А всего-то и хотели честно заработать! На чипсы с кроссовками, на уличные ролики. Короче, собрались с духом и отправились по инстанциям добывать разрешения-справки. Потому как малолеткам работать нельзя. Священное право на отдых у них есть, а права на труд нет. Только с четырнадцати - и то в самых пастозных местах, куда и бомж последний прийти постесняется. Ну и двинули искать правду - с биржи труда кочуя по шаражмонтажпредприятиям, доказывая повсюду, что не верблюды, что хоца работать и не хоца воровать.
В конце концов устроились. На завод по производству швабр и капканов. То есть швабры - для поломоев, капканы - для грызунов. Дело вроде благородное, но вылилось таким обуваловом, что до сих пор было тошно вспоминать. За три дня малолетние энтузиасты извели все заводские заготовки, собрав общим счетом около семи тысяч швабр и полторы тысячи капканов. Завод встал, склады опустели, пружины и прочие сопутствующие детали иссякли. Как выяснились, эти перцы не готовы были к столь ударному труду. Да и рынок такое количество швабр с капканами заглатывать отказался. Короче, влипли по полной - работы более не было, а плата оговаривалась исключительно сдельно. Задор угас, и трое отважных, здраво рассудив, что на заводе им ничего не светит, написали заявы об увольнении.
За свои швабры они втроем едва отработали столовку. Ну и на торт с газировкой осталась мелочовка. Антон первым раскусил факт надувательства. Гера, не удержавшись, назвал директора козлом, директор сделал вид, что не услышал. Серега же рассвирепел по-настоящему. В отместку - с пяток швабр перебросил через забор случайным прохожим, несколько капканов расставил прямо на заводе. Так вот и срулили. Желание трудиться честно у них отбили начисто. Гера заявил, что пойдет лучше в армию - гонять на бэтээрах вдоль китайской границы, мочить тушканчиков, Антон тоже дрогнул, всерьез призадумавшись о торговле воздухом. А Серега… Серега так ничего и не выдумал. Всем троим было одинаково стремно. Родная страна не вняла детскому энтузиазму и ни за что отшлепала по заднице. Теперь вот с таким же равнодушием готовилась дать пинкаря ветерану…
Серега вновь взглянул на старичка. С чаем тот покончил, сидел себе смирненько, шамкал губами и глазел на несчастную астру, которую, верно, должны были ему преподнести на прощание. Все ведь понимал прекрасно! И они понимали. От совместного понимания становилось совсем паскудно. В голове, на душе и даже в ладонях. Серега яростно потирал их и вспоминал Сэма с Анжелкой. Больше, конечно, вспоминал Анжелку, ее незадумчивое спокойствие - там, у костра. Выходит, ей тоже на фиг не нужна была война ветерана с его рассказами о друзьях-товарищах, об оставленной во вражьем тылу семье, о послевоенных репрессиях? То есть, может, и не было в жизни старика космического героизма, и на доты он грудью не падал, но ведь могла хотя бы послушать. Или сделать вид, что слушает. Как говорится, от коленок и глазок не убыло бы.
То есть это Серега сейчас так думал и представлял. Потому что ставил себя на место старичка и немедленно впадал в ступор. Ведь знал, что делать так не следует. Хочешь жить спокойно - не воображай лишнего, избегай рокировок. Как говорил умняга Карлсон: пусть пыль пылится на своем законном месте. Ты за нее не переживай и метелкой попусту не маши…
В класс вернулась расстроенная Маргоша. Никого она, конечно, не выловила. Народ в школе обитал шустрый, а кросс учителя, как известно, не сдают. Тем паче что Маргоше стукнул семьдесят второй год, - какие, на фиг, кроссы! Она и в школе работала на полставки, только потому что литераторов не было. Их сокращали, как чужеродный элемент. По всей стране. Ну а Маргарита Ивановна пока уцелела. Хоть и бредила по-прежнему Есениным, Маяковским и прочими Тургеневыми. Серега ее тоже жалел. Ей бы в "сеть" слазить, поглядеть, что пишут нынешние блоггеры. Вот ужаснулась бы старушка! Хотя она и без того ужасалась - ежедневно и ежечасно. Вот сегодня, например. Взяла и не сумела организовать встречу. За что и получит хорошенький втык на педсовете. А после за неполное служебное соответствие вылетит со своих жалких полставки.
