- Ну, не может, так не может, - согласился Вася. - Значит кто-то другой с похожим голосом. Да вы проходите в кают-компанию, он сам придет сейчас. Занят он - торжественный обед все же. Надо все как следует сделать. Доктор за это, наряду со мной, отвечает. Я - за готовку, он за качество и гигиену.
Так моя жена впервые узнала, что ее муж ругается "как боцман". Без крепкого слова на корабле иногда просто нельзя обойтись. Это не система, но часть бытия. Пример. Я хочу принять душ, звоню дежурному в ПЭЖ (пост энергетики и живучести), чтобы включили пар. ПЭЖ отвечает:
- Старшина I статьи Тумка слушает.
- Тумка! Это доктор. Дай пар, хочу помыться.
- Одну минуту, товарищ старший лейтенант, пар будет! Жду пять, жду десять минут - пара нет. Звоню.
- Тумка! Где пар?
- Сейчас, сейчас, одну минуту. Жду - пара нет. Хватаю трубку.
- Тумка, мать твою, где пар?!
- Пар? Сию минуту! - и действительно тут же пошел пар.
Ну вот - эффект "доброго" слова. И так, к сожалению, частенько и не только по поводу пара.
"Покупатели"
Старпом Борис Афанасьев, как и прежде, когда он был помощником командира, почти ежедневно приходил ко мне в каюту пообщаться, рассказать новости о своих пассиях, о дальнейших планах и т. д. И вот однажды, где-то в конце 1959 года, сообщили, что в связи с военной политикой Хрущева, к нам в бригаду приезжают "покупатели". "Покупателями" мы называли представителей ракетных войск, отбирающих кадры с кораблей в свои части, расположенные в самых различных точках СССР. "Загреметь" можно было куда угодно, вплоть до Средней Азии и дальнего Севера. Мы, флотские офицеры, страшно боялись этого. Открутиться, если на тебя положил глаз ракетный кадровик, было почти невозможно.
И вот, после подъема флага, командир объявил:
- Сегодня!
И началось. Со всей бригады в штаб вызывают молодых офицеров, где они попадают в лапы к "покупателям".
- А врачей берут? - приставал я к старпому.
- Беру, берут. Всех берут. Им на флот начхать, слышал, что "кукурузник" сказал? Флот нужен лишь для парадов. А? Каково? Стратеги хреновы. Петра I на них нет!
С нашего корабля на этот раз никого не забрили. Вечером зашел Борис Васильевич и сразу выпалил:
- Док, меня загнали в угол!
- Как это? - удивился я.
- Да я тебе не все рассказал. Все как-то оттягивал, думал, обойдется. Дело в том, что я тут к одной "королеве" похаживал. Думал, так, рядовой случай. А тут адмирал С. меня вызывает и говорит: "Афанасьев! Ты долго холостяковать будешь? Тебе скоро командиром быть, а ты все по девкам бегаешь. Вот я знаю, что ты одной достойной женщине голову морочишь, компрометируешь ее своими ночными забегами. Советую тебе на ней жениться. Женщина серьезная. А то мне надоест на тебя, жеребца, жалобы дам выслушивать и загремишь ты, холостяк несчастный, в ракетчики, и спасать тебя я не буду, понял?!". Док, ты понимаешь, так и сказал - "в ракетчики". Подозрительно что-то, что он так озаботился обо мне. А? Баба-то мне и вправду нравится, но о женитьбе я и не думаю. Надо командиром стать, а на это, сам понимаешь, время нужно. Командирские знания постигать - не клизму научиться ставить. Вот что, Володя, в субботу мы с тобой к ней вместе в гости сходим. Ну, скажем, что жена у тебя уехала и деться тебе некуда. А? Приглядишься, посмотришь. Я тебе верю, зря ничего не скажешь.
Отказываться и возражать было глупо и я согласился. Друг-то друг, но ведь и старпом тоже.
