Существующие в реальности или мнимые заговоры заставляли Елизавету принимать меры для обеспечения собственной безопасности. Как и ее предшественники, принц и принцесса Брауншвейгские, императрица никогда не ночевала в одной и той же комнате. Ее кровать вечно передвигали по дворцовым помещениям. Выезжала и приезжала в свои дворцы она также всегда в разные часы и пользовалась разными подъездами. В спальне императрицы постоянно дежурил верный лакей Чулков, обладавший чутким сном и просыпавшийся от каждого звука и даже малейшего шороха. Эта природная способность, а также умение не видеть и не слышать того, что не полагалось, принесли ему высокие придворные чины камергера и генерала и несметные богатства. Чулков оставался в спальне Елизаветы даже тогда, когда она проводила там время со своим морганатическим мужем Разумовским или с кем-то из очередных любовников.
В чем опальный Иван Лопухин был прав, так это в том, что Елизавета Петровна была женщина простая. Это качество и привлекало к ней людей разных сословий. Императрица любила много и вкусно поесть. Из блюд предпочитала национальные кушанья: жирные щи, кашу, буженину, блины с разными добавками. При этом спиртное она употребляла умеренно, в основном легкое венгерское вино и пиво. При необходимости императрица и сама не гнушалась приготовлением пищи, шла на кухню и стряпала свои любимые угощения на всю гостившую у нее компанию. Тяжелым временем для Елизаветы были многочисленные православные посты. Она терпеть не могла рыбу – обычное постное блюдо, и в пост питалась квасом и вареньем, что нарушало ее пищеварение. Придворные доктора ужасались, какой ущерб здоровью царицы приносит такое воздержание от скоромной пищи.
Как и Петр I, Елизавета любила быструю езду. Императрица доезжала до Москвы за одни сутки, загоняя лошадей и не боясь жуткой тряски экипажа, сопровождавшей их бешеную скачку. Словно ветер, носилась она верхом на горячих скакунах на охоте. От придворных требовала скорых действий и не терпела медлительности, за неповоротливость и нерасторопность била горничных. В гневе ругалась как извозчик и была знатоком площадной брани. Как простая русская барыня, императрица любила, чтобы в минуты отдыха особо приближенные фрейлины чесали ей пятки. Среди любимых Елизаветой "чесальщиц" были графиня Шувалова, сестра одного из ее фаворитов, и жена канцлера, графиня Воронцова. Эти дамы благодаря близости к государыне могли способствовать карьерам своих родственников и знакомых.
Императрица не упускала случая напомнить, что старается продолжить дело своего отца Петра Великого, но надежды некоторых горячих голов на развитие бурной реформаторской деятельности в ее царствование не оправдались. Зато Елизавете удавалось найти своеобразный баланс между ориентаций на Запад и старинными русскими традициями. При ней в Петербурге в большом количестве стали появляться европейские ученые, высококвалифицированные инженеры, музыканты, художники и военные профессионалы, внесшие большой вклад в европеизацию русской культуры. Вместе с тем Елизавета была необыкновенно набожной. Она постоянно заботилась о повышении престижа православной церкви и щедро жертвовала на храмы и монастыри. Епископы и архимандриты крупнейших монастырей в елизаветинское время, не стесняясь, стали носить рясы из дорогих тканей, шелковые чулки, кресты и панагии из ценных металлов с бриллиантами и морским жемчугом. Елизавета любила Москву и окружающие ее святые места. Она часто бывала в старой столице, а оттуда ездила в Александровскую слободу, в Успенский монастырь, в который в былые времена нередко постригались представительницы семьи Романовых, и там тщательно выполняла все уставные обряды. Как рядовая богомолка, в июле 1749 года императрица совершила пешее паломничество в Троице-Сергиев монастырь, преодолевая в день по пять верст. Этой обители она особенно благоволила, и при ней монастырская ризница пополнилась новыми роскошными богослужебными вещами.
