Кое-что в "Эль-Конкистадоре" мне нравилось. Нравилась сдержанная атмосфера заведения. Это было не похоже на академию Боллетьери. На тебя не так давили, и игроки были послабее и не такие зацикленные на игре. Мне нравилась рутина, невысокие требования к игре, то, как вода после дождя лилась на дальние корты, что давало игрокам редкий шанс передохнуть и пять минут бездумно смотреть на солнце. Но больше всего мне нравилось, что папа был рядом, даже когда я его не видела. Он разогревал меня перед послеполуденными играми – мы обменивались ударами и одновременно разговаривали. Мы могли говорить о доме, или о теннисе, или о маме и о том, как будет здорово, когда она приедет к нам во Флориду. Если у меня появлялась проблема или не шла игра, если меня обижали или несправедливо поступали со мной, я могла побежать к нему, и он обязательно помогал.
Хотя в основном "Эль-Конкистадор" я ненавидела. Он казался мне второсортным и пообтрепавшимся. И мой отец был всегда рядом, а это значило, что я не могу побыть наедине с самой собой. Но самой большой моей проблемой был Секу. Мне казалось, что он использует меня для того, чтобы поставить на ноги свою еще не оперившуюся школу и ненавидит меня за это. Я работала как собака – днями напролет, каждый день, отбивая мяч и бегая по корту, и за все за это на меня орали. А потом, Секу был жадным. Если мы останавливались перекусить после турнира, он обязательно выставлял отцу счет за куриные наггетсы и спрайт.
Но я становилась все лучше и лучше, и у меня начала появляться уверенность на корте. Я узнавала новые стратегии, новые приемы и никогда не забывала, что каждое новое оружие нужно мне не для того, чтобы выиграть турнир, или попасть в первую сотню рейтинга, или заработать деньги. Все это нужно было для того, чтобы одолеть их всех.
Именно тогда я стала работать над подачей со своим отцом. Мне кажется, что за свою карьеру я подавала мяч двумя непохожими способами. Их можно и использовать для хронологии – подача № 1 и подача № 2. Почти для любого спортсмена это значит "до" и "после" травмы, которая все в нем изменила, из-за которой движения, бывшие инстинктивными, врожденными и естественными превратились во взрослые, сложные и благоприобретенные.
Моя подача похожа на удар хлыста. Прежде чем ударить, я завожу руку очень далеко назад, почти касаюсь ею спины. Никто никогда не видел такое подвижное и раскрепощенное плечо. Люди говорят, что у меня два плечевых сустава. Это превращает мое плечо в рогатку и сообщает ему дополнительную силу, но при этом давление на плечо усиливается – оно начинает напоминать давление на плечо питчера.
В те годы для меня большой проблемой был рост. Я была очень маленькой, иногда на целый фут ниже девочек, с которыми мне приходилось играть. И так продолжалось очень долго. Иногда люди спрашивали:
– А что это за светловолосая малявка носится по корту с ракеткой, которую она, наверное, стащила у своего папаши?
Мой рост сильно влиял на мою игру. Другие девочки вырастали, и мне становилось все сложнее и сложнее не отставать от них или собираться с силами, чтобы нанести победный удар. Это первый серьезный вызов для любого спортсмена: что будет, когда твое оружие, такое, как, например, скорость, будет нейтрализовано более крупным или быстрым соперником? Именно в этой ситуации многие люди бросают спорт, потому что их оружие больше не работает и то, что раньше было легко, теперь становится тяжело. Хотя это скорее новая возможность, еще один шанс победить. А пока приходилось просто ждать и надеяться, что скоро вырастешь.
Каждый вечер, пока отец читал книги по теннису, я висела на руках на металлической палке для вешалок в гардеробе. Висела столько, сколько могла выдержать. Потом я ходила по кругу, встряхивая руками и бормоча что-то в ожидании момента, когда восстановится кровообращение. Восстановившись, я глубоко вздыхала, хваталась за палку и вновь висла на ней. Я пыталась растянуть свое тело, стать немного выше. В нашей семье великанов не было. Я уже говорила, что мои мама и папа не низкие, но и не высокие. В папе пять футов одиннадцать дюймов, но это когда он стоит на толстой ортопедической стельке. В маме пять футов и семь дюймов. А я горжусь тем, что во мне шесть футов и два дюйма. Ведь для моей игры важны рост и физическая сила. Юрий считает, что я должна гордиться своим ростом, потому что это полностью моя заслуга. И добилась я этого, вися на палке в гардеробе. Он верит, что я заставила себя вырасти волевым усилием, что я росла, потому что это было необходимо для игры. А может быть, просто повезло или сыграл роль какой-нибудь рецессивный ген. Но вся штука в том, что перед тем как вырасти, я готовила себя к карьере невысокого игрока, приобретая и оттачивая некоторые навыки, которые оказались совершенно незаменимыми, когда я превратилась в одну из самых высоких спортсменок.
