А лучше всего аппарат изобрести, чтоб встал под него - и на час-полтора превращаешься в супермена. Чтобы пресс титановый и кулаки, как у Кости Цзю. А на переменке у тех же гаражей да при свидетелях честно подвалить один на один. Стас, конечно, тот еще буйвол, - кирпичи, наверное, выковыривает из стен, но против Цзю обломается. Серега почти воочию видел, как подходит к Стасу, как с улыбкой качает головой. Нехорошо, мол, куча-могуча. За носяру ответ держать придется… Тот, конечно, процедит в ответ какую-нибудь гадость, пошлет, скажем, - и раз! Момент истины! А после - гостинец в ухо! И тут же третьим в брюхо - с красивым крюком по печени. Стас хрипит, валится, и тут же кто-нибудь из своих подскакивает, громко начинает считать, но считать бессмысленно, - нокаут чистый. "Куча-могуча" растеклась, лежит, не шевелится. И тогда уже момент истины номер два - тот самый, что зовется звездным. Под сотнями восторженных взоров, покачивая по-кукольному расставленными руками, точь-в-точь как у Сильвестра какого-нибудь Сталлоне, Серега неторопливо вернется в школу. А там уже и шепотки полетят за спиной, и губки начнет кусать пунцовая от осознания собственной вины Анжелка…
Серега вздохнул. Увы, грезы - это всего лишь грезы. До истинных боевых гроз им, к сожалению, как до луны и до солнца.
Чижа в наушниках сменил Никольский, затянув почти классическое: "Когда поймешь умом, что ты один на свете"… Вообще-то Никольского Серега любил, но сегодня решительно перескочил на десяток песен вперед. Потому что одиночества не было, - после операции он это знал совершенно точно. Близкие искры и звезды парили справа и слева, стоило только протянуть руку. Те же Боб с дедом Семеном за три дня совместной лёжки стали почти родными. Вчера вот приходил Антон, а сразу после него приехала мама с пакетом пирожков и литровой банкой киселя. Пирожки, правда, в горло не лезли - после операции было еще больно, но кисель Серега уконтрапупил с большим удовольствием. И на коленях у мамы тоже успел полежать. Совсем как в детстве. А она, похоже, была и рада. Где еще урвешь минутку, когда взрослого сына можно приласкать да погладить. Они поговорили о школе, о Ленкиных успехах, немного повспоминали о прошлом. Ужас, конечно, но у Сереги, оказывается, было уже свое прошлое - далекое и не очень, счастливое, в котором обитал еще живой отец, и буднично-нелепое - с отчетливым привкусом слез, с вечерним бдением за уроками и бессонными ночными часами, когда вспоминалось больше, чем мечталось.
Словом, назвать больницу курортом было нельзя, но унывать Серега не собирался. Нос его чудовищно распух, постоянно болела голова, после капельниц бешено тянуло в туалет, и тем не менее бодрое настроение мальчугана не покидало.
Странная, в общем-то вещь - лежать в больнице и радоваться собственной слабости. Ведь будили-то по-фашистки - ровно в шесть утра! Заставляли переворачиваться на живот и подставлять задницы под больнючие уколы. А потом начинались капельницы с турундами, утренние и дневные осмотры, на которых Серега крепко жмурил глаза и шипел, чтобы не заорать.
- Прямо как кобра! - хохмил главный хирург и продолжал копаться в Серегином носу. Не пальцами, понятно, - жуткими своими железками. Серега не сомневался, что в прошлой жизни эскулап был искусным палачом, а теперь вот замаскировался под хирурга. Всякий раз мальчугану хотелось пробежаться пару раз по потолку, боднуть хирурга в могучую грудь и выскочить в окно. Однако он терпел, как партизан, стоически утирал капавшие с подбородка слезы, а позже, выходя в коридор, счастливо улыбался. После перенесенных мук жизнь блистала и переливалась особенно ярко.