Смотрины
Итак, суббота. Два начищенных, умытых и блестящих флотских моремана явились в гости к "королеве", судьба которой так волновала нашего высокое начальство. Квартира на Большой Морской в центре Севастополя. Дверь открывает симпатичная, чуть полнеющая женщина лет 28–30, с цепким, оценивающим взглядом.
- О! Дорогие гости, проходите, пожалуйста. Стол накрыт, я вас так жду.
Начало обнадеживающее, но что-то в ее сладком голосе сразу меня насторожило. В ее доброжелательности я уловил явно фальшивые нотки. Сели за стол, весело болтая о том, о сем. Я оглядел прекрасно меблированную большую квартиру. Она так отличалась от наших скромных жилищ и быта. На столе - вино, водочка, деликатесы. После нескольких рюмок языки развязались, мое внутреннее напряжение несколько спало. В это время Борис заныл:
- Друзья! Я так устал, так устал. Вздремну-ка я часок, а вы тут пообщайтесь. Доктор, развлекайте даму, вы ведь, в отличие от меня, полны энергии и, как я заметил, сегодня выспались.
Дама встрепенулась.
- Ложись, дорогой, на этот диванчик, не стесняйся, мы здесь все свои. - Она со всей любезностью подвела моего старпома к огромному и очень красивому дивану, подложила подушку и чмокнула в зарождавшуюся лысину. - Ложись, дорогой!
Борис прилег и тут же отключился, слегка посапывая. Я посмотрел на хозяйку и отчетливо заметил, что маска снята.
- Ну что, доктор, теперь давай поговорим по существу. Я что, не понимаю, что он тебя на смотрины пригласил. А? Вот взгляни на него, любовника хренова. Видишь, пузыри пускает и похрапывает. И так всегда - пару рюмок глотнет и "дорогая, я так устал, мне бы прилечь". Но, доктор, мне муж нужен, ты понял? Муж и отец моей пятилетней дочке, которая сейчас у бабки. Я крутить не хочу и прямо говорю - он будет мой, чтоб вы там ему не говорили. А вообще-то советую говорить поменьше. Он сам должен уже соображать.
Вот так! Я был прихлопнут. Так поставить вопрос, прямо и твердо - это было более чем неожиданно. Я мычал что-то в ответ, а потом, поблагодарив за прием, быстренько убрался на корабль. Утром к подъему флага подгреб старпом и сходу поинтересовался у меня:
- Ну как, доктор, как твое мнение? Как она тебе понравилась?
Сказать прямо, что совсем не понравилась, у меня не хватило духа, но я все же дал понять, что не все так идеально, как он мне расписывал.
- Борис Васильевич, сами решайте, я ведь не сваха, в этих делах не дока, да и справок о ней не наводил.
Вот последние слова - это точно в яблочко, ибо покопаться в прошлом своей пассии старпому было бы очень полезно, но ему было некогда, да и угроза адмирала, как дамоклов меч, маячила над головой бедного моего Бориса Васильевича. А ларчик, как мы потом узнали, открывался просто. Невеста старпома была любовницей адмирала, от которой он никак не мог избавиться. И вдруг такая лафа - Борис Афанасьев, которого можно немножко пошантажировать и припугнуть ракетными войсками.
Так старпом и женился. А через 2–3 месяца мы всем офицерским коллективом собирали ему деньги, так как его молодая жена, оказавшаяся заведующей ателье по пошиву флотской одежды, прогорела. Финансисты проверили ателье и обнаружили большую недостачу, которую потребовали погасить в кратчайшие сроки, а иначе грозили судом. Борис Васильевич, чуть не плача, собрал нас, самых близких ему сослуживцев, и попросил помочь. Что было сделано. Пришлось вскрывать "загашники" и утаенные от жен "морские". Все, как говорится, добытые честным трудом, но спрятанное на загулы, пошло на уплату недостачи этой старпомовской "королевы". Так с помощью знакомых и друзей Борис спас свою благоверную от суда, но на кораблях не задержался, ибо "адмирал не дремал" и быстренько сплавил молодую чету подальше от себя куда-то за Урал, разумеется, в ракетные войска. На этом моя связь с ним оборвалась, ибо он был настолько ошеломлен коварством адмирала, что не написал никому ни строчки.
