* * *
Вскоре после начала работ над "Беркутом" вокруг Москвы развернулось строительство двух бетонных кольцевых автодорог общей протяженностью около 2000 км (в простонародье до сих пор их так и называют "бетонками", хотя они уже давно заасфальтированы). Вдоль них и предстояло теперь разместиться ракетам, радиолокаторам и десяткам военных городков.
При выборе основных параметров "Беркута" его заказчики и разработчики исходили из необходимости уничтожения бомбардировщиков, способных летать с высокими дозвуковыми скоростями на высотах 10–12 км, бомбардировщиков, как уже находившихся на вооружении, так и тех, которые могли появиться в самом ближайшем будущем. В соответствии с требованиями, предъявленными к "Беркуту", вокруг Москвы было необходимо создать сеть стационарных зенитных ракетных комплексов, каждый из которых мог одновременно обстреливать до 20 воздушных целей, находящихся на дальностях до 35 км и на высотах от 3 до 25 км, в угловом секторе 50–60°.
Здесь уже говорилось о той завесе секретности, которая окружала работу и ответственных за нее людей. Большинство из принятых в этом направлении шагов были аналогичны засекречиванию работ по атомному проекту. Некоторым из специалистов пришлось даже работать под другими фамилиями.
Для того чтобы в этих сверхсекретных условиях участник разработок мог легко ориентироваться в назначении любого из компонентов создаваемой системы, каждый структурный элемент "Беркута" получил условное обозначение. Так и появились А‑100, Б‑200, В‑300.
Поставив жесткий срок для создания "Беркута", Сталин всемерно торопил Берия, который в свою очередь с предельной жесткостью подгонял разработчиков, требовал от них получения скорейших результатов. За десятилетний срок руководства самыми сложными военно‑техническими программами Берия прекрасно знал и о требовательности вождя, и о его отличной памяти. Поэтому, каждый раз докладывая Сталину о ходе работ, Берия имел в запасе хотя бы один маленький козырь, о котором он мог сообщить без тени бахвальства в рабочем порядке.
Регулярно собирая у себя в кабинете разработчиков "Беркута", Берия не уставал им повторять: "Я не техник, мне знать о ваших технических проблемах не надо. Скажите, сколько времени необходимо для изготовления вашего локатора (автопилота, двигателя…) и что для этого необходимо сделать. Если есть препятствия – давайте предложения, мы эти препятствия устраним!"
И средств для ускорения работ у него было немало – от материального поощрения до самого сильного давления. Да и те, кто работали в КБ‑1, других КБ и НИИ в порядке отбытия срока своего заключения, постоянно находились перед глазами у остальных инженеров и руководителей. Их пример немало способствовал поддержанию в этих организациях самой серьезной рабочей обстановки. Но даже в таких условиях от момента принятия решения в августе 1950 года до полного введения "Беркута" в строй прошло почти пять лет. К этому времени вокруг Москвы были построены:
• два кольца радиолокационного обнаружения, расположенные в 25–30 и 250–300 км от Москвы, созданные на базе радиолокационных станций дециметрового диапазона А‑100, разработанных под руководством Л. В. Леонова;
• два кольца, вдоль которых было размещено 56 (34 на внешнем и 22 на внутреннем кольце) зенитных ракетных полков с радиолокационными станциями Б‑200 наведения ракет на цель, разработанными под руководством П. Н. Куксенко и С. Л. Берия, расположенными рядом с ними пусковыми установками для зенитных управляемых ракет В‑300, разработанных в О КБ‑301 С. А. Лавочкина.
Да, именно в ОКБ‑301 под руководством С. А. Лавочкина, создававшем прежде только самолеты‑истребители, появилась первая советская зенитная управляемая ракета, которая стала действующим оружием. Почему именно ОКБ‑301 было подключено к этой работе? Способствовали этому многие факторы. Прежде всего, авторитет его руководителя, наличие сильного и опытного коллектива, уже обладавшего опытом создания скоростных реактивных самолетов, великолепная для того времени научно‑экспериментальная база, налаженные годами совместной работы связи с крупнейшими научными центрами страны – ЦАГИ, ЦИАМ, ВИАМ и другими. Немаловажным был и тот факт, что необходимая для создававшегося комплекса ракета была очень похожа на сверхзвуковой самолет – тот же вытянутый корпус, небольшие крылья и рули, а то, что не было на ней пилота, – так это только облегчало решение всех остальных проблем. А проблем хватало на каждом шагу…
Как говорил впоследствии об этой работе сам Лавочкин:
"Мы считали, что очень хорошо знаем законы аэродинамики, но стоило нам приблизиться к скорости звука, как оказалось, что законы аэродинамики стали с ног на голову. Воздух начал скручивать металл, где он раньше его обтекал. Он сгущался до плотности водяной струи там, где прежде не оказывал сопротивления. Нам нужно было открыть и расшифровать эти новые законы".