И еще… Серега понял, что влюбчив. Прямо как заяц какой. Вся больница любила медсестру Лидочку, и он тоже успел ее полюбить. Увы, не любить Лидочку казалось невозможным. Конечно, образ феи ей придавала больница, и уже не раз Сереге приходила в голову циничная мысль о том, что, возможно, вне больницы Лидочка становилась серенькой и заурядной девчушкой. Все равно как Золушка после полуночи. Наверное, и кавалеров у нее "на воле" не было. Потому что была она толстенькой и иксоногой, потому что стремительно краснела от любого пустяка. Однако здесь, в больнице, работали иные магические правила, и согласно означенным правилам статус Лидочки повышался до бесспорной королевы. Белая шапочка, широко расставленные глаза, русые, убранные в косу волосы превращали ее в само совершенство. Кстати, коса у Лидочки была вполне приличной - длиной чуть ли не до поясницы и толщиной - в руку. В детстве, наверное, таскали за эту косу все, кому не лень. Теперь же косой восхищались. И Серега тоже восхищался.
В школе когда-то они учили стихотворение: "Унылая пора, очей очарованье…" - ну и что-то там дальше про прощальную красу. Они декламировали: "косу" - и дружно при этом смотрели на Катю Елькину с ее русой косой-красой. Но коса Лидочки была вдвое длиннее и втрое толще. Куда там Елькинской косице! Ужик рядом с анакондой! И неудивительно, что Сергей был по-пушкински очарован. Белой шапочкой, аккуратным, всегда выглаженным халатиком и косой набекрень. То есть косу Лидочка все время поправляла, свешивая то вправо, то влево, но коса никуда и никак не желала помещаться - все равно как хорошенький удав-боа, переброшенный через плечо. За такую косу и дергать-то казалось неприличным - разве что взять на руки, украсить бантом и ласкать, гладить, точно шелковистого, теплого кота.
Конечно, оставалась еще Анжелка - предательница и выдра, променявшая Серегу на шашлыки, но такие раны так просто не затягиваются. Все-таки не фурункул, чтобы взять и выдавить. Один вон попробовал, - и что вышло? Гангрену схлопотал. А тут - чувство. Наверное, даже настоящее. Так что об Анжелке Серега старался не думать. В снах, конечно, видел и вновь растекался мороженым по летнему асфальту, а наяву стирал ластиком и с удовольствием отвлекался на косу Лидочки, на Антохин музон…
Дверь приоткрылась, и Серега распахнул рот. То есть, рот у него по причине турунд и так было все время распахнут, но тут, видимо, растворился еще шире. Потому что в палату вошли Гера и Ева.
Глава 4
Конечно, они тоже принесли ему гостинцев, но главное, что пришли вместе, и это было неожиданно. Само собой, Геру Серега ожидал - даже ни грамма не сомневался, что верный дружок зайдет проведать, однако появление Евы его смутило. Лидочка только-только поставила ему капельницу, так что ни сесть, ни встать он не мог. Приподняв голову, Серега выдернул пищалки из ушей, выключил плеер, поспешно пригладил на голове чертов вихор.
- Привет, герой!
- Привет… - он бестолково заметался взглядом. - Там вроде есть пара табуретов…
- Да ты не дергайся, мы найдем место, - Гера преспокойно кивнул Бобу и деду Семену. - Я Гера, а это Ева. С соседом вашим немного поболтаем.
Дед Семен улыбнулся, Боб деликатно поднялся, подхватив какую-то книжонку с вампирьей рожей на обложке, вышел в коридор.
- Вот, короче… Пришли навестить, - Гера бухнулся на кровать Боба, поставил пакет на пол. - Яблоки принесли, банку с персиками. Ты вроде любишь.
- Спасибо…
- Как ты себя чувствуешь? - поинтересовалась Ева.
- Терпимо. Дышать только непривычно. Все равно как рыба без воды.
- Да уж, представляю себе… - Ева присела на Серегину койку, выпростала из своих длиннющих рукавов худенькие кисти, осторожно взяла его за руку. Серега даже задохнулся. Неужто они все так умеют? В точности ведь повторила движение Лидочки! И непрошено застучало-заколотилось в ушах сердце, - как-то уж само так вышло. Серега понял: еще немного - и он влюбится. На этот раз уже в Еву. Получалась какая-то чехарда. Вчера в одну, сегодня в другую, а завтра в третью? Или так действовали на него здешние лекарства?
- Долго еще тут проваляешься? - поинтересовался Гера.