Но больше всего императрица Елизавета Петровна любила придворные развлечения. Им был подчинен весь ее жизненный распорядок. Императрица вставала после полудня, долго одевалась и причесывалась, обычно болтая в это время с придворными и своими лейб-медиками о всяких пустяках и успевая между делом принимать важные решения. Обедать она садилась около шести часов вечера, а ужинала в третьем часу ночи. Почти каждую ночь во дворце шумел бал или маскарад. Спать государыня отправлялась уже утром, когда вставало солнце.
Двор императрицы утопал в роскоши. Она содержала огромное количество придворных и прислуги. Огромные деньги тратились на украшение столичных и загородных дворцов. Елизавета любила всякие диковинки и не жалела на них денег. В Царском Селе угощения подавались на специальном "волшебном" столе, поднимавшемся из кухни в обеденную залу. Там же были устроены и диваны-подъемники для гостей, на прудах плавали самодвижущиеся лодки, а в каретных сараях стояли самодвижущиеся экипажи. Мебель, украшения интерьеров, посуда – все было дорогое и иноземное. Одна только личная чайная чашка императрицы стоила около восьми тысяч рублей. Обожала Елизавета и дорогие подарки, чем часто пользовались желающие получить царскую милость. В благодарность за отмену таможенных сборов купцы, торговавшие с заграницей, преподнесли царице 10 тысяч золотых червонных, 50 тысяч рублей серебром, разложенных пирамидами на специальных серебряных блюдах, и уникальный алмаз весом свыше 56 каратов и стоимостью 53 тысячи тогдашних рублей на золотой тарелке изящной ювелирной работы.
Обманчивость и ненадежность роскоши елизаветинского двора прекрасно показал В. О. Ключевский. В своих "Исторических портретах" он писал:
"Вступив на престол, она (Елизавета. – Л. С.) хотела осуществить свои девические мечты в волшебную действительность; нескончаемой вереницей потянулись спектакли, увеселительные поездки, куртаги, балы, маскарады, поражавшие ослепительным, блеском и роскошью до тошноты:. Порой весь двор превращался в театральное фойе: изо дня в день говорили только о французской комедии, об итальянской комической опере и ее содержателе Локателли, об интермеццах и т. п. Но жилые комнаты, куда дворцовые обитатели уходили из пышных зал, поражали теснотой, убожеством обстановки, неряшеством: двери не затворялись, в окна дуло; вода текла по стенным обшивкам, комнаты были чрезвычайно сыры; у великой княгини Екатерины в спальне в печи зияли огромные щели; близ этой спальни в небольшой каморе теснилось 17 человек прислуги; меблировка была так скудна, что зеркала, постели, столы, стулья по надобности перевозили из дворца во дворец, даже из Петербурга в Москву, ломали, били и в таком виде расставляли по временным местам. Елизавета жила и царствовала в золоченой нищете".
Это странноватое сочетание блеска и нищеты было присуще и другим сторонам образа жизни императрицы Елизаветы Петровны.
Елизавета Петровна была хороша собой и умела подчеркнуть свои природные достоинства подходящим нарядом и прической. Хотя она уже в молодости отличалась полнотой, высокий рост и гармоничные пропорции тела позволяли ей носить самую разную одежду. Она одинаково хорошо выглядела в женственном платье с пышной юбкой и лифом, открывающим пышные плечи, и в мужском костюме, в который любила облачаться на охоту или маскарад. Во время коронационных торжеств в Москве тридцатидвухлетняя Елизавета каждый день появлялась в костюмах разных стран и народов. Такой "театр моды" доставлял ей истинное наслаждение. Ее будущая невестка Екатерина (позже императрица Екатерина II) так описывала впечатление, которое произвела на нее встреча с Елизаветой:
"Поистине нельзя было тогда видеть в первый раз и не поразиться ее красотой и величественной осанкой. Это была женщина высокого роста, хотя полная, но ничуть от этого не терявшая и не испытывавшая ни малейшего стеснения во всех своих движениях; голова была также очень красивая… Хотелось бы все смотреть, не сводя с нее глаз, и только с сожалением их можно было оторвать от нее, так как не находилось никакого предмета, который бы с ней сравнился".
Императрица обожала танцевать. Любимым танцем Елизаветы был менуэт, и никто не мог сравниться с ней в его исполнении. Современники поражались, как легко двигалась в менуэте эта полная женщина, которой в обычное время даже ходить было непросто. В танце она сбрасывала груз прожитых лет и пережитых невзгод и снова превращалась в веселую и беззаботную царевну Лизетку, лихо отплясывающую на балу со своим отцом Петром Великим, так любившим кружить по дворцовой зале со своей "четвертной душечкой".
А вот как описывал Елизавету еще один ее современник, фельдмаршал граф Миних:
"Императрица Елизавета была одарена от природы самыми высокими качествами, как внешними, так и душевными. Еще в самой нежной юности, а именно в двенадцатилетнем возрасте, когда я имел честь ее увидеть, она уже была, несмотря на излишнюю дородность, прекрасно сложена, очень хороша собой и полна здоровья и живости. Она ходила так проворно, что все, особенно дамы, с трудом могли поспевать за ней; она смело ездила верхом и не боялась воды".
С внешностью и одеждой были связаны и главные, выражаясь современным языком, "комплексы" Елизаветы. Она привыкла переодеваться по два-три раза в сутки и почти никогда не надевала одно и то же платье дважды. Поэтому размеры ее гардероба до сих пор поражают воображение. Только во время московского пожара 1753 года погибло 4 тысячи платьев императрицы, хранившихся в старой столице после ее неоднократных приездов туда. Согласно описи, составленной после ее смерти, в петербургских дворцах находилось еще около 15 тысяч платьев и два сундука с шелковыми чулками. Учитывая, что часть одежды раздавалась придворным и прислуге, трудно даже вообразить, сколько труда было затрачено императорскими портными за 20 лет царствования
Елизаветы, чтобы изготовить такую кучу нарядов. В то же время императрица всегда демонстрировала отменный вкус и никогда не позволяла себе роскошь в неуместных для этого ситуациях. В домашней обстановке она надевала простую белую кофту из тафты и юбку из серого гризета (разновидности шелковой ткани). Также просто и удобно Елизавета одевалась, отправляясь в дорогу или в свои дворцовые села. Императрица нередко журила придворных дам, покупавших себе наряды, которые были им явно не по карману, и залезавших для этого в долги.
В стремлении быть самой красивой и модно одетой Елизавета Петровна нередко проявляла жестокость, не свойственную ей в других случаях. Французский посланник Ж.-Л. Фавье писал, что императрица имела обыкновение зачесывать назад свои роскошные волосы и скреплять прическу розовыми лентами с развевающимися концами и бриллиантами. Фавье отмечает, что этот убор заменял Елизавете царский венец или диадему, и она зорко следила за тем, чтобы никто из придворных дам не смел носить на голове нечто подобное. Когда ее дальняя родственница, жена обер-гофмейстера Нарышкина явилась при дворе с лентами в волосах, императрица лично выстригла ножницами все украшения из ее прически. В другой раз она так же поступила с графиней Лопухиной, которая посмела прикрепить к своей голове розу – любимый цветок Елизаветы, нередко украшавший волосы императрицы. Елизавета Петровна безжалостно, раня ножницами кожу, стригла волосы своих фрейлин, если их прически казались ей слишком красивыми и изящными. Блистать на придворных балах и изумлять всех новыми модными туалетами и замысловатыми украшениями могла только она, императрица Елизавета. Когда с ней случилась неожиданная неприятность (после одного из балов придворный куафер не смог разобрать чрезмерно пересыпанную пудрой и слипшуюся от парикмахерских снадобий прическу Елизаветы), она постриглась наголо сама и заставила постричься всех своих фрейлин. Пока волосы императрицы вновь не отросли, всем дамам при дворе было приказано носить парики.
