Оказывается, что Красник совершенно уцелел от действия огня и меча благодаря своему положению в котловине между гор; жители почти в течение двух недель сидели обезумевшими от ужаса, когда через них с той и с другой стороны перелетали снаряды. Расхвалили мне мои несчастные иудеи г. Люблин; рекомендовали мне там остановиться на Краковской улице в гостинице или "Европейской", или же "Английской".
Около 9 ч[асов] утра тронулся в дальнейшее путешествие. Погода ужасная; беспрерывно льет дождь – "раздожжовилось", как выражается мой возница. Дорога раскисла и сделалась почти невылазной; шоссе превратилось в сплошные "волчьи ямы"; по необходимости приходится следовать объездом. Вот уж поистине, дороги наши могут быть для нас одним из могучих факторов защиты от нашествий самых даже свирепых иноплеменников. Еле-еле протаскивали меня мои кони лесной чащей, пока часа через 2½ удалось проехать к[аких]-ниб[удь] 10 верст и прибыть в Вильколаз, где немного я запривалил, ч[то] б[ы] дать передышку измученным лошадям и согреться своему вознице. Остановились в незатейливой хатке, где обедали рабочие-поляки, занятые проведением узкоколейной жел[езной] дороги. С большой тревогой спрашивали меня, не придут ли сюда германцы, к[ото] рые, как им известно, теперь заняли Островец в 10 милях отсюда. Я с напускной уверенностью старался объяснить им, что прийти сюда германцы никаким образом не могут. Напившись чайку с своим возницей и поразогревшись, покормивши немного лошадок, поехали дальше. Заслушался вдали, кстати, и рожок к сбору, так много будящий в душе моей переживаний из прошлого. Под Собещанами навстречу попался идущий к Краснику 3-й Стрелковый гвардейский полк, люди все – народ свежий, рослый, довольно чистенько одетый; видно, что еще не принявший боевого крещения. Немного далее нагнал взвод Новоингерманландского полка, идущий на присоединение к своей части. Это из 3-й дивизии 17-го корпуса! От солдатиков моего когда-то корпуса узнал, что он весь движется теперь к Люблину. Вот, может быть, удастся мне там встретиться с своим Леонидом.
Проехал Недрзвицу Малу, а через 3 версты далее располагалась Недрзвица Дужа. Было уже 4½ часа дня; кони мои и возница промокли до костей; я порешил в этой деревне заночлежить. Войт отвел мне подходящую хатку, ч[то] б[ы] можно было где поставить и моих лошадок хотя бы под навес. Как ни стараюсь я в своем путешествии возможно более обособиться от войск, ч[то] б[ы] даже не видеть ни одного солдата, но это недостижимо. И в данном случае деревня вся уже была занята расквартировавш[имися] в ней частями и обозами 2-го разряда Уланского Лейб-гвардии Его Величества полка. От одного из нижних чинов последнего как очевидца я узнал, что Краков уже с неделю как оставлен без боя австрийцами и занят нашими тремя казачьими дивизиями. С большими затруднениями приходится добывать для лошадей сена и овса; я пока стараюсь действовать на панов больше лаской да щедрой расплатой… Как мало мы вдумываемся в такое всем известное явление: к холодам у лошадок отрастает длинная шерсть, как сама природа заботится заготовлением теплых покровов для животн[ых]. Но в одном ли этом природа проявляет свои целесообразные действия?
До Люблина от Недрзвица Дужа считается 19 верст. Завтра засветло рассчитываю быть там; поремонтируюсь, пообчищусь, дам постирать накопившееся грязное белье и хоть денек поживу в культурных условиях обстановки.
24 сентября. Ночь провели плохо, так как чуть ли не каждый час проходившие солдаты стучали в окна и ломились в двери, прося ночлега или хотя бы отогреться; но все избы были переполнены; один бедный солдатик кричал белугой, что замерзает; на расспросы – какие солдаты идут? – отвечают: "Нежинского полка".