Чтобы удобнее было разглядывать Маргошу, Серега подпер ладонью щеку, грудью навалился на парту. Без того старенькая, литераторша в каких-нибудь двадцать минут постарела еще больше. Присела возле ветерана и враз стала его сверстницей - почти сестрой. О чем-то они вполголоса даже заговорили.
Вторя Гериному примеру, Серега начал было подремывать, но в этот момент, скрипнула дверь, и, по-утиному переваливаясь, в помещение ворвалась завуч. Грозная Аврора Георгиевна. Женщина-кремень и женщина-валун - из тех, что с легкостью остановят и конягу, и любого возомнившего о себе слоняру. А еще завуч не чуралась рукоприкладства и лупила школяров почем зря. По слухам, сломала при этом не один десяток указок. Хорошо, хоть не голов, - головы у народа были крепкие.
За грозной Авророй Георгиевной прошлепала незнакомая девчонка. То есть… Девчонку Серега как раз знал - та самая Лёлишна из соседнего подъезда. Все в тех же джинсах, в вязанной кофте с рукавами, как у Пьеро.
- Вот, - буднично и скупо представила завуч. - Ваша новенькая ученица. Ева Оршанская…
- Как, как? - удивился Антон.
- Имя Ева, фамилия Оршанская, - спокойно без тени смущения произнесла девочка. - Что-нибудь непонятно?
- Почему, все понятно. Отличное имечко!
- Вот и разобрались. - Аврора Георгиевна со вздохом пристроила на объемной груди служебный планшет, нацелилась ручкой. - Значит, присутствуют только трое. Чохов, Митин и Войцович. Добавляем Оршанскую и подводим черту. Ну-с… Где все остальные?
Взор школьной Немезиды поочередно прошелся по фигурам учеников. Гера немедленно проснулся, Антон спрятал блокнот подальше, и даже старичок-ветеран постарался по-армейски распрямить сухонькие плечи.
- Я спрашиваю, где ваши товарищи?
- Мы не знаем, - ответил за всех Сергей.
Маргарита Ивановна поднялась с места, пальцы переплела, словно собралась помолиться, боязливо забормотала:
- Вообще-то приходили Танечка с Викой Белобородовой. Но у них так покраснели глазки после уборки. И носики мокрые… Я их отпустила.
Маргоша уважала уменьшительную лексику. Она любила всех вокруг, наперед прощала детские шалости, и все для нее были милые, добрые, славные. Пупсоиды, короче.
- Аллергия, - счел нужным разъяснить Антон. Поскольку мокрые "носики-курносики" могли вызвать у Авроры недоумение.
- Тарасик Кареев, - припомнила Марго, - руку поранил на субботнике, тоже подходил, отпрашивался в травмпункт.
- И Игорь Линьков! - сообщил Гера. - Из новеньких.
- А с ним что?
- У него же глаз искусственный, - а там листья, пыль, - в общем, грязь, что ли, попала. Короче, тоже аллергия.
- Ладно, этих тоже вносим в список. Но Николай Степанович должен был вас предупредить насчет встречи.
- Он предупредил.
- В чем же дело?
Под взглядом золотых очков, Серега ощутил себя преступником, выставленным перед армией прокуроров.
- Ну… Может, не все расслышали, - пробормотал он.
- Но ведь вы-то пришли!
Звучало это так, словно ребят в чем-то обвиняли. Сергей промолчал.
- Ладно, - завуч покосилась в сторону ветерана и прикрыла свой командирский планшет. - С этим мы разберемся позже, а пока побеседуйте с Петром Васильевичем. Человек все-таки готовился, добирался сюда с Химмаша… Может, вопросы к нему есть. То есть я просто уверена, что есть.
- Конечно, есть, - неожиданно подала голос новенькая. - Я думаю, что нам так будет даже удобнее - когда в узком кругу.