В то же время невестка Елизаветы, будущая императрица Екатерина II, в своих "Записках" неоднократно упоминает о том, что когда одна из придворных фрейлин выходила замуж, государыня сама убирала ей прическу бриллиантами из личной коллекции, не скупясь на украшения. Однажды императрица заболела и не могла оказать такую честь невесте – придворной даме. Тогда она приказала сделать это за нее Екатерине.
Как модная женщина Елизавета Петровна не могла не следовать легкомысленному стилю жизни XVIII столетия, одним из элементов которого была постоянная смена кавалеров и сердечных привязанностей. Елизавета умела соблазнять и очаровывать, да и кто из мужчин-придворных посмел бы отказать императрице в своем внимании! Она постоянно содержала целый штат молоденьких красавцев-пажей, которые оказывали своей государыне не только секретарские услуги. Царица, в свою очередь, была к ним милостива и не жалела для них кушаний и вин, дарила наряды, золотые перстни и табакерки.
Некоторые из фаворитов Елизаветы Петровны играли значительную роль в истории России. Об Алексее Григорьевиче Разумовском, предполагаемом морганатическом супруге Елизаветы, мы уже упоминали. Особым расположением Елизаветы пользовались и двоюродные братья Петр Иванович и Иван Иванович Шуваловы. Петр Иванович – давний приятель императрицы, еще с тех времен, когда она была царевной, фактически был руководителем ее правительства. Молодой красавец Иван Иванович славился своим умом, любовью к наукам и изысканным вкусом. Свое положение фаворита императрицы он использовал не только и не столько для собственной выгоды, сколько на благо своей страны.
Иван Шувалов был одним из главных инициаторов создания Московского университета и Академии художеств в Петербурге. Без высочайшего покровительства эти проекты вряд ли удалось бы осуществить. Среди фаворитов Елизаветы значился и видный полководец того времени генерал-фельдмаршал граф Александр Борисович Бутурлин.
Фавориты дарили императрице Елизавете свою любовь, молодость, красоту, с ними она чувствовала себя красивой и желанной женщиной, но они не могли дать ей чувства семьи. Напомним, что Елизавета Петровна сама добровольно отказалась от идеи заключить брак, хотя список претендентов на ее руку, один за другим появлявшихся в течение ее жизни, довольно длинен и представителен; в нем – имена отпрысков королевских и герцогских домов всей Европы: прусский принц Карл Август, английский принц Георг, герцог Карл Бранденбург-Берейтский, испанский инфант дон Карлос, португальский инфант дон Мануэль, граф Маврикий Саксонский, герцог Эрнст-Людвиг Брауншвейгский, герцог Фердинанд Курляндский, персидский шах Надир. Но радостям и печалям супружества Елизавета предпочла императорский престол. К нему она стремилась, ради него отвергала женихов. Были ли у нее дети, доподлинно неизвестно. Ходили слухи, что Елизавета Петровна родила дочь от Алексея Разумовского. Впоследствии на эту роль претендовала некая княжна Тараканова – одна из таинственных и трагических фигур семейной истории дома Романовых. Некоторые источники дочерью Елизаветы называют инокиню Досифею, содержавшуюся в одном из провинциальных монастырей. Но так или иначе, ни одна из этих несчастных девиц не была официально признана царевной и не могла претендовать на трон после смерти императрицы.
Елизавета сумела вернуть престол ветви Петра Великого, но теперь она должна была решить задачу, всегда вызывавшую трудности в доме Романовых, – обеспечить преемственность власти внутри семьи. Мы уже писали о том, что наследником она объявила племянника – Карла Петра Ульриха, принявшего православие под именем Петра Федоровича. Теперь необходимо было заключить для него выгодный династический брак и позаботиться о рождении в этом браке сыновей.