Одесса и одесситки
Наш корабль довольно часто, выполняя различные задачи, ходил вдоль Крымского и Кавказского побережья и к проливам, а вот Одессу как-то посетить не удавалось. И вдруг по службе "ОБС" мы узнали, что идем в Одессу. Дорогой читатель, вы, конечно, не знаете, что это за служба "ОБС", которая доносит новости скорей, чем мы получали их из официальных источников. Разъясняю: "ОБС" - это "одна баба сказала". Как ни странно, но наши жены, частенько, узнавали первыми когда и куда нас хотят направить. Откуда они черпали эти сведения, никто, конечно, не знал. Но факт есть факт.
Так вот однажды мы впервые пошли в Одессу, выполняя какие-то представительские функции. Стояли вблизи центра города, и мы с механиком Небратенко пошли гулять по городу. Я был очарован Одессой, ее набережной, бульварами, и конечно, людьми. Многое слышал об одесситах, их говоре, любви к юмору, но не думал, что меня сходу могут так просто облапошить. Зайдя в какой-то маленький магазинчик, в котором практически не было покупателей, я попал в объятия немолодой пары - продавца и продавщицы, которые встретили меня, как своего ближайшего и любимого родственника. Только что не расцеловали. В результате все мои небольшие "подкожные" тотчас перекочевали в их цепкие, но такие "добрые" руки. Все было истрачено на какую-то нейлоновую женскую кофточку, преподнесенную мне как последний писк западной мануфактуры. Эта кофточка была представлена с таким восторгом, что только для меня, военно-морского врача, сразу, просто в дверях, понравившегося этой хитрой паре, и в знак уважения ко всему Военно-морскому флоту, они просто отрывают эту прекрасную импортную вещь, красивую и качественную, от своих уже немолодых торговых сердец, да еще за такую мизерную сумму. Кстати, кофточка жене не понравилась, а заначка улетучилась.
И вот два начищенных и наглаженных офицера нашего очень уважаемого в Одессе Военно-морского флота, дефилируют по Дерибасовской. Мы шли, созерцая одесские красоты, когда рядом с нами появилась парочка девчат с невинными очаровательными личиками и точеными фигурками. Они скользнули глазками по двум молодым мореманам. Мы же говорили о своих делах, девочки обогнали нас и шли впереди метрах в десяти. Как известно, у многих механиков из-за постоянного рева вентиляторов и гула других механизмов был довольно громкий голос, умерить который они по привычке не могли даже при обычной беседе и в обычной обстановке. Вот он, идущий сзади прекрасных созданий, не рассчитав расстояния, громко поделился со мной своей голубой мечтой.
- Слушай, док, ну цыпочки, ну красотки, вот бы трахнуть. А?
Не успел я его остановить, как цыпочки остановились, обернулись к нам и очень обыденно предложили:
- В чем дело, мальчики, по сотне с носа и все дела!!
Может теперешняя молодежь только посмеялась бы над нами, но мы тогда были по теперешним оценкам "полные лохи" и люди с другой планеты. Мы же с ним остановились, как вкопанные, пораженные таким циничным предложением, исходящим от молодых и симпатичных девушек. Одновременно только и сказали:
- Да!.. Одесса-мать!
Механик долго сетовал, что впервые столкнулся с откровенными проститутками, плевался и ругал всех женщин без разбора.
Такие вот мы были, что не отрицало уличных знакомств с очень быстрым решением половых вопросов, но это не называлось проституцией, а было просто бл…вом. А это хоть и осуждалось, но встречалось на каждом шагу.
Чуть не обделались!