Грязь невылазная; день начался с наклонностью как будто разведриться. Утром разговорился с нежинцами, не евшими вчера целый день, а сейчас с жадностью уплетающими вареную картошку; порассказали о катастрофе, постигшей их 15 августа, когда они подверглись внезапному обстрелу из пулеметов с господского дома и когда утеряли половину артиллерии. Ехать по шоссе вследствие его исковерканности и избитости было невозможно, пришлось тащиться по боковым дорогам. Слава Богу, что дождь перестал и весь день проглядывало из-за туч солнышко. По пути встречались обозы, а также следовавшие на пополнение 2-й и 66-й запасные батальоны. Последние 12–14 верст перед Люблином можно было ехать уже по шоссе, к[ото] рое по своей ровности было что скатерть. Впервые за время кампании увидел небольшую рощицу родных березок.
В 12 часов дня прибыл в Люблин. С большим трудом, и то благодаря случайности, застал номер в одной из приличных гостиниц ("Европейской"); все гостиницы переполнены военными, для гражданских в них нет доступа. Город очень красивый и благоустроенный, весь обратился в стан русских воинов. В своем засаленном и загрязненном костюме я нисколько не выделялся от других, а потому решил не облекаться в новое пальто, к[ото] рое у меня мирно покоится в сундуке. Завтра и послезавтра поотдохну здесь, а то чувствую себя совершенно разбитым. № мой великолепный, и после всех мытарств пребывание мое в нем так сладко и приятно. Жаль лишь, что никак не удалось найти подходящее помещение для моих лошадок: занятая ими общая конюшня при гостинице до чрезвычайности грязна, и подстелить им под ноги нет соломы. С затруднением приходится покупать им сено и овес. Цены тройные! При всей ненависти моей к ресторанной кухне поданный мне обед показался верхом совершенства.
Среди военных мелькают фигуры и мужские, и женские с красными крестами. Какой-то, очевидно, уполномоченный почтенных осанки и возраста приветствовал нек[ото] рых сестер милосердия поцелуями их ручек. Что их влекло сюда, на войну? Многие ли из них приехали сюда только ради служения страждущему человечеству? А не только – в лучшем случае – лишь занять себя, если не ради своих чисто личных интересов. Сегодня молодая жена одного офицерика так наивно обратилась ко мне с просьбой определить ее в сестры милосердия, так как-де она не может оставить своего мужа без себя!
Виделся мимолетно с нек[ото] рыми из штабных 17-го корпуса: Яковлевым и Ив[аном] В[асильевичем] Ильиным. Разговориться с ними не пришлось, уж очень я устал; что Бог даст завтра? Передают, что Радом взят немцами, Зуев же получил 26-й корпус; наверное, и "Пердяя" устроят на теплое местечко… Война, война, в каком священном ореоле юное воображение себе ее рисует, а она, в сущности, для командного состава сверху донизу есть только ресурс кормления, и всякий из офицерских чинов старается быть ей заинтересованным не более как дойной коровушкой, к[ото] рая дает много молока.
Сделал после обеда необходимые мне закупки. Взял ванну, а то почти два месяца не вымывался. Сдал в стирку скопившееся в порядочном количестве грязное белье. Цены "осадные". Наконец-то увидел и купил последние №№ от 20 и 21 сентября газеты "Нов[ое] время", "Рус[ское] слово", "Речь" и "День". Пока прочитал первые две газеты. Боже мой, как все пишут не то, что в действительности: мы – как видно из них – только бьем да бьем немцев, немцы же валятся да валятся, и терпят унизительное фиаско, цитируются якобы отзывы германских газет о непобедимости русской армии и о постоянной заботливости наших военачальников о быте, снабжении и довольствии вверенных им частей войск (sic!), сообщают о недостаточности артиллерийских запасов в Германии (а у нас??) и о том, что австрийцы увлекали за собой местное население Галиции, держа его