. Я уже начала понимать…
– … что папа незаурядный человек.
– Я была достаточно умной девочкой и понимала, что мой папа не такой, как все… А папа говорил при мне маме, что ему с Аришей интересно общаться. Первый раз свои стихи он стал читать, когда мне исполнилось двенадцать лет. Выходит, он чувствовал, что я пойму их. Наверное со стихов и началось настоящее с ним общение, понимание. Моя "взрослость", возможно, началась с узнавания его стихов.
Один раз папа мне позвонил и прокричал в трубку: "Приезжай быстрее в ЦДЛ, я заказал тебе необыкновенный деликатес". Я приехала.
– Одна?
– Да, ведь мне было уже четырнадцать. Не помню, на такси, или он прислал водителя. Папа встречает меня у входа и торжественно произносит: "Сейчас мы будем с тобой есть нечто необыкновенное. Фуа-гру!". Фуа-гра? Что это такое? Сейчас, когда мне уже двадцать семь и я какое-то время проработала в ресторане, я оценила это необычное блюдо французской кухни из гусиной или утиной печени, специально приготовленной. Кстати, мы с мужем очень его любим.
А тогда я давилась… На тарелке лежала груша, которую я нарезала, чтобы заесть экзотический "деликатес". Но, не подавая вида, я повторяла и повторяла: "Папа, какая необыкновенная еда!"
Вспоминаю еще один эпизод на кулинарную тему. Кстати, может быть, мало кто знает, что Андрей Андреевич очень любил готовить и считал себя непревзойденным шеф-поваром: например, делал необычные супы. Как-то сказал: "Люди могут ругать мои стихи, пожалуйста, но никак не мои супы". Когда я однажды приехала к нему в Переделкино, он приготовил суп типа свекольника, но с… цветами. Мне сразу это блюдо показалось несъедобным, но я съела все до последней ложечки. Я должна была съесть. Для этого вывалила в тарелку много сметаны… И сметана меня спасла. Видя, как я "уплетаю" его угощение, папа сказал: "Ну, как? Это же гениально!" – "Да-да, гениально", – подтвердила я. Конечно же, мне хотелось доставить ему радость. Когда моя тарелка опустела, папа спросил: "Еще хочешь?" – "Нет-нет, я наелась досыта, спасибо".
Так и запомнился мне на всю жизнь тот обед в саду: свекольно-малиновый холодный суп – а в нем цветы, цветы, цветы… Вообще цветы он обожал.
– Когда же вы, Ариша, поняли, что ваш папа – поэт, которого любят, у которого миллионы поклонников?
– Он не просто поэт, он еще очень необычный человек…
Когда он читал стихи, мне одной или на людях, на своих творческих вечерах, я понимала, что его поэзия – это не то, что мы "проходим" на уроках. Его стихи отличались от всего того, что я раньше читала и слышала в школе. Я чувствовала это и по реакции людей на его вечерах. Конечно же, мне было очень приятно, что я его дочь, что моя фамилия Вознесенская.
– Вы сразу стали носить эту фамилию?
– Да, сразу. Но в школе, тем более в младших классах, дети на нее не реагировали. Конечно, если бы в тринадцать лет я не уехала с мамой в Америку и училась бы здесь в институте, было бы все, наверное, иначе…
– Расставание с отцом далось не легко?
– Да, очень. И мне, и маме. Потому что у мамы с папой всегда были теплые, хорошие отношения. Я не помню их ссор, резкой интонации в разговорах. Даже по их телефонным фразам я чувствовала, что их соединяет какая-то добрейшая связь… Своим уже повзрослевшим умом я поняла, что любовь папы и мамы, их сумасшедший роман, мое появление на свет соединили их навсегда. Что бы потом ни случилось в их жизни. Мне кажется, и папа это чувствовал.
– То есть где бы ни была мама, в России или в Америке, вы ощущали ее близость с отцом?
– Да, это так. Он ревновал маму и в те времена, когда между ними давно уже ничего не было. Когда мама вышла замуж, когда мы уезжали в Америку… Всякий раз по телефону он начинал разговор с вопроса: "Как мамочка?" И особенно переживал, узнав, что мама серьезно заболела.
Хочу сказать, что и у меня с отцом была теплая-претеплая связь, мне казалось, что, когда я подросла, он начал мной гордиться и наши отношения вышли на какой-то более духовный уровень.
Однажды, мне было тогда лет шестнадцать, мы с папой сидели в ЦДЛ, к нему подошел какой-то мужчина и игриво спросил: "Андрей, это твоя новая девушка?" "Это моя дочь", – гордо ответил папа.
– Ну, конечно, я понимаю Андрея, он гордился своей юной красавицей-дочерью. Но вам не было обидно, ведь мало кто знал, что у знаменитого поэта есть дочь?