Антон с Герой глянули на нее с удивлением. Серега тоже посмотрел, хотя и без особого шока. С красивыми да курящими всегда так - ждать можно чего угодно.
Глава 9
Беседа и впрямь получилась. Сначала, конечно, вопросы из себя вымучивали, но потом как-то все разговорились. Благо и Маргоша подсуетилась - сбегала с малышами в учительскую, принесла на подносе кружки и чайничек с печеньем. После костровой картошки печенье, конечно, не катило, но чай да еще с пакетиками сахаридзе оказался очень даже уместным. Короче говоря, все пили чай, хрумкали печеньем и разговаривали, кто о чем хотел. Умный Антоша задавал вопросы про "тигры" и пушку "дору" с метровым калибром. Повеселевший Петр Васильевич честно признавался, что ни того ни другого на фронте не видел. Он и немцев видел в основном издалека, потому что был салапетом в партизанском отряде. На серьезные операции его не брали, а когда подрывали дороги, в основном стоял на шухере и семафорил, если где маячили егеря или дрезина с полицаями. Даже оружия - хотя бы маломальского "вальтера" - ему не давали. Ради его же собственной безопасности.
- Полицаи могли где угодно нас остановить, в любой момент обыскать, - смущенно объяснял Петр Васильевич. - Если ничего не находили, давали тумака и отпускали.
- А если бы что-то нашли? - встопорщенно вопрошал Гера.
- Ну… Если бы нашли, тогда все.
- К стенке?
- Зачем же. Сразу спровадили бы к местным гестаповцам. Им ведь галочка за это, наградные и прочие поощрения.
- Во гады!
- Конечно. А уж сами немцы с нашим братом не церемонились…
Методика и тактика "гестапо" Геру живо заинтересовала, но ветеран его разочаровал, поскольку Бог миловал, и в застенки ему попадать не пришлось. А вот старшие товарищи Петра Васильевича залетали. Кое-кого из них даже пытались спасать, налеты на деревеньки проводили - на лошадях, с шашками и автоматами. Прямо как во времена Дениса Давыдова.
Самое забавное, что новенькая тоже задавала вопросы, но спрашивала про какую-то фуфляндию: про женщин в тылу и женщин на фронте. То есть как, значит, бытовали, что готовили, чем раны перевязывали. А еще подробно расспрашивала про одежку, - что, мол, носили - юбки или брюки, красились ли, какого были роста. Каждый такой вопрос заставлял мальчишек распахивать рты и на секунду-другую замирать. Непрожеванное печенье сыпалось наружу, а Маргарита Ивановна бросалась на помощь ветерану и тоже что-то свое вспоминала.
А еще Серега ждал…
До последнего надеялся, что дверь откроется и в класс впорхнет Анжелка. И тогда все окончательно выправится. Потому что более никто ему и не требовался. Есть Гера, Антон, Петр Васильевич с Маргаритой, и хорэ! А на всех прочих - сто тонн навоза - вместе с их шашлыками, бельгийскими помповушками и островом Буяном! Да стоило ей только вернуться, и можно было бы преспокойно сочинить для грозного завуча очередную аллергию, внезапный вывих, историю о нитратной картошке. Расстроился, мол, желудок, вот и опоздала. Да что картошка! - он и с Сэмом сумел бы договориться, и с Шамой на кулачках пофехтовать. Краб, конечно, предъяв накидает, но и с ним как-нибудь разобрались бы. Не король ринга, в натуре! Всего-то из отряда ракообразных…
Но Анжелка так и не объявилась. Зависала, само собой, на острове. Вино, небось, трескала вместе со всеми, не только чай с бисквитами. И по мишеням стреляла. Из помповушек. Впрочем, об этом лучше было не думать. Мозги свихнешь, а все одно - ничего не придумаешь.
