– В попадании по мишеням, – ответил тренер. – Я крепил их над сеткой, потому что в этом случае ты начинаешь чувствовать, где находится зона "игрового пятна" на твоей ракетке. Вначале тебе это не нравилось – как, впрочем, и всем остальным. А потом, прошло уже около года, ты стала получать от этого удовольствие. И даже сама просила меня установить мишени. Это было очень необычно. В возрасте где-то пятнадцати лет ты попадала восемь раз из десяти. Это до сих пор остается рекордом. Восемь из десяти форхендом. Джастин Гимельстоб выбивал восемь из десяти бэкхендом. Однажды в клубе была Анастасия Мыскина, которая потом выиграла Открытый чемпионат Франции. У нее был урок, а ты, Мария, играла через три корта от нее. Когда Мыскина попадала по мишени я, как и всегда, встряхивал банкой с мячами, как колокольчиком. Один раз за одно попадание. Два раза за второе. Когда я дошел до четырех раз за четвертое попадание, ты вдруг закричала: "Я знаю, что она не бьет по мишеням! Я знаю, что вы прикидываетесь". И при этом ты ни разу не сбилась с ритма в своей собственной игре. Странная концентрация. Мы так хохотали. Ты знала, что мы прикидываемся, и мы действительно прикидывались! Ни одна другая теннисистка, кроме тебя, не попадала по цели восемь раз из десяти ударом справа.
Эти упражнения изменили темп моей игры и ее последовательность. Теперь я попадала сильным и плоским ударом мяча туда, куда хотела, снова и снова. Это невероятно давило на моих противников. Моя атака никогда не прекращалась. Скорости на корте мне не хватало, и я компенсировала это моими ударами. Кроме того, работа с Лансдорпом выработала у меня новый подход к игре, дала мне невероятную уверенность в себе. Роберт был настолько уверен в правильности того, что он делает, что вы заражались от него этой уверенностью. Он был гуру. Вы ощущали его присутствие у себя в голове.
– Вот так и нужно делать, – говорил вам его голос. – Без вопросов и без сомнений.
И он доказал свою правоту. Он воспитал трех игроков, которые в последующем стали первыми ракетками мира. А то, что он был таким сложным человеком в общении, делало работу с ним чем-то особенным. Любила я его еще и за то, что чувствовала, что могу преодолеть этот холодный барьер, который он воздвигал между собой и другими.
Однажды, в конце долгой тренировки, когда я уже уходила с корта, он остановил меня.
– Эй, подруга, – сказал он.
– В чем дело, Роберт?
Он протянул мне пакет.
– Это штука, которая тебе наверняка понравится.
Так я получила свой первый "айпод".
– За что? – спросила я.
– А почему бы и нет? – ответил Роберт.
В этом он весь. Этот человек не перестает меня удивлять.
Когда Роберт Лансдорп праздновал свое семидесятилетие, к нему приехало несколько его старых учеников, чтобы выразить ему свое уважение. Среди них были Линдсей Дэвенпорт и Трейси Остин. Несколько человек говорили тосты, в которых превозносили его. Все говорили о том, чему научил их Роберт. Естественно, упоминались и его удары, но в основном люди вновь и вновь возвращались к отношению к игре и уверенности в себе, жесткости и настрою бороться даже тогда, когда все выглядит из рук вон плохо. Шутили, что если тебе удалось выжить при общении с Робертом Лансдорпом, то ты выживешь в любых условиях.
Ему понадобилось два года, чтобы полностью изменить мою игру. А может быть, слово изменить здесь не подходит. Может быть, он смог просто извлечь наружу то, что всегда присутствовало во мне, но было скрыто до поры до времени. После этих уроков у меня появилась новая уверенность в своих силах и новое понимание игры. Так я рассталась с детством и стала взрослой. В возрасте четырнадцати лет я уже играла в ту же самую игру, в которую играю и сейчас.
* * *
В те же годы мне пришлось поучаствовать в эксперименте, который до сих пор не дает мне покоя. Это именно то, о чем обычно размышляют поздно ночью, задавая себе извечный вопрос: "А что, если?"
Юрий был убежден, что в самом начале, когда я только начала играть, была сделана ошибка. Когда я работала с Лансдорпом, а Юрий наблюдал за моими ударами справа и слева, он уверился в том, что по природе я левша.
– Если бы с самого начала у тебя рабочей рукой была левая, сейчас ты бы была непобедимой, – говорил он мне.
Посещая Сочи, он разыскал Юдкина и задал ему прямой вопрос.
– Как ты мог это пропустить? Разве ты не видел, что у нее левая рука рабочая?