Вместе с КБ Лавочкина в кооперацию по созданию зенитных ракет вошли НИИ и КБ, возглавляемые А. М. Исаевым (маршевый двигатель), В. А. Сухих (боевая часть Е‑600), Н. С. Лидоренко (бортовые источники питания), В. П. Барминым (транспортно‑пусковое оборудование) и другими.
Работы по всем этим направлениям развернулись с сентября 1950 года с невиданными даже для недавней войны темпами. Уже 1 марта 1951 года эскизные проекты всех компонентов зенитной ракетной системы "Беркут" были представлены руководству страны. Летом того же года начались первые испытания зенитных ракет на полигоне.
* * *
В ОКБ‑301 Грушина направили в соответствии с приказом министра авиационной промышленности от 7 июля 1951 года. Грушину который работал вместе с коллективом Лавочкина в самые тяжелые военные годы и высоко себя зарекомендовал, поручили новую ответственную работу. Теперь она была связана с ракетами.
Оказавшись в КБ Лавочкина в качестве первого заместителя, Грушин не мог не отметить, что как руководитель Лавочкин значительно прибавил за прошедшие годы. Существенно видоизменилось и его предприятие. К лету 1951 года здесь появился целый ряд специализированных отделов, лабораторий, которые помогли совершенно по‑новому организовать проектно‑конструкторские работы, связанные с созданием как авиационной, так и ракетной техники. Проведенная реорганизация предприятия позволила осуществлять разработку не просто конструкций ракет и самолетов, но и целых комплексов, систем вооружения. При таком совершенно непривычном для того времени подходе можно было браться за задачи, решением которых обычно занимались в многочисленных научно‑исследовательских институтах.
Исследованиями зенитных ракет стали заниматься и в столь мощном научном институте, как ЦАГИ. В 1950‑е годы в нем ускоренно развивалась и совершенствовалась экспериментальная база, увеличивалось количество сотрудников. Правда, этому предшествовал ряд драматических моментов, связанных со сложными отношениями между начальником ЦАГИ С. И. Шишкиным и его заместителем С. А. Христиановичем. В результате в конце лета 1950 года начальником ЦАГИ назначили Александра Ивановича Макаревского, а Христианович стал его заместителем. А осенью 1950 года в ЦАГИ был организован мощный, состоящий из трех отделов, сектор по решению задач аэродинамики беспилотных летательных аппаратов, который возглавил А. А. Дородницын. Аэродинамика зенитных управляемых ракет стала основной задачей отдела, руководителем которого был В. М. Шурыгин.
* * *
В начале 1950‑х годов дорога для создателей ракет не напоминала зеленую улицу и большое количество гражданских и военных специалистов относились к этому оружию весьма скептически. Правда, уже спустя несколько лет скептицизм многих из них сменился на не менее опасную тенденцию – ракетной технике стали приписывать универсальные свойства, позволяющие решать все мыслимые и немыслимые задачи военного, да и не только военного, плана.
И хотя Грушин не относился к числу отъявленных скептиков, но самолеты ему нравились гораздо больше. Тем более что первые ракеты, с которыми ему довелось познакомиться еще в 1947 году во время работы в Спецкомитете, вовсе не казались ему вершиной инженерного искусства. Не была инженерной вершиной и первая зенитная ракета, которую он лицезрел за несколько дней до первого выезда на полигон.
В сборочном цехе, куда Петра Грушина привел Лавочкин, лежал обычный остро заточенный "карандаш" – только гигантских размеров. Единственным элементом, который позволял считать его летающим объектом, были небольшие треугольные крылья, торчавшие из него во все четыре стороны.