- Хирург сказал: дней десять, - заторможено произнес он. - Кости, конечно, не до конца срастутся, но обещают выписать.
- Значит, точно, не помрешь? - разочарованно протянул Гера. - А то мы всем говорим, что Стас тебе череп проломил.
- Обрадовался… Только нос с перегородкой, - Серега покосился на Еву. - Плюс сотрясение. Небольшое, правда.
- Это хорошо, что небольшое. Мозги в нашей жизни еще пригодятся, - Гера оглянулся на деда Семена, перешел зачем-то на шепот: - Ты знаешь, какой кипеш поднялся потом? Стаса-то в СИЗО засандалили.
- Да ну?
- Как раз к брату и попал. Я даже хотел шепнуть, чтоб его там почморили немного, а его - бэмс! - и выпустили. Типа, на поруки. Тренер бумажку от мэрии выпросил, и родичи свои каналы подключили. Он же юниор, блин, чуть ли не первый кандидат в сборную России!
- И что?
- Ничего. Могли вообще все в ноль списать. Да твоя мать на дыбки поднялась - тоже сделала ход. Сюда прибежала, врачей обошла, получила полный букет бумаженций на твой счет. Типа, переломы-гематомы, все с печатью и нужными подписями. Мы с Антохой, между прочим, тоже заявы написали. Аж в трех экземплярах! Ну и пошла-покатила телега.
- Какая телега? - не понял Серега.
- Такая… Уголовное дело завели! Избиение с причинением особо тяжких телесных повреждений.
- Какие там тяжкие-то…
- Нормально все! Чё ты тушуешься! - Гера фыркнул. - Другого вообще могли угробить. Хорошо, у тебя шарабан железобетонный! А если бы он, гад, первоклашку какого начал месить, прикидываешь? Это своими-то кувалдами! Знаешь, сколько он от груди жмет? Пацаны говорят - штангу под двести кэгэ на три раза! Короче, совсем крыша съехала. Юниор хренов. Чего он вообще на нас кинулся?
- Ясно чего. Ему штукатурка на затылок шмякнулась.
- А ты при чем? Ты, что ли, эту штукатурку кинул?
- Нет, конечно…
- Вот и не фиг быковать. Олимпиец, блин! Разобрался бы сначала, у нас спросил… Короче, матушка твоя нормально сработала. И отчим письма куда надо заслал…
- Вообще-то мама вчера забегала, но ничего такого не рассказывала.
- Правильно! Чего сына зря дергать. Мамы на то и мамы, чтобы уродов разных в чувство приводить…
А в чувство она его, действительно, привела. Серега в очередной раз бешено скучал - бродил по больнице сомнамбулой, ничего не видел, не слышал, а тут вдруг Ленка своей обычной припрыжечкой навстречу и мама… Ленка, правда, рассмеялась, разглядев "бивни" брата, но это его только повеселило. И всю тоску Серегину как рукой сняло. Потому что нахохотался над Ленкиными историями, потому что снова полежал у мамы на коленях…
- Не-е, она у тебя молоток! - Гера хмыкнул. - Я прямо не ожидал. Такую карусель замутила! Теперь фиг у них это дело с рук сойдет. Не отмажутся.
- Вот, черт! - Серега разволновался. Такого поворота он не ожидал. Еще и Ева продолжала держать его за руку. То и дело с испугом посматривала на иглу, прячущуюся в вене и снова успокаивающе поглаживала. Жалела, что ли? Серега никак не мог разобраться в своих чувствах. Но было приятно. Скорбящий друг, рыдающая героиня, - ну и он, герой, понятно, весь из себя раненный. Все как в глупых фильмах.
- А попробуют отмазать, так Антоха штуку одну придумал, - продолжал обвинительную речь Гера. - Знаешь, как в мультяхах про Дикий Запад, - там еще листовки расклеивали с надписью: "wanted…". И имя, значит, какого-нибудь бандюгана.
- Стенд: "Их разыскивает милиция", - более доходчиво пояснила Ева Оршанская.
