О записке по поводу шляпки, которую Пушкин не показал жене, чтобы ее не волновать, Александра Николаевна писала брату: "…Вообрази, какую штуку сыграла с нами мать. Эта несчастная шляпка, которую мы для нее заказали, помнишь? Так вот, она нашла ее слишком светлой и вернула нам с запиской к Таше полной ярости. Но мы ничего не потеряли, так как Тетушка у нас ее купила; так что мать и не подозревает, что она еще оказала нам услугу. Но какое своенравие". Надо полагать, что Екатерина Ивановна купила шляпку, чтобы выручить племянниц: шляпки тогда стоили дорого.
Дмитрий Николаевич так и не приехал на крестины. Возможно, его задержали дела, а может быть, он не захотел тратиться на дорогу и подарок роженице. Александра Николаевна "намекала" на это в письме от 20 мая: "Приезжай же поскорее, тебя ждут на крестины, поторопись, не заставляй себя ждать. Как богатый наследник, привези нам все сокровища, которые у тебя будут: я думаю, ты там найдешь хорошенькие вещички". Восприемниками Гриши Пушкина были В. А. Жуковский и Е. И. Загряжская.
По случаю рождения внука Наталья Ивановна послала дочери подарок. Пушкин писал теще:
"Милостивая государыня матушка Наталья Ивановна. Искренно благодарю Вас за подарок, который изволили Вы пожаловать моему новорожденному и который пришел очень к стати. Мы ждали Дмитрия Николаевича на крестины, но не дождались. Он пишет, что дела задержали его, и что его предположения касательно графини N. не исполнились. Кажется, он не в отчаянии. Жену я, по Вашему препоручению, поцаловал как можно нежнее; она цалует Ваши ручки и сбирается к Вам писать…" (14 июля 1835 года. Петербург).
Полагаем, что мать прислала Наталье Николаевне 1000 рублей, как и при рождении первого сына. Обратим внимание, что Наталья Ивановна, очевидно, поздравила Пушкина отдельным письмом, поскольку он выполняет ее поручение.
В июне, когда Наталья Николаевна поправилась после родов, все переехали на дачу на Черной речке. Сестры настойчиво просят Дмитрия Николаевича прислать им четырех верховых лошадей, одну для Пушкина.
"Пушкин ради Христа просит нет ли для него какой-нибудь клячи, он не претендует на что-либо хорошее, лишь бы пристойная была; как приятель он надеется на Вас", – пишет брату Александра Николаевна.
Верховые прогулки были любимым развлечением поэта и в Михайловском, и в Болдине. Очевидно, ездил он также и на даче – и один, и с женой, и со свояченицами. Что касается сестер, то они, конечно, хотели блеснуть в дачном обществе своим великолепным умением ездить верхом. "Мы здесь слывем превосходными наездницами, – писала позднее Екатерина Николаевна, – словом, когда мы проезжаем верхами, со всех сторон и на всех языках какие только можно себе представить все восторгаются прекрасными амазонками". "…Наши таланты в искусстве верховой езды наделали много шуму, что нас очень смущает…"
Совсем другого рода заботы у жены Пушкина.
(Начало лета 1835 г. Петербург)
"Я только что узнала, дорогой Дмитрий, что Нейгарт заменил в Москве князя Хилкова. Ты в таких хороших отношениях с княгиней Черкасской, что тебе стоит только сказать ей слово, чтобы она попросила генерала обратить внимание на Сережу, и этим путем можно было бы перевести брата в один из полков, стоящих в Москве. Посмотри, нельзя ли это сделать, и постарайся вытянуть Сережу из трясины, в которой он увязнул. На бедного мальчика тяжело смотреть, он даже потерял свою обычную жизнерадостность. Дела его плохи, денег нет; что такое 250 рублей в месяц для офицера, который должен как никак содержать лошадей и прислугу. Буквально, он питается только черным хлебом и… отказывает себе во всем и еще делает долги. С отчаяния он хочет даже оставить службу, а мать, которой он сообщил о своем намерении, вот что ему ответила: "Ну конечно, Сережа, если твое здоровье этого требует, так и сделай". Теперь, скажи мне, что он будет делать без службы? Молодой человек совсем погибнет, а он так много обещает и мог бы когда-нибудь стать чем-то. Ради бога, вытащи его из Новгорода. Будь он в Москве, квартира и содержание ничего не будут ему стоить, он сможет жить в нашем доме, там же питаться и содержать своих людей; тогда денег, которые дает мать ему, хватит, иначе, клянусь тебе, этот бедный мальчик погибнет совершенно.