В 1743 году императрица и ее окружение были заняты поиском невесты для наследника. Их вынуждали торопиться один за другим обнаруживавшиеся заговоры в пользу возвращения на престол императора Ивана Антоновича. Необходимо было срочно продолжить династию по линии Петра Великого и закрепить ее права на власть. Канцлер Алексей Петрович Бестужев предлагал в невесты великому князю саксонскую принцессу Марианну, дочь польского короля Августа III. Этот брак соответствовал его дипломатическим интересам, направленным на создание союза морских держав России, Австрии и Саксонии против усиления Франции и Пруссии. Но противники Бестужева из числа близких к Елизавете придворных и дипломатов быстро нашли альтернативную кандидатуру – принцессу Софию Августу Фредерику, дочь принца Ангальт-Цербстско-го, вассала прусского короля, и Елизаветы Голштинской, сестры епископа Любского, когда-то избранного королем Швеции. Никого не смущало, что принцесса София находится в родстве с великим князем Петром Федоровичем. Елизавете Петровне, наоборот, импонировало то, что принцесса Цербстская приходится племянницей ее покойному жениху, епископу Любскому. В Европе брак между кузенами всегда считался нормой, а русские подданные будущей великокняжеской четы плохо разбирались в семейных связях немецких герцогов.
Обе невесты были заочно представлены Елизавете. Придворным удалось убедить императрицу, что католичку Марианну, происходящую из сильного королевского дома, не удастся воспитать так, как ей того хотелось бы, и уж тем более полностью подчинить своему влиянию. А вот протестантку Софию легко будет обратить в православную веру. Кроме того, скромное происхождение принцессы и стесненность в материальных средствах сразу же обеспечат ее полную зависимость от воли и желаний императрицы. Елизавета распорядилась пригласить Софию и ее мать в Россию. Отцу, находившемуся на прусской службе, в посещении страны было отказано. Учитывая крайнюю бедность Ангальт-Цербстского дома, будущей невесте был отправлен вексель на 10 тысяч рублей на проезд и покупку приличных платьев. Гофмаршал великого князя О. Ф. Брюммер, которому было поручено вести переговоры с невестой, лично заинтересованный в этом деле, писал Софии, чтобы до отъезда она встретилась с прусским королем и переговорила с ним об условиях этого брака. В другом письме он торопит принцессу с приездом, пока настроения двора не изменились. На территории России принцессу Софию с матерью должен был встретить камергер Нарышкин и лично доставить их в Москву к императрице. Брюммер предупреждал принцессу, что великий князь ничего не знает о предстоящем браке, и чтобы она не вздумала с ним встречаться, пока не увидится с Елизаветой Петровной. Он учил Софию быть с императрицей учтивой и любезной, говорить ей комплименты и демонстрировать почтение.
Поездка принцессы в Россию происходила в великой тайне. О сватовстве знали только несколько человек. Король Пруссии Фридрих Великий так писал об этом деле:
"В России Мардефельд (прусский посланник. – Л. С.) умел так хорошо скрыть пружины, которые он приводил в действие, от канцлера Бестужева, что принцесса Цербстская приехала в Петербург к великому удивлению Европы и была принята в Москве императрицею с явными знаками удовольствия и дружбы".
Принцесса София с матерью прибыли в Петербург 3 февраля 1744 года, но здесь они задерживаться не стали и 9 февраля были уже в Москве. Здесь София была представлена императрице Елизавете и горячо благодарила ее за приглашение и все оказанные благодеяния, как учил Брюммер. Елизавета Петровна в ответ ласково улыбнулась молоденькой пятнадцатилетней принцессе и произнесла в ответ: "Я сделала малость в сравнении с тем, что бы хотела сделать для моей семьи; моя кровь мне не дороже вашей". Потом императрица неожиданно прервала разговор и быстро вышла в другую комнату. Позже придворные дамы объяснили принцессе, что Елизавета была растрогана сходством Софии с ее умершим дядей – епископом Любским, своим несостоявшимся женихом, и не могла сдержать слез.