– Тебе что от меня надо? – защищался Юдкин. – Когда она появилась на корте, то била мяч правой рукой. Значит, рабочая у нее была правая. И все. Никто не знает пятилетнюю девочку лучше, чем она сама.
Но уверенность Юрия все росла и росла.
– Тебе надо стать левшой. И у нас есть пока еще время все исправить. Вопрос только в желании.
Время от времени, когда я, дурачась, играла левой рукой, мне действительно было удобно. Это происходило легко и естественно. Это было просто ЗДОРОВО. Мир начинал негромко жужжать, шестерни вращались, а звезды выстраивались в ожидании солнцестояния. Но, с другой стороны, я держу вилку в левой руке, а нож в правой. Так что, может быть так, а может быть иначе. И чем больше я думала об этом, тем больше запутывалась.
– Вы работаете с Марией и что вы думаете по этому поводу? – спросил Юрий у Лансдорпа. – Какая рука у нее рабочая – правая или левая?
– Я помню, как Юрий задал мне этот вопрос, – рассказал мне потом Роберт. – И помню, что я ему ответил: "Не знаю, но, по моему мнению, она должна играть как правша, потому что в этом случае у нее будет первоклассный бэкхенд. Потому что ты, Мария, действительно могла бить левой рукой. Твоя способность наносить форхенд левой рукой делает твой двуручный бэкхенд очень естественным. У людей редко обе руки бывают рабочими. Чтобы добиться этого, надо много работать. А у тебя так было с перового дня, когда я тебя увидел. Так что же я должен был ответить твоему отцу? То, что я говорю любому, кто высказывает интересную мысль: "А почему бы не попробовать?"
Несколько дней спустя отец велел мне играть с рабочей левой рукой.
– Почему?
– Потому что Юдкин все перепутал, – ответил он. – Ты должна быть левшой.
– Да, но, когда я играю, рабочая рука у меня правая.
– Послушай, Мария, – сказал папа, – если ты будешь левшой, то тебя невозможно будет переиграть.
Несколько дней я сопротивлялась, а потом решила попробовать. Без шуток. В то время мой отец был фанатиком Моники Селеш и Яна-Майкла Гамбилла. У обоих этих игроков была сумасшедшая манера вести игру. Вместо того, чтобы наносить традиционные удара справа и слева, они полагались на удары двумя руками с обеих сторон. Юрий хотел, чтобы я играла так же. Это расширяет твои возможности. Ты можешь принять большее количество мячей с позиции силы. Именно это и имел в виду Юрий. Все свое свободное время он проводил, наблюдая за игрой Селеш и Гамбилла.
Так начался этот странный период, когда я играла в теннис как левша. И знаете, это оказалось движением вперед. Сначала я играла как чистая левша – форхенд наносился рабочей левой рукой, а бэкхенд – двумя руками, – но очень часто мне не хватало силы рук. Тогда я перешла на удары двумя руками из всех позиций, так, как играли Моника Селеш и Гамбилл. И оказалось, что я могу это делать. Роберт Лансдорп был впечатлен, а Юрий счастлив, но Ник Боллетьери и многие в академии были сильно раздражены. Они так много времени потратили на мой форхенд, который я наносила правой рукой и на бэкхенд, который я наносила двумя руками, а теперь приходилось возвращаться к самому началу. Я же сама полностью запуталась. Но не в голове. Запуталось мое тело. Юг стал севером, а перед – задом. Руки и ноги, ступни и кисти рук – я не знала, что с ними делать.
Так продолжалось три или четыре месяца – мой отец бесконечно записывал мои тренировки на пленку, а потом проводил бесконечные ночи, изучая свои записи. В моей памяти это осталось как время, которое я провела в альтернативной реальности, в будущем, которое не должно было случиться, в поезде, который никогда не отошел от станции. Как бы выглядела моя жизнь, если бы я была левшой? Может быть, хуже, а может быть, лучше. Маккинрой, Коннорс, Лейвер – все они левши. Мне надо было принимать решение.
В один прекрасный вечер, после долгой тренировочной игры под прожекторами, с заполненными зрителями открытыми трибунами, Ник Боллетьери отвел нас с отцом в сторону. Ник практически оставил меня в покое, но теперь ему в голову пришла мысль.
– Послушайте, меня не очень интересуют ваши эксперименты, честное слово. Правша или левша – Марию ждет оглушительный успех. Но вам надо на чем-то остановиться. Иначе она будет середнячком, играя в обеих ипостасях, и ничего не добьется ни как левша, ни как правша.