в страхе рассказами о русских к[а] к о варварах, галицийские-де крестьяне верили и бежали, а солдаты австрийского тыла знали себе да грабили деревни на своей земле (а мы-то, мы-то??). А то вот о простой какой-нибудь бабенке напишут так: "В одном из кавалерийских полков в действующей армии находится ротмистр Ф. С ним и его жена, одетая по-мужски, весь поход совершает с полком… перевязывает и кормит раненых… всей дивизии… Проявляет удивительное хладнокровие и личную храбрость; работает под огнем. Это – общий кумир отряда (!)". Знаем мы этих кумиров! Нижеследующая же телеграмма прямо бесподобна: "Тула. Отправлены во Львов в распоряжение генерал-губернатора 10 конно-полицейских урядников для несения полицейской службы в завоеванных областях Галиции". Право, можно было бы и не торопиться командировкой этих культуртрегеров! Всегда и во всем у нас выдвигается на первый план эта панацея – ежовые рукавицы…
25 сентября. Расправил и поуспокоил свое разбитое и изможденное тело в просторной мягкой постельке в хорошо согретой чистенькой комнатке. Проснулся – уже светло, взглянул в окно – на улицах мокро, падает снег, усиленное движение массы войсковых частей, шум, гомон людской, гудение автомобилей и все та же опять безотрадная картина встревоженного людского муравейника…
Купил от 22 сентября "Речь", "Новое время" и "Рус[ское] слово". От штаба Верховного главнокомандующего сообщаются хорошие вести, будто германцы после Августовского сражения, закончившегося для нас 20 сентября победой, покидают пределы Ломжинской и Сувалкской губерний. Дай-то, Господи, ч[то] б[ы] это не было для нас лишь эпизодическим успехом! Как-то не верится… Но… но даже и "Речь" в Августовском поражении левофланговой германской армии видит полное крушение основных принципов германской стратегии и тактики; не нам-де учиться у германских стратегов военному искусству, а им следует заглянуть в русскую науку побеждать (sic!). Как представишь себе всех этих автомобильных генералов наших, вроде Зуева, "Пердяя", Потоцкого, Добрышина и tutti quanti, и диву даешься, что по адресу наших военачальников расточаются дифирамбы, что при таких презренных и ничтожных начальниках наших войска наши еще могут одерживать победы…
Послал моим ребятушкам письмо с извещением их о моем новом месте служения; письмо было короткое – как-то не писалось мне. Потолкался на вокзале, повидался с нек[ото] рыми нежинцами и болховцами; думал, не встречу ли своего Леонида. Кое-что закупил для дальнейшего своего странствия. На все – неприступные цены; многого из весьма нужного нет совсем – например, свечей. Лошадки мои бедные голодают от недостатка сена и овса. Долго ходить по городу не мог – ахиллесовой пятой теперь у меня становится моя несчастная спина, нуждающаяся в постоянной для себя подпорке, а то хоть ходи или с палкой, или совсем скрючившись. Мне думается, что и месяца наши войска не выдержат испытываемых ими теперь всевозможных лишений и невзгод. Одно утешение, если то же имеется в наличии у наших противников; и это я готов допустить с той лишь разницей, что у неприятеля, если нет хлеба, потому что его нет и негде взять, то у нас его нет потому, что не умеют его только доставить.
Посмотрел я на великолепные здания, занятые Красным Крестом под больных и раненых, к[ото] рым стараются теперь предоставить все радости бытия, и невольно пришло на сравнение вспомнившееся мной отношение нашего "дедушки" к любимым курочкам, к[ото] рых всячески он ласкал и холил, ч[то] б[ы] потом отдать распоряжение подать их на стол вареными или жареными… Японская война и теперешняя меня научили и воспитали дорожить каждым, хотя и совершенно зачерствевшим кусочком хлеба, каждой веревочкой и ничтожной по-видимому вещью, к[ото] рая здесь всегда может пригодиться.