Сон на корабле - это святое. Ночные тревоги, особенно после гибели линкора "Новороссийск" в 1955 году, часто обрывали его, иногда до двух раз за ночь. Зато засыпали мы мгновенно. Особенно ценился дневной послеобеденный сон, минут так на 30–40. После шести лет службы на корабле привычка "покимарить" после обеда хоть десяток минут осталась у меня на всю жизнь и часто приводила меня в неловкое положение. Я засыпал на каком-нибудь совещании прямо на глазах у большого начальства. А уж на корабле! По окончании обеда я несся в каюту и мгновенно засыпал, чем приводил в полный восторг моего соседа по каюте Васю Празукина. Он всем говорил:
- Представьте, пока я спускался с трапа из кают-компании и был остановлен кем-то на минуту традиционным вопросом: "А когда я получу то или иное из снабжения?", доктор уже крепко спал. Просто феноменально!
Многие офицеры, в том числе командир, хорошо знали об этих моих пристрастиях.
И вот - Азовское море. Корабль выполняет задачу корабля-цели, по которой испытывают пуск низколетящей крылатой ракеты, полет которой контролирует и корректирует пилот реактивного истребителя, летящего выше ракеты. Корабль долго маневрирует в ожидании этого пуска и я, сидя в медпункте, благополучно засыпаю. Через какое-то время проснулся и решил подняться на мостик и посмотреть, как там идут дела. Стал подниматься по трапу, ведущему на ГКП (Главный командный пункт, а проще мостик), и вдруг ощутил не только ухом, а как бы всем телом, грозный, нарастающий гул, заполнивший все и вся, и пронизывающий, как говорится, от головы до пяток. Еще не успев со сна как следует испугаться, я поднялся на последнюю ступеньку трапа и охватил глазами странную картину: командир, бледный, как полотно, с отвисшей челюстью и выпученными глазами, задрав голову, смотрел куда-то за горизонт в сторону нарастающего гула. Старпом, согнувшись чуть не пополам, прятал голову за какую-то стойку, а штурман усердно пытался залезть в свой, закрытый от дождя, стол для прокладки курса корабля. Пока я соображал, что же это все значит, над мостиком на высоте метров 100–150 пронеслось нечто, издававшее громоподобный шум. Казалось, что небо падает на нас. Это что-то с огромной скоростью пролетело над кораблем, а над ним выше летел истребитель. Командир, придя в себя, кинулся к передатчику УКВ и, забыв, что его могут подслушать недруги, кричал:
- Ты что делаешь, а?! Ты почему высоту не соблюдаешь? Доложу!! В ответ было слышно:
- Командир, подумаешь, на сто метров ошибся! Вы что там все укакались от страха что ли?
- Доложу! - взвыл Румпель, уже совсем оправившийся от страха. Старпом и штурман смущенно помалкивали.
- Товарищ командир, что случилось? - поинтересовался я.
- Что случилось, что случилось! Этот дурак, - он махнул рукой в небо, - ошибся в высоте полета ракеты и у нас было полное представление, что она летит прямо на нас! Вот что случилось.
Оказывается, вся эта чудесная сцена, которую я, не успевший со сна сразу оценить, была обусловлена видом крылатой ракеты, ошибочно летящей очень низко над кораблем. Потом, когда все успокоились и готовы были воспринимать юмор, я в лицах, изобразил поведение доблестного командования корабля (разумеется, обойдя командира), особенно заострив внимание на попытках штурмана залезть в свой столик. Все, конечно, долго смеялись. Только после этого старпом Афанасьев вдруг огрызнулся:
- А тебе, доктор, потому было не страшно, что ты свои глаза еще от сна не продрал, проспишь весь белый свет и на дно пойдешь в спящем виде. А мы люди живые, нам помирать еще рановато, вот и прятались, как могли, от этой штуки.
Командир снисходительно улыбался, одобряя слова старпома.