- Во-во! Антоша фото этого гамадрила возьмет, - его ж у нас на всех стенах вывесили - гордость, блин, школы! - и сканернет незаметненько. Потом перешлепает на такую же листовку, но с другим текстом. Типа, разыскивается особо опасный маньяк. Нападает на детей и прочая фигня… А после развесим по всему городу - в метро там, на заборах, в троллейбусах.
- Это, пожалуй, чересчур, - усомнился Серега.
- А тебе париться здесь не чересчур? Носяра, как у слона, иглы вон в вены загоняют, - а вдруг пузырек с воздухом попадет? Дойдет до сердца, и копец!.. А что? Я читал про такое!
Все трое уставились на систему. В колпачке фильтра часто капало, прозрачный, сбегающий к руке проводок был девственно чист, никаких пузырьков в нем не наблюдалось.
- Все равно, - пробурчал неуступчиво Гера. - Вон какой носяра! А вдруг таким и останется?
Серега испуганно покосился на Еву.
- Все нормально, - успокоила она. - Совсем не так страшно, как он говорит. А через месяц-другой совсем придет в норму.
Она говорила со спокойной уверенностью, и Серега ей поверил. В хорошее всегда верится быстро.
- Ладно, с этим гадом я сам разберусь. Тоже есть кое-какие идейки.
- Идейки? - заинтересовался Гера.
- Ага. Но об этом как-нибудь потом. Лучше расскажите, как там наши?
- Какие еще наши?
- Ну-у, Клавдия, класс…
- А чего… Тоже в откатку пошли. Сначала-то про бойкот шушукались, а потом про тебя со Стасом узнали и заткнулись. Кое-кто, понятно, радовался поначалу, - ну так что с них взять, - идиоты же. Клавдия нюни разводит, ты ведь знаешь ее. Ей одного Кокера хватало, чтобы до кондратия дойти, а тут вон какая париловка началась. Аврора на собрание приходила, сходу всем по морде надавала. Указкой по столу раз пять треснула. Мы думали - сломается, а ни фига. По-моему, у нее теперь из стеклопластика, - хитрая, блин.
- Экономная, - вставил Серега.
- Ага… Орала, понятно, как заведенная. Ничего, конечно, не доказано, но она же не полная дура, чтобы фуфло Сэма за правду принять. Короче, сказала, что все козлы, что позорим школу, что с такими, как мы, звания лицея никогда не получить.
- Да уж, в лицеях взятки совсем другие. Ей тоже, небось, хочется на джипаре раскатывать… - Серега встрепенулся. - То есть погоди! Это что же, она про нас троих говорила?
- Да не-е, вообще про всех. Типа, собирательно… - Гера переглянулся с Евой. - Правда, оставляла после уроков. Меня с Антохой, Еву вон пригласила. На это, как его… Конфе… Конфиденциальный разговор, в общем. Прикинь, с чайком подкатывала, "Ассорти" коробку распечатала. Антоша, молодец такой, штук семь слопал, а мы только по паре. Ничего, вообще-то. Вкусные…
- Да ладно тебе с конфетами! Зачем оставляла-то?
- Затем, что под Маргошу канаву рыла. Просила по чесноку все рассказать - вроде как и что там было на самом деле.
- Ну и что, вы ей рассказали?
- А что нам терять, кроме цепур? Все и повторили, как ты сказал. Маргоша нормально пришла - по часам и минутам. И ветеран, значит, не опаздывал. Тоже чай трескал, правда, без конфет. Конфеты ему потом подарили.
- А что Аврора?
- Ну, ей это не понравилось, конечно. Хотела, видно, на Сэме проехаться. Все ведь в масть выпадало. Урок сорван, у Марго - маразм со склерозом, стало быть, всех в навоз, а ее, раскрасавицу, - на трон!
- Во ведьма!
- Ну так! Хитрая корова. Вчера, как завертелась вся эта байда, за шиворот меня поймала. Уже с другого угла пыталась подрулить…
- Ну? - Серега нервно сглотнул, потому что руку его снова погладили. Может, машинально, а может, и нет. Трудно нормальному мужику на мужицкие темы разговаривать, когда такое вот поглаживание…
- Во-первых, спрашивала, что делали в туалете у малышей - да еще после уроков. Ну, я веником прикинулся. Типа, нормальные дела, туда-сюда. Туалет - это ж дело интимное.