26 сентября. Погода то захмурится, то разведрится; то же и на душе. Предполагал было сегодня же выехать на Холм в ставку главнокоманд[ующ] его; но не бывать бы счастью, да несчастье помогло: мою бедную лошадку – пристяжную – искусала жестоко стоявшая с ней рядом на общей отвратительной конюшне злая – очевидно, с голода – лошадь, и мне пришлось задержаться ради помещения несчастной пациентки в ветеринарный лазарет для наложения на раны швов; этим обстоятель[ством] я воспользовался для помещения и другой лошадки – корневика – вместе с экипажем и конюхом в тот же лазарет, где пребывание их будет обеспечено несравненно лучшей обстановкой, при к[ото] рой не разворуют – как здесь, при гостинице – ни жалкого запаса корма, ни всяких принадлежностей экипажного и лошадиного обмундирования, а то была сущая беда при ротозействе и неповоротливости моего возницы. Больших хлопот мне стоит дело фуражирования – сено и овес за недостатком их продаются на вес золота; прибегаю к посредничеству жидов и плачу им большие куртажные… Лишний день, так[им] образом, я и поблагодушествую в чистом № с электрическим освещением, уже не говоря о том, что и покормлюсь сам по-человечески. Если не прибегнуть к содействию жидов, то и хлеба нельзя достать в городе ни черного, ни белого.
Отвожу и душеньку свою регулярным чтением третий день газет. Сегодня получил из них обычную для себя в мирное время триаду – "Рус[ское] сл[ово]", "Нов[ое] вр[емя]" и "Речь" от 23 сентября. В ресторанах кормят для военного времени хорошо и недорого. Здесь встретишь то того, то другого из своих бывших сослуживцев и знакомых. В 17-м корпусе, в 5-м, судя по разговорам, да и, несомненно, во всех остальных люди кормятся не лучше, чем в оставленном мной 25-м корпусе; стратеги наши на тыл не хотят обращать и внимания в своем стремительном передвижении не давая возможности поспевать за ними обозам с провиантом и прочим довольствием; что из этого будет в недалеком будущем – страшно и подумать: мне кажется, что вся наша "серая скотинка" и просто скотинушка в лице лошадей начнут повально умирать от истощения и болезней.
О взятии нами Кракова из газет ничего не видно, значит лейб-гвардейский улан мне соврал "как очевидец"… Удосужился наконец послать писульку своему брату Сергею. Отрадное явление: вследствие мудрой меры – принудительной диеты, ущемившей главу "зеленого змия", не видно ни одного случая хмельного безобразия ни среди офицеров, ни среди нижних чинов; а что было в японскую войну?!!
Из газет видно, что германский Генеральный штаб распространил в Берлине известие о победе над русскими под Августовом. Где Божья правда – за нашими ли официальными сведениями, или за германскими? Признаюсь, я мало верю и тем, и другим.
27 сентября. Погода хмурая, но не дождливая. Устроил своих лошадей с экипажем и конюхом в отдельный товарный вагон, к[ото] рый выхлопотал прицепить к вечернему почтовому поезду, с к[ото] рым сегодня я сам отправляюсь на Холм. Вопрос фуражировки лошадей для меня приобретает характер трагический – я так измучился заботой, ч[то] б[ы] мои кони были сыты при затруднительности купить все для них необходимое, что, право, чувствую на плечах своих такую обузу, точно имею несколько семейств на содержании. Скорее бы добраться до места – тогда не придется мне самому заниматься и отвлекаться этим тягостным для меня делом.
Мой Лепорелло сообщает, что вчера около 11 час[ов] вечера с запада слышалась сильная артиллерийск[ая] канонада. Отправил своим братьям, детям и племянницам открытки с местными видами. На вокзале виделся с команд[иром] 19-го корпуса Горбатовским. Большая часть корпусов нашей армии из Галиции перебрасывается на прусский фронт. Боль в спине мне положительно мешает даже в умеренной ходьбе. Не отрапортоваться ли мне больным, ч[то] б[ы] обратить, наконец, на себя серьезное внимание, но… но… сделаю это, когда уж меня невмоготу припрет.
А здесь, как нарочно, мальчишки с телеграммами как бы дразнят вожделенной мечтой, выкрикивая: "Последние известия – мир!" Сердце перевертывалось от радости.
Отправляюсь на новую должность в скорбном сознании предстоящей мне роли – искупительной жертвы за грехи авторов, составлявших новый устав о полевой службе, а также того стрелочника, на к[ото] ром имели бы возможность разряжаться все громы и молнии сильных мира сего за общее неустройство военного быта.
Около 11 часов ночи выехал на Холм, в 1 час ночи уже был там. Заночевал в уборной, но спал плохо от холода и от сильного запаха карболки.