Секу использовал меня в качестве выставочного пони, живой рекламы того, что он может продемонстрировать на турнирах. Если я выигрывала, то это происходило благодаря школе Секу, а это значит, что я ни на минуту не прекращала играть – всю неделю в академии и каждый уик-энд на турнире. Сначала мы ездили по Флориде, потом по всему югу Америки – Секу, я и еще несколько игроков в грязном фургоне белого цвета. И вот здесь я завела себе несколько друзей. Я проводила время с детьми, а Юрий с родителями. Особенно он сблизился с мужчиной по имени Боб Кейн, который держал Юрия за профессионала, потому что его сын Стивен брал уроки в "Эль-Конкистадоре". На соревнованиях они всегда сидели вместе. Некоторые люди отца не любят. Они считают его слишком зацикленным и жестким. Однако другим он нравится. Он быстро находил общий язык с людьми. Человек он благожелательный, и не как теннисный родитель, а как просто человек. Это у него чисто русская черта, которая восходит к героям Толстого. Если вы ему понравились, он начинает принимать происходящее с вами близко к сердцу, и вы это чувствуете, поэтому отвечаете ему взаимностью. Именно это и произошло с Бобом Кейном.
На турнирах ты видишь в основном одни и те же лица. Человек сто имеют общую мечту. Кажется, что мир тенниса велик, но в действительности он крохотный. Всего несколько человек встречаются между собой снова и снова.
– А страшно было становиться профессионалом? – спрашивают иногда люди. Это просто смешно. Что же в действительно происходит, когда человек становится профессиональным теннисистом? Сейчас расскажу. Ты надеваешь форму выходишь на корт и играешь с теми же самыми девочками, с которыми играла раньше, только теперь вы профессионалы. Зрителей может быть чуть больше, судейские ставки могут быть чуть выше, на баннерах размещается реклама, но девочки те же самые, с которыми ты играешь с десятилетнего возраста. У Боллитьери я играла с Татьяной Головин, когда мне было восемь, а через одиннадцать лет я играла с ней в Открытом чемпионате США.
Я продолжала побеждать в турнирах. Сначала я была семилеткой, которая играет в возрастной группе "до 9 лет". Потом я была восьмилеткой, играющей в группе "до 10 лет". Я была маленькой и не очень быстрой, но у меня был сильный и очень точный удар, так что мой рейтинг постоянно рос. Когда мне исполнилось девять лет, я была одной из лучших в США в возрастной группе "до 12". И Боллетьери вновь обратил на меня внимание. По непонятной причине он выгнал нас, но как он мог забыть меня?
Я продолжала побеждать его лучших игроков.
Осенью 1995 года наши дела шли хорошо. Очень хорошо. Я освоилась в "Эль Конкистадоре", Юрий зарабатывал деньги, – мама все ближе приближалась к моменту получения визы, а я выигрывала.
И это означало, что что-то должно произойти – что-то нехорошее.
Однажды днем Секу пригласил моего отца в трейлер.
– Мне очень жаль, друг, но ты не можешь здесь больше работать.
Секу увольнял отца, но за что?
Секу объяснил, что присутствие отца в "Эль-Конкистадоре" мешало нормальной работе школы. Ведь помимо того, что он был моим отцом, Юрий должен был работать в качестве инструктора, и другие девочки мне завидовали. Он проводил больше времени со мной и, не скрывая, демонстрировал свою заинтересованность. Девочки пожаловались своим родителям, а родители пожаловались Секу. По крайней мере это то, что Секу объяснил моемо отцу.
А еще он выдвинул вторую причину для увольнения, которая, на мой взгляд, была ближе к истине. Секу было трудно контролировать меня, когда Юрий находился неподалеку. Правда, он употребил слово тренировать. Присутствие моего отца постоянно подрывало авторитет самого Секу. Когда Секу наезжал на меня, я обращалась к Юрию. И даже если у меня и не было желания принижать его авторитет, говорил Секу, то это все равно происходило. Даже если я ничего не говорила, это было видно по моим глазам. Пока Юрий был рядом, я принадлежала больше ему, чем Секу.
Глядя на все это с высоты моего сегодняшнего опыта, я понимаю, что все тогда вертелось вокруг вопроса влияния на меня. Я уже продемонстрировала свою ценность в качестве игрока. Я выигрывала турниры. Я взбиралась все выше в рейтингах. Любому, кто провел хоть немного времени на детских соревнованиях, было ясно, что очень скоро я перейду в профессионалы.
А после этого я начну зарабатывать деньги. Поэтому Секу необходимо было надежно привязать меня к себе именно сейчас, на этой ранней стадии, если в будущем он хотел быть членом моей команды и если он хотел получать свой процент с больших призовых. Для человека в его положении это значило втиснуться между игроком и его родителем. Секу сказал, что если я хочу остаться в "Эль-Конкистадоре", то отцу надо искать новое место работы.
И так как в школе отец больше работать не будет, Секу заявил, что нам надо будет платить, как и всем остальным. Каждое утро меня будут забирать и привозить в "Эль-Конкистадор", а вечером будут возвращать домой. Это же касалось и соревнований. Раз в месяц Юрию будут представлять счет, сумма которого будет определяться, исходя из того, сколько времени Секу и его сотрудники со мной работали. Это не лезло ни в какие ворота. Не зная, сколько нам придется заплатить, мы не могли ничего планировать и не знали, к чему готовиться. А хуже всего было то, что паспорт Юрия и его виза все еще были у Секу. Он постоянно находил все новые и новые причины, чтобы не возвращать эти документы. А пока они были у него, мы были в ловушке. Естественно, я не могу знать, о чем думал Секу в то время, но мне кажется, он пытался создать вокруг нас атмосферу неуверенности, в которой нам не на что было бы опереться. Как будто он ждал, когда Юрий окончательно созреет, чтобы приступить к сбору урожая.
Другими словами, Юрию надо было вновь искать работу. И чем скорее, тем лучше. Он потыкался в разные места, прежде чем обсудить проблему с нашей домовладелицей, русской женщиной, которая сдавала нам свою гостиную и часть кухни. Она напрямую была заинтересована в финансовой стабильности отца – первого числа каждого месяца мы платили ей 250 долларов США. В то время она встречалась с человеком, который был кем-то вроде строителя – здоровый мужик, владевший компанией по благоустройству территорий. Разъезжал он на лязгающем белом пикапе, забирая и развозя по домам своих работников, людей, которые удаляли сорняки, сажали траву и подстригали ее. Кроме этого они подкармливали удобрениями цветы на клумбах в парках загородных клубов. Моему отцу уже приходилось этим заниматься. Мужчина предложил отцу место в своей команде. Отец за него ухватился. Ему нужны были деньги, чтобы покупать мне обувь и теннисные ракетки и для того, чтобы обеспечить нам жилье и питание.
Начинать работу пришлось без всякой раскачки. Думаю, что отцу в то время было очень тяжело. Каждый день он вставал в 4 часа утра, одевался в темноте, готовил мне завтрак и оставлял на столе записку – всего несколько слов, вроде инструкции на день. В те же дни, когда ему приходилось уходить еще раньше, он вставал, готовил мне рис и ставил его под свою подушку, чтобы он не остыл – этот рис я ела, когда просыпалась. Другие члены команды, так же, как и Юрий, были иммигрантами, которые еле говорили по-английски. Только они были не из России, а из Мексики, Гондураса и Гватемалы, так что родным языком для них был испанский. Кроме того, они были гораздо моложе Юрия. Лет на десять или около того. Они были в лучшем физическом состоянии, и их колени и суставы не болели. Но встретили они моего отца дружелюбно и тепло, и даже полюбили его, так что он стал ждать утра, когда ему придется ехать с ними в прохладном утреннем воздухе Флориды. Он смеялся над их историями, рассказанными на ломаном английском, и рассказывал им свои собственные. Он научился ругаться по-испански и полюбил эту небольшую группу. Среди них он был единственным таинственным русским.
Большинство своего времени они работали на поле для гольфа в большом загородном клубе – этаком выпендрежном месте. Приезжая туда, они расходились в разные стороны. Юрий ходил по дорожкам и гринам, укрепляя дерн, заменяя его где надо, удаляя сорняки и все такое – я не большой специалист во всем этом – и делал все это еще до того, как всходило солнце. Все это должно было быть закончено до того, как первые игроки выходили на поле в районе 6 часов утра. Потом он продолжал работать весь оставшийся день, иногда с другими членами команды, иногда в одиночестве. Домой он возвращался в 5 часов вечера, как раз к тому времени, когда надо было готовить мне обед.
Этот период нашей жизни, который продолжался много месяцев, был очень странным. Папа каждое утро уходил из дома до того, как я просыпалась, возвращался каждый вечер чтобы накормить меня, а потом ложился на раскладную кушетку, где он проводил многие часы, читая книги о теннисе и делая выписки.