"Как такая полетит?" – непроизвольно вырвалось у Грушина. Он подошел поближе к хвостовой части, там, где в ракету была вставлена солидных размеров воронка, гордо именовавшаяся на языке ракетчиков соплом, и хотел уже было потрогать ее рукой, как в его памяти со всей отчетливостью предстала картина – та самая, у самолетов, приземлившихся за три десятка лет до этого в Вольске…
Как много с тех пор изменилось! Авиация штурмует скорость звука, с легкостью поднимает в небо атомные бомбы и, пожалуй, ведать не ведает об этом крылатом сгустке бессонных ночей, идей и металла, о том, что очень скоро им предстоит встретиться в воздухе, чтобы раз и навсегда стать непримиримыми соперниками.
* * *
Для испытаний зенитного ракетного оружия в степях Нижней Волги был создан специальный испытательный полигон. Капустин Яр – под таким названием попал этот полигон в историю. В доракетную эпоху это название принадлежало большому селу, расположенному в 90 км к югу от Волгограда в пойме Волги. Местные легенды гласили, что когда‑то в этих местах скрывался знаменитый разбойник Капустин.
Собственно, то был уже не первый полигон в этих краях. Уже четыре года там запускались первые советские баллистические ракеты. Место же, выделенное новому полигону, находилось примерно в 20 км от "того" Капустина Яра. Однако никакой связи между ними не было – курировавший работу зенитчиков Берия не разрешал посещать "новый" Капустин Яр даже министрам…
Решение о создании зенитно‑ракетного полигона в Капустином Яре приняли 6 июня 1951 года, и уже через несколько недель степные просторы встретили первые эшелоны с материалами и техникой. С первых же дней в Капустин Яр направлялись и специалисты. Одним предстояло строить дороги, жилые дома, технические позиции и объекты самого различного назначения, другим – подготавливать и проводить испытания ракет. Руководство работой нового полигона поручили Сергею Федоровичу Ниловскому.
Родившийся в Рязанской области С. Ф. Ниловский стал военным еще в 1922 году, когда 16‑летним подростком записался в Красную армию. В советско‑финляндскую войну он уже командовал артиллерийским полком и был удостоен звания Героя Советского Союза за обеспечение прорыва одного из участков "линии Маннергейма". Великую Отечественную войну С. Ф. Ниловский окончил заместителем командующего артиллерией фронта по гвардейским минометным частям в звании генерал‑лейтенанта артиллерии, а спустя три года с отличием окончил академию Генерального штаба.
Первые постройки Капустина Яра предназначались исключительно для ракет – стартовые площадки, технические позиции, бараки для измерительной аппаратуры. Для наезжавших из Москвы руководителей и специалистов, полигонного руководства построили несколько "финских" щитовых домиков. По современным понятиям выглядели эти жилища довольно убого, но тогда и они для многих были пределом мечтаний. Строителям, да и большинству работников полигона первые недели и месяцы, до тех пор, пока не возвели казармы и общежития, довелось пожить no‑военному в землянках.
В те месяцы Капустин Яр стал местом, где самым жестким испытаниям подвергались не только ракеты, но и люди. Солончаковые степи, пыльные бури, нехватка воды, изнуряющая летняя жара, которая временами доходила до пятидесяти градусов в тени и ночью не опускалась ниже тридцати, – и это было далеко не все из того, что можно было отнести к местным достопримечательностям. В те летние месяцы спасали лишь регулярные вечерние купания в Ахтубе и ее протоках. Грузовую машину для этого мероприятия руководство полигона выделяло всегда.
Положение с едой также было непростым – мяса (в виде консервов), крупы и хлеба обычно бывало в достатке, но молочных продуктов и овощей было крайне мало. Картофель и тот, как правило, был сушеный. Иной раз бывало, что именно продовольствие становилось центральной темой для телефонных разговоров руководства полигона с Москвой. И приземлявшийся вскоре на полигонный аэродром Ли‑2, нагруженный ящиками с консервами и мешками с крупой, как нельзя лучше показывал работникам полигона, что в их работе действительно заинтересованы…
Трудности, возникавшие при работе в подобных условиях, одновременно и сплачивали людей, которые при всех различиях в званиях и положениях чувствовали себя единым коллективом, делающим нужное и весьма ответственное дело.