– Мария, я знаю, что это очень тяжелый выбор, – добавил он, теперь глядя только на меня, – но его надо сделать сейчас, иначе потом будет слишком поздно. И выбор ты этот должна сделать не ради меня, или папы, или мамы, или Роберта. Ты должна сделать его ради себя самой.
Я была опустошена и не знала, что сказать. В тот момент я считала Ника самым противным человеком на всей планете. Мне было всего двенадцать лет, и я должна была сделать выбор, который мог повлиять на все мое будущее. Я плакала, когда появилась дома. Мама спросила почему. Когда я ей все объяснила, она обняла меня и сказала только:
– Никогда не забывай людей, которые заставляли тебя плакать.
Моего отца это тоже здорово встряхнуло. Как будто его разбудили, резко толкнув. Неужели это он довел меня до нервного срыва? Неужели это он поставил все под угрозу? Именно такое впечатление у нас создалось после разговора с Ником. Юрий испугался, но знал, что Ник прав – необходимо было принимать решение.
И вот тут наши воспоминания о дальнейшем расходятся. Насколько я помню, решение, как сказал Ник, должна была принять я сама. Кто кроме меня мог знать, как я ощущаю себя при игре разными руками? Я проводила день за днем, обдумывая, принимая решение, а потом изменяя его. Это было одно из самых тяжелых решений, которые мне пришлось принять. Левша или правша? Правша или левша? Быть иль не быть? Папа с мамой приходили на корт и записывали мою игру с разных точек, пытаясь помочь мне обдумать решение со всех сторон. В конце концов я решила остаться с тем, что я уже знала, остаться такой, какая я есть и какой была всегда. Я правша. Если бы мне было семь, а не двенадцать лет, тогда, может быть, я сделала бы другой выбор. Но если я поменяю руки в возрасте двенадцати лет, то мне действительно придется начинать все сначала. Я потеряю все игровые сезоны, все годы работы и развития, все часы, проведенные с Юдкиным, Боллетьери, Секу и Робертом, все матчи, сыгранные под раскаленными лучами солнца. Да и силы в моей левой руке было недостаточно. Я ведь никогда ее не развивала. Это было особенно заметно, когда я подавала левую подачу. Я сделаю громадный шаг назад. И я сказала папе, Нику и Роберту:
– Я всегда была правшой. Ей я и останусь.
– Отличный выбор, – сказал Ник, – а теперь давай работать.
Но эти эксперименты с правой и левой руками, хотя я и не переключилась на левую полностью, повлияли на мою игру. Прежде всего, мой бэкхенд действительно стал лучше. В старые времена тренер привязывал правую руку молодого баскетболиста у него за спиной для того, чтобы разработать его левую. Нечто похожее произошло и со мной: все это время, что я играла как левша, помогло мне и улучшило мойбэкхенд. Как говорит Роберт, он стал моим оружием. Слева по линии – это мой любимый удар.
Папа же помнит, что решение принималось по-другому. (Каждый раз, когда мы начинаем говорить о прошлом, создается впечатление, что мы жили в разных мирах.) Он говорит, что решение принял он, а не я. Вы только подумайте!
– Как можно было позволить ребенку принимать такое серьезное решение? – говорит он с содроганием. Его действительно потряс Ник Боллетьери и то, что он сказал тогда у корта: "Вы должны принять решение. Иначе она будет середнячком, играя в обеих ипостасях, и ничего не добьется ни как левша, ни как правша". Но папа никак не мог решить. Переход в левши был похож на высадку на Луне – это могло изменить абсолютно все – но правша казалась логичным и правильным выбором. Если только взглянуть на то, чего я уже смогла добиться, будучи правшой. Поэтому отец колебался и откладывал решение.
– И чего же ты ждал? – поинтересовалась я.
– Того же, что и всегда, – ответил папа. – Знака судьбы.
Знак он, наконец, увидел в конце обеда в доме одного из друзей. Теннисных друзей. Юрий держал в одной руке тарелку с десертом, а в другой кружку с кофе. С этим он вошел в гостиную, поставил тарелку с кружкой на кофейный столик, уселся на диван и стал просматривать пачку теннисных журналов. Один из них он открыл наугад. Перед ним была страничка с гороскопами.
– Колонка гороскопов, – рассказал он мне. – И в ней было написано, черным по белому, клянусь тебе, Мария, это чистая правда, следующее: у первого номера в мире среди женщин будут инициалы М. и Ш., и она будет правшой.
Больше Юрий никогда не вспоминал о моей левой руке.