У него всегда были проблемы со спиной. Началось все еще в России, когда он работал на этих трубах. Иногда он забывал о ней на месяцы или даже годы, а потом, как гром среди ясного неба, боль возвращалась. Работа в команде, занимающейся ландшафтами, была, наверное, не самым лучшим вариантом для человека в его состоянии. Однажды, еще очень рано утром, когда он работал на грине в загородном клубе, у него выскочил позвоночник диск. Конечно, об этом легко написать: у него выскочил диск. Но я не могу понять, что он почувствовал в действительности. Он говорит, что это было мучительно – такой боли он не испытывал никогда в жизни. Казалось, что удары молний выжигали ему спину. Можно сказать, что боль сбила его на землю. И все, что он мог, это лежать на спине, гримасничая и негромко ругаясь. А вокруг стояла темнота, и он мок от росы и воды из спринклеров, которые не давали траве полностью высохнуть. Он не может сказать, сколько пролежал там. То теряя сознание, то вновь приходя в себя. Небо постепенно становилось все светлее. Потом он увидел деревья. Потом листья на этих деревьях. А потом небо стало голубым и началась жара. Наконец, его обнаружил один из игроков – он наткнулся на длинную фигуру, лежавшую поперек грина и стонавшую. Игрок подъехал к отцу на гольфмобиле. Он попытался заговорить с Юрием и поднять его, но отец только бормотал что-то по-русски и не мог пошевельнуться. Сначала игрок решил, что папа пьян. Вы только посмотрите, что там, на пятнадцатой лунке! Пьяный русский. Наверное, один из олигархов! Но наконец, он понял, что Юрий не пьян – просто ему очень больно и он просит о помощи. Мужчина позвал других людей из команды Юрия. Они встали вокруг него, пытаясь помочь.
Наконец, они подняли его с земли, положили в гольфмобиль и привезли в здание клуба, где он продолжил стонать, лежа на спине.
Один из его коллег позвонил боссу. Он сказал ему, что Юрий в очень плохом состоянии и ему необходимо в больницу. Мужчина хотел вызвать скорую, но босс сказал "нет" – скорая удовольствие дорогое. Он сказал, что сам приедет и отвезет Юрия в больницу. В результате он появился только в конце дня. Юрий лежал в этой задней комнате и стонал в течение многих часов.
Из больницы его выписали всего через несколько часов. Там ему дали флакон с болеутоляющими таблетками, порекомендовали упражнения по восстановлению и велели как можно больше лежать. Обо всем этом я узнала позже, когда Юрий позвонил из больницы. Наверное, было около 7 часов вечера. Один из работников рассказал мне потом, что все это время Юрий повторял только: Маша, Маша, мне надо домой, чтобы приготовить еду для Маши.
Две недели отец провел в постели. Состояние его было ужасным. Мы скрывали все это от мамы. Когда она звонила, мы притворялись, что все хорошо, прекрасно, отлично. А пока мне приходилось изо всех сил ухаживать за ним. Я покупала продукты, готовила еду, кормила его. Завтрак я готовила до того, как утром уехать в "Эль-Конкистадор", а сразу же после вечерней игры возвращалась домой. Мне казалось, что ему необходим бассейн. Что лучшего места для того, чтобы потренироваться, растянуться и выздороветь, ему не найти. И я стала ходить по улице, стучаться в двери домов и выяснять у тех, кто заговаривал со мной, нет ли у них бассейна и не можем ли мы им воспользоваться. Стратегия прямо скажем сумасшедшая, но в конце концов, мне удалось найти милую старую леди, которая согласилась пускать нас в свой бассейн несколько раз в неделю. Именно тогда Юрий стал, наконец, выздоравливать. После трех недель восстановления в этом бассейне он уже мог стоять, ходить, делать покупки в магазине и так далее, но я не верила, что он снова сможет заниматься физическим трудом.
А между тем деньги кончались. Можно было бы подумать, что хозяин команды, который, между прочим, встречался с нашей домовладелицей, оплатит Юрию вынужденный отпуск или возьмет на себя несколько счетов из больницы. В конце концов, отец получил травму, работая на этого человека. Но нет. Ничего. Ни за что. Мой отец даже думает, что в тот день, когда он получил травму, хозяин заплатил ему только за те два часа, когда он выдергивал сорняки, а не за те шесть часов, во время которых он лежал на земле и стонал. Очень скоро мы прекратили платить по счетам. Именно тогда домовладелица стала смотреть на нас новым, недружелюбным взглядом. Мы перестали быть арендаторами и превратились в проблему. Однажды она привела незнакомца, которому показала наше жилье, правда молча. Спустя несколько дней она напомнила Юрию об арендной плате.
– Если вы не в состоянии платить, вам с Марией придется съехать, – сказала она. – У меня есть другой арендатор, который готов въехать на ваше место.
– И вы что, выбросите восьмилетнюю девочку на улицу? – спросил Юрий.
– Это ваша проблема, а не моя, – ответила домовладелица.
Естественно, именно в этот момент и Секу решил вручить нам свой счет. Наверное, он знал, что мы не сможем его оплатить. Он вообще следил за тем, что с нами происходит. Таким образом он мог увеличить давление и усилить наше чувство неуверенности в завтрашнем дне. Другими словами, наступило время сбора урожая.
Юрий взял себя в руки и отправился на встречу с Секу, который держал в руках наш счет.