Между тем Петр Васильевич экзамен выдержал, хотя и обнаружилось, что многого в своих дремучих белорусских лесах он знать и ведать не мог в принципе. Да и войну он видел очень по-своему, поскольку был в те времена совсем зеленым щенком, даже помладше Сереги. Работал связным, носил партизанам хавку с лекарствами, с верхушек деревьев следил за окрестностями. Ребята смотрели на него и не верили в то, что он был когда-то молодым. Потому что юного Петра Васильевича представить себе было невозможно. Реалии диктовали свое, и от мысли, что перед ними сидит глубокий старик, было не отвязаться. Божий одуванчик, с пигментными пятнами на коже, согбенный и сухонький, с ломким голосом. То есть у них голоса тоже ломались, но совсем от другого. Свой переходной возраст Петр Васильевич оставил в прошлом давным-давно.
Под занавес ветеран хотел им поведать про советский лагерь, в который угодил после войны, как и многие другие партизаны, но не успел - прозвенел звонок с урока.
- Ну и ладно. Может, оно и к лучшему… - кротко улыбнувшись, Петр Васильевич переглянулся с Маргошей. - Стоит ли им про это знать?
- Стоит! - убежденно произнесла Маргарита Ивановна и тут же засомневалась. Все-таки она была добрым человеком, а чего уж тут доброго в рассказах о советских лагерях? - Может, как-нибудь в другой раз?
- Вот и договорились! - Петр Васильевич бодро поднялся, начал прощаться. Все прекрасно понимали, что другого раза уже не будет. Вероятно, никогда. И та же новенькая Оршанская удивила всех еще раз. Преподнеся старичку разнесчастную астру с коробкой конфет, поцеловала дедулю в щеку. Ей даже пришлось немного наклониться - Петр Васильевич оказался совсем маленьким, чуть ли не по плечо новенькой.
* * *
- Жаль, он про "дору" ничего не знал. Такая была махина!
- Далась тебе эта "дора"-дура.
- Да ты с дуба рухнул! - возмутился Антон. - Один ствол - тридцать два метра! Считай, шестнадцатиэтажка! Снаряд - семь тонн! Расчет - четыре тысячи обормотов!
- Сколько-сколько?
- Дошло, наконец? Я же говорю: та еще уродина. Немцы любили строить все большое: танки "Элефант", крейсеры "Тирпитц" с "Бисмарком"…
- Вот и обделались со своим гигантизмом.
- Все равно, - вздохнул Антон. - Красиво, наверное, было. Такая, блин, пушченция!
- А меня другое зацепило, - признался Гера. - Прикидываете, он же пацаном воевал - и вон каким теперь стал. А как выглядят те, что воевали тридцатилетними?
- Таких уже не осталось.
Мальчишки повернули головы. Это сказала новенькая. Она шагала рядом - как бы с ними и как бы наособицу. Помахивала себе нелепыми рукавами - точно крыльями и смотрела куда-то под ноги.
Серега открыл было рот, чтоб возразить, но понял, что она права. Арифметика была печальной, и уцелеть из ветеранов к сегодняшнему дню могли разве что какие-нибудь горцы-долгожители.
- Может, мы вообще последние, кто беседует с ветеранами той войны, - тихо продолжала Ева Оршанская. Она словно и не с ними разговаривала, а с собой. - Лет десять пройдет, и никого уже не останется…
Они немного помолчали, а потом Гера бухнул:
- А наши дуболомы еще и в лагеря их сажали. Как не воевавших в регулярной армии.
- Что ты хочешь, время такое было. Репрессии…
- А по мне так - их и сейчас прессуют. Бесплатного проезда нет, льготы смешные, пенсия - только-только за квартиру заплатить. Морят, короче, на полную. А вымрут, и начнем вздыхать да гордиться! Во, мол, какие у нас героические деды были. А чтобы сейчас реально помочь - это хрена!
- Ну… Времена не выбирают, - проговорил Антон, и как-то уж очень окатисто у него это проворковалось. Гера даже рот приоткрыл, а Серега сразу понял, что Антон старается произвести впечатление на Еву. Вон и волосики лишний раз пригладил на маковке. Верняк, обаивает новенькую! Серега непонятно почему разозлился. Все-таки он первый ее увидел! Значит, и прав имеет чуток побольше.
- Репрессии у нас завтра у самих будут, - буркнул он. - Наши-то все на острове оттопыриваются, шашлыки жуют. Вот и вкатят всем по полной миске.
- А мы тут причем?
- Уж как-нибудь придумается - при чем или при ком…
Некоторое время шагали молча. До перекрестка. Там остановились. Антон вспомнил, что обещал забежать к отцу на работу, тот грозился начать практикум по вождению. Само собой, на служебной джиге, которую было не жалко добить. Гера тоже попрощался. Объяснять ничего не стал, но Серега без того знал: спешит к брату. Правда, не в офис и вообще не на работу - в СИЗО. Старший брательник парился там уже второй месяц, и Гера таскал ему передачи.
Так вот и вышло, что Гера с Антоном отчалили, а Ева осталась. Вполне логично, коли жили в одном доме, но Серега к такому финалу оказался не подготовлен. И тотчас вернулась прежняя скованность. Почти как с Анжелкой. То есть с той Серега вообще немел и млел, а тут попросту растерялся. Потому что идти молча вроде было неприлично, а что говорить совершенно незнакомой девчонке, он понятия не имел.
- Я вообще-то не домой, - трусовато заюлил он. - Тут у нас бомж знакомый - Виталик. Хотел навестить его.
- В подвале живет?
- В канализации. Ну… То есть в коллекторных переходах. Там трубы кругом, тепло, и места хватает. Если менты не шугают, они там живут.
- Знаю, видела…
Серега глянул на новенькую удивленно, но любопытствовать не стал. Странно она это как-то произнесла. Спокойно - в самом деле, со знанием дела.
- Чего стоим-то? Пошли.
- Куда? - ляпнул Сергей и тут же понял, что выглядит дурак дураком.
- К Виталику твоему, - Ева вынула из кармана пачку с сигаретами, но, передумав, спрятала обратно. - Далеко это?
- Да нет, но это немного в стороне… На Шефской.
- Значит, пошли на Шефскую.
- Я к тому, что если ты спешишь…
- Ты за меня не волнуйся. Никуда я не спешу. Или не хочешь, чтобы я с тобой шла?
- Да нет, почему же…
- Ты смотри, если неудобно или стесняешься, говори. Пойду гулять в другое место, только и всего.
Она била, что называется, в лоб и вещи называла своими именами. Это тоже казалось непривычным. В классе девчонки изъясняться предпочитали иначе. Все больше плели кружева, превращая слова в намеки и иносказания. Порой такие многослойные конструкции лепили, что без толмача понять невозможно. А тут все обстояло с точностью до наоборот.
Словно гриф, Серега втянул голову в плечи. Поежившись, вытянул обратно.
- Понимаешь, неохота мне домой, - снизошла до него Ева. - Да и какой это дом, только-только въехали. Все чужое…
Сереге стало немного обидно. То есть для нее, может, и чужое, а он-то здесь родился и вырос.
- Тут, в общем, неплохо, - промямлил он. - И район не самый грязный. Не центр, конечно, но до Гарлема еще кварталов пять-шесть.
- Ага, буферная зона, - она усмехнулась.
- Вроде того. Зато метро рядом. Как раз последняя станция. - Серега коленом поддал по портфелю. - А родители тебя не потеряют? Все-таки первый день, новый район?
- Переживут, - Ева передернула плечиками. - У них свои заморочки, своя фрустрация.
- Что еще за зверь такой?
- Фрустрация? Это пустота. Душевная и духовная… - Ева поочередно коснулась пальцами головы и груди. - Когда ни здесь, ни там ничто не греет. Вот люди и суетятся, ищут свой огонек. С фонарями да прожекторами… А он ведь совсем крохотный - этот огонек. Его распознать нужно, - Ева на секунду-другую зажмурилась, словно что-то припоминала или наоборот пыталась забыть. - Заметил, каким мир становится? Все вокруг суетятся.
- Так это… Деньги добывают.
- Правильно, добывают. Ты верное слово подобрал: люди в добытчиков превратились. Нужно же себя как-то обманывать, а деньги - простейший заменитель пустоты. Эквивалент смысла человеческого бытия.