Командир, капитан 3 ранга Мищенко, разрешал мне в любой время, исключая учебно-боевые тревоги, находиться на его командирском мостике. Это позволило мне довольно хорошо понимать всю кухню управления кораблем. А это, скажу я вам, очень трудная, нервная и многоплановая работа. С тех пор я испытывал искреннее уважение к командирам кораблей, независимо от их личных качеств, и не стараюсь этого скрывать. Находясь на мостике в различных ситуациях, познавал морскую терминологию, приборы управления кораблем и другую технику, обеспечивающую артиллерийские и торпедные стрельбы. В общем, старался быть своим среди людей, которым государство вручило право и ответственность по эксплуатации сложного и весьма грозного оружия под названием эскадренный миноносец 30 "бис".
Видя мой интерес к морской службе и желание быть не просто доктором, но и корабельным офицером, командир мне много разрешал и доверял. Так, после доклада ему, что не могу добиться от офицеров порядка и чистоты в кубриках (помещениях для матросов), он заявил:
- А вы доктор, если кто-то слова не понимает, наказывайте его от моего имени и докладывайте мне, а я на вечерней проверке все продублирую. Это не относится, разумеется, к командирам БЧ. Действуйте. Поверьте, эффект будет.
И действительно, когда я в очередной раз застал бардак в пятом кубрике артиллеристов и увидел нагло улыбающуюся рожу командира группы палубной артиллерией старшего лейтенанта Кононова, то сходу объявил ему выговор от имени командира. В ответ, как всегда, отговорки и еще более растянутый рот в ехидной улыбке, давай, мол, доктор, говори, говори, это твоя работа. Но вечером, получив от командира реальное взыскание, стал со мной более осторожным и уже не улыбался, когда я делал замечания по санитарному состоянию его заведования.
Через пару лет совместной службы с Румпелем, зная, что я хорошо изучил устройство корабля, технику и устройство службы, командир со свойственными ему иронией и некоторой склонностью к иезуитству, при контрольных проверках молодых офицеров, назначенных на корабль и готовившихся к несению дежурной и вахтенной службы, сажал меня рядом с собой и, не получив вразумительного ответа на заданный вопрос, произносил:
- Ну, товарищ лейтенант, вы окончили наше самое престижное военноморское училище, нашу гордость, училище имени Фрунзе и не можете ответить на вопрос, на который у нас на корабле даже доктор может ответить. Так какой, доктор, прибор стоит на мостике сразу слева при сходе с трапа?
- Визир ночной стрельбы, товарищ командир!
- Вот-вот. Вы видите, товарищ лейтенант, а вы не знаете. А какие помещения соседствуют с кубриком № 5?
Я бодро отвечал, что их всего семь и называл их. Доблестный лейтенант недоброжелательно смотрел на "знающего" медика и был весьма смущен.
- Даю вам еще две недели сроку, и не позорьте мои седины, - в заключение говорил командир.
И так повторялось не раз. Когда же я, во время шторма, укачивался до "не могу", он вызывал меня на мостик и говорил, глядя на мое серое измученное морской болезнью лицо:
- Не унывайте, доктор, и не сдавайтесь. Займитесь делом, легче будет. Адмирал Нельсон и тот укачивался.
И давал мне какие-то поручения, которые, превозмогая пытки "качки", я шел исполнять. Особенно я гордился тем, что он дважды назначил меня командиром роты от нашего корабля при звездном заплыве в день Военно-морского флота. Зная мое серьезное отношение к строевой подготовке, назначал командиром роты при следовании по улицам Севастополя на стадион на футбольные матчи. Все это способствовало тому, то матросы и офицеры воспринимали меня не только как медика, но и обычного корабельного офицера. Я этому был очень рад и своими поступками и поведением старался подчеркнуть этот статус. Все это помогало мне устанавливать хорошие человеческие контакты с членами экипажа корабля, а в дальнейшем, уже в Москве, с офицерами Главного Штаба и центральных Управлений ВМФ. При знакомстве со мной офицеры, да и многие адмиралы, сразу чуяли "своего доктора", о чем так хорошо написал контр-адмирал Дыгало, когда дарил мне одну из своих книг.