Глава девятая
Я стала играть в крупных турнирах по всему свету. Выступала я все еще как любитель, но была всего в нескольких шагах от того, чтобы превратиться в профессионала. В этих турнирах участвуют только лучшие молодые теннисисты мира. И только лучшие из них проходят через их сито. Это напоминает игольное ушко. Только небольшая группа проходила сквозь него в следующий этап. Такой переход для меня был критическим и не мог произойти в более неудобное время. Мне было четырнадцать, и одно из моих самых заветных желаний стало сбываться. Я стала расти. И расти. И расти. Казалось, что это случилось внезапно, в течение одной долгой летней ночи. Ложишься спать с одним телом, а просыпаешься с другим. Вытянутым. Длинным и неловким – восемь дюймов добавились как по мановению волшебной палочки. Я остановилась на шести футах и двух дюймах.
Но вы знаете эту поговорку насчет того, что хорошенького понемножку. В моем распоряжении неожиданно оказалось совсем новое тело, которое было долговязым, неуклюжим и мне не подчинялось. И оно все болело! От того, что все эти дюймы добавились за столь короткий промежуток времени, мои кости болели. И я неожиданно стала смотреть на всех сверху вниз. В первое время мне было сначала неловко и я сильно смущалась. Позже я начала любить свой рост, и сейчас смотрю на него как на дар судьбы. Мне нравится быть высокой. Может быть, поэтому я хожу на каблуках. Хотя еще и потому, что я люблю красивую обувь. И я не хочу, чтобы из-за своего роста я не могла бы носить то, что мне нравится. Если у вас проблемы с женщиной, которая возвышается над вами, то это ваши проблемы, а не мои. Но вначале все было не так просто. У меня было новое тело, и мне предстояло научиться управлять им. У меня нарушилась координация, и я потеряла контроль над своими конечностями. Я могла интенсивно тренироваться, но во время игр мое тело предавало меня, становилось неуправляемым. И это произошло как раз в тот момент, когда я стала получать персональные приглашения на крупные турниры профессионалов. Так как IMG спонсировала некоторые из этих турниров, у них всегда были эти приглашения, которые они раздавали своим клиентам. С таким приглашением я могла не играть в квалификационных раундах, а попадала сразу же в основную сетку. Так вот! Я оказалась на большой, большой сцене, но совершенно дезориентированная своим новым телом. У меня была конкретная цель, но я не знала, как ее достичь. Я чувствовала себя так, как будто мои руки и ноги, мои кисти и ступни оказались отключены от моего мозга.
Неизбежным результатом всего этого была серия обидных поражений, моя первая проигрышная полоса. Я проигрывала, и проигрывала везде. Я проигрывала перед несколькими зрителями и перед большой аудиторией. Я проигрывала днем, и я проигрывала по вечерам. Я проигрывала на грунтовых кортах и на харде. Я прекрасно себя чувствовала во время тренировок, но когда выходила на матч, то все разваливалось. Я помню, что проиграла так много соревнований подряд – одно за другим, одно за другим. Помню, как вся в слезах я проходила по холлам стадионов, по гостиничным коридорам. Как на меня смотрели другие девочки – в их взглядах было больше жалости, чем уважения; свою радость они прятали под маской сострадания, и смотрели сверху вниз на человека, которого когда-то боялись. И я все время думала: что же происходит? Мои родители тоже это заметили. До этого момента моя карьера была такой успешной, я постоянно поднималась в рейтингах каждой из возрастных групп и практически всегда выходила в финалы. И вот тебе на! Какая это была борьба. Они пытались помочь мне, но у человеческих сил тоже существует свой предел. В конце концов я должна была разобраться со всем этим сама. Многие многообещающие карьеры на этом заканчивались. И вы, возможно, не знаете имен этих людей и никогда не слышали их грустные истории. Но вас очень волнует, как бы ваше имя не было добавлено к этому списку. Это был настоящий кошмар, все было жутко запутано, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что все это, в конечном счете, пошло мне на пользу. Любой может быть хладнокровным и невозмутимым, когда он побеждает, когда все идет по плану. Но что вы делаете во время проигрышей? Это большой вопрос. И ответ на него – это то, что отличает настоящих профессионалов от героев всяких поучительных историй.
И действительно, проигрыши могут рассказать вам гораздо больше, чем победы. И о вашей игре, и о вас самих. Можете ли вы встать, когда вас сбивают с ног? Можете ли вы продолжать, когда ваша работа вдруг начинает казаться вам бессмысленной, когда вы играете ради самой игры, когда вы дергаетесь из-за того, что подводите всех и вся? Можете ли вы подниматься чаще, чем падать? Или вы сдаетесь? Это именно та упертость, о которой говорил Юдкин много лет назад. Никто не знает, как он среагирует на беду, пока беда не постучится к нему в двери.