Ева хмыкнула.
- А чего? - вытаращился на нее Гера. - Может, у Антохи запор? Что, нормальный человек не имеет права на запор?
- Один - да, но чтобы сразу у троих…
- Зачем у троих… Мы это… Помогать пришли. Товарищу…
Теперь уже рассмеялись все разом, включая даже деда Семена. Тоже, видать, подслушивал. Не затыкать же, в самом деле, уши.
- Ладно… Что еще спрашивала-то? - свободной рукой Серега осторожно потрогал потревоженную турунду. Смеяться ему было пока рановато.
- Еще про штукатурку спрашивала. Зачем, мол, отламывал, зачем кидал.
- Я, что ли?!
- Ага. Прикинь, шустрая такая, - и здесь хотела провернуть маховичок. Ей же из ментовки звонили, даже следователь приходил, беседовал. Молодой такой, тощий. Щенок, короче. Я думал, с нами перетрет, а он сразу в учительскую нырнул.
- Но мысль Аврора Георгиевна подкинула здравую, - неожиданно сказала Ева.
- То есть? - Гера с Серегой воззрились на нее с удивлением.
- Насчет штукатурки, - коротко пояснила девочка. - Кто-то ведь отломил ее, а потом бросил. Не сама же она угодила Стасу в затылок?
- А если сама? Сосульки вон - тоже падают.
- Мы говорим не про сосульку. Упал кусок штукатурки. И не просто упал, а в нужный момент и в нужную точку. Лично я в такие совпадения не верю.
Серега переглянулся с Герой. Лица у обоих вытянулись. Было странно и где-то даже обидно сознавать, что такая простая логичная мысль первой пришла в голову не им, а девчонке.
Глава 5
Когда начинается грусть? Лет в десять, в двадцать или в семьдесят? Точного ответа Серега не знал, однако предполагал, что у всех это происходит в разные сроки. И первые слезы - это точно еще не грусть. Почему? Да потому что первые слезы, как и первые сопли, могут случиться в грудничковом возрасте. Кстати, как и первый смех, который мало чего общего имеет с чувством юмора. Скажем, в годовалом возрасте Серега в голос хохотал над снующими по балкону голубями. Те вроде ничего и не делали такого - гугукали себе, клевали какие-то крошки, чистили перьями клюв, а он раскачивался у окна и гоготал во всю ивановскую. Родителям и гостям, понятно, такое поведение казалось забавным, но где тут, спрашивается, чувство юмора?
Или вот друг Антон в один не самый прекрасный день тоже вдруг осознал, что настоящим "битлом" ему никогда не стать. И, осознав, затосковал. Дня на три или даже четыре. Конечно, это был шок - реальный, со всеми вытекающими ручьями. Потому что любой рок-певец обязан быть худым, подвижным и при любой возможности бешено трясти со сцены патлами. То есть лысые певцы тоже порой встречаются, но среди рок-элиты их что-то не видно. Кое-кто утверждает, что великий Меркьюри в финале все-таки подстригся под ноль, но зри в корень, как говаривали древние, - начинал-то он с буйной шевелюры!
Короче, там, где голос и успех, непременно должны быть длинные пряди с худобой и джинами в обтяжку. Антон же с самого рождения страдал от избыточного веса, а волосы у него были ровненькие, стрижка - коротенькой. На длинный кудлатый причесон папаша Антона наложил жесткое табу. Под страхом лишения карманных денег и всего прочего наследства. Папахена своего Антон уважал и боялся, а посему на карьере нормального "битла" ему пришлось поставить крест. Однако главная его грусть крылась все-таки в другом: Гера, которого Антон не переносил органически, всеми положенными битловскими качествами обладал в полной мере. То есть пел и играл он так себе, зато был худ, гулял в поношенных джинсах и шевелюру имел роскошную. Конечно, не такую густую, как у Дассена или Анжелы Дэвис, но тоже вполне симпатичную. И как Серега любовался Лидочкиной косой, так некоторые из девчонок нет-нет, да и поглядывали на Герины волосы. Сергей никогда не расспрашивал Антона про все эти вещи, однако понимал: повод для грусти у товарища имеется. Повод серьезный. Повод достойный.
И все-таки…