* * *
"Самолет приземлился на ровном пустынном поле. Я и мои спутники переглянулись – ни кустика, ни деревца вокруг. Высокое белое солнце и нестерпимый зной. От него не спасал ни легкий ветерок, гнавший по полю клубы пыли, ни тень, отбрасываемая приземистыми зданиями, куда нас привезли на автомашине", – такой запомнилась первая встреча с Капустиным Яром военному инженеру‑испытателю В. Отрощенко, попавшему туда в те же месяцы, что и Грушин.
Как показало время, зимы в Капустином Яре также выдавались нелегкими. Бывало, что бураны заносили оборудование и технику так, что отыскать их не удавалось по нескольку недель. Да и сами многометровые снежные заносы порой не могли одолеть ни танки, ни тягачи. А за зимами следовали весенние разливы, когда вся ровная поверхность степи, насколько хватало глаз, покрывалась полуметровым слоем талой воды. Грушину, который в детстве, юности и в военные годы немало жил в подобных условиях, эти проблемы не были в диковину.
Особенным комфортом в жизни он не был избалован. Наверное, это и помогло ему выдержать те многомесячные командировки в Капустин Яр – крыша над головой, какая‑никакая, но постель, чайник с кипятком… А когда из‑за очередного бурана или ливней появлялся перерыв в работе, именно чайник и помогал скоротать томительные часы.
Грушину в те дни доводилось работать ничуть не меньше, чем в военное время. Непросто было адаптироваться в этой весьма специфической и замкнутой системе ему, еще недавно экзаменовавшему студентов в маевских аудиториях. Испытываемая на полигоне ракета экзаменовала уже его самого, и ее оценка во многом зависела от того, насколько сложатся отношения руководителя и коллектива, от их взаимопонимания и слаженной работы. И, безусловно, принципы институтских аудиторий и кабинетов эта ракета совершенно не желала признавать, равно как и работники полигона – как военные, так и гражданские. Нередкими были случаи, когда "яйца начинали учить кур" ракетным наукам. Назидания же или поучения в этой обстановке совершенно не срабатывали или же давали совсем противоположные ожидаемым результаты. В этом смысле те месяцы, которые провел Грушин в Капустином Яре, оказались для него очередной и крайне важной жизненной школой.
А какие интересные люди повстречались Грушину там – Александр Андреевич Расплетин, Павел Николаевич Кулешов, Валерий Дмитриевич Калмыков… В те месяцы именно этой командой и решались на полигоне самые сложные вопросы испытаний и отработки нового ракетного оружия. Да и отдыхать эта "четверка" также любила вместе.
Одним из любимых занятий в свободное время для многих специалистов была рыбалка. Первой же весной, после спада большой воды, заполненные огромным количеством рыбы протоки и озера ("ставки") между Волгой и Ахтубой заставили учащенно биться сердца всех полигонных любителей‑рыболовов.
И результат вылазок на рыбалку немедленно оказывался на обеденных столах. Об этом заботились полигонные повара, среди которых также было немало мастеров своего дела. Интересно, что некоторые из поваров до попадания в "секретные" места работали в самых известных московских ресторанах – Берия решал вопросы подобного "перевода" буквально в один момент…
Когда же на полигоне выдавался свободный день, "четверка" выезжала на заранее облюбованное место, на какое‑нибудь озерцо около Ахтубы. Рыбу ловили тут же на месте, непрерывно отмахиваясь от атак лютых волжских комаров и мошки, а потом час‑другой колдовали над костром.
Естественно, что получавшуюся невероятно вкусной царскую уху запивали самыми традиционными для Капустина Яра напитками. Наиболее распространенным из них был "спирт ректификат высшей очистки". Только такой спирт применялся в те годы в технологии сборки и отработки ракетной техники.
Много лет спустя, когда Грушин уже был в зените своей славы, один из его ретивых замов предложил, ради экономии (по рекомендации ВИАМ), заменить ректификат на гидролизный спирт. Передававшееся вслед за этим из уст в уста предание гласит, что Петр Дмитриевич, редко допускавший грубость, в этом случае отреагировал крайне резко, дополнив не совсем печатное выражение словами: "Ты что, отравить мне людей хочешь?" На этом предложение отпало само по себе.
Иной раз, когда позволяла работа и погода, к рыбалке добавлялась охота. Разнообразной непуганой дичи в тех краях водилось великое множество. И часы, проведенные за этим занятием, заряжавшим энергией, столь необходимой для новых трудовых будней, проходили необычайно быстро, регулярно пополняя копилки воспоминаний о случаях на охоте…