Нынче весной он приезжал ко мне ненадолго, и что же, я совсем не узнала некогда такого веселого и беззаботного юношу. У него приступы меланхолии, как у брата Ивана, и полное разочарование в службе. Ради бога, спаси его, я не могу думать о моем несчастном брате спокойно. Эти проклятые деньги, деньги, деньги и всегда деньги, без них никогда ничего нельзя достигнуть.
Прощай, дорогой Дмитрий, я тебя нежно целую и искренне люблю. От всей души желаю, чтобы твои дела шли хорошо, благосостояние стольких людей зависит от этого. Я ничего не передаю господину Жану, который не называет меня иначе как г-жа Пушкина в своем письме к сестре Саше, и который только в конце письма вспоминает, что у него есть сестра Катя и передает ей привет, а свою сестру Ташу не удастаивает ни единым словом. Следственно он не будет удивлен, что я не осмеливаюсь напомнить ему о себе из опасения быть навязчивой. Что касается тебя, дорогой Дмитрий, ты никогда не переставал свидетельствовать мне свою дружбу; пользуюсь случаем, чтобы выразить тебе свою признательность. Крепко-крепко целую тебя".
К сожалению, у нас мало сведений о Сергее Николаевиче Гончарове. Сохранившиеся его письма к брату свидетельствуют о его материальных затруднениях и полны просьб о помощи. Это был любимый брат Натальи Николаевны. Очень тепло относился к Сергею Николаевичу и Пушкин:
"…Я рад, что Сергей Ник. будет с тобой, он очень мил и тебе не надоест" (12 сентября 1833 года).
"…У меня отгадай кто теперь остановился? Сергей Ник., который приехал было в Ц. С. к брату, но с ним побранился и принужден был бежать со всем багажем. Я очень ему рад. Шашки возобновились" (3 июня 1834 года).
"…Serge еще у меня, вчера явился ко мне в офицерском мундире, и молодец" (30 июня 1834 года).
В характере младшего Гончарова, нам кажется, много общего с Натальей Николаевной – это был веселый и добрый молодой человек, и именно поэтому его любил Пушкин. Он часто и подолгу живал у Пушкиных.
"…Вот уже более двух недель, как я поселился у Таши, мне здесь очень хорошо. Комната, правда, немножко маловата, но так как я и сам невелик, то мне достаточно" (30 сентября 1832 года).
Хлопоты Натальи Николаевны в конце концов увенчались успехом: Сергей Николаевич был переведен в Москву. А у Ивана Николаевича, видимо, был нелегкий характер. То он "побранился" с Сергеем, то какое-то недоразумение возникло с сестрой Ташей. Однако добрая душа Наталья Николаевна сейчас же откликнулась, как только Иван Николаевич сделал шаг к примирению.
В 1835-1836 годах дела семьи Гончаровых еще больше ухудшилась. В свое время дед Афанасий Николаевич, не желая заниматься управлением полотняных и бумажных фабрик, еще в 1804 году сдал их в аренду калужскому купцу Усачеву. Но через 15 лет Усачев стал неаккуратно выплачивать договоренную сумму и вскоре оказался должным Гончарову свыше 100 тысяч рублей. Так начался нескончаемый судебный процесс, который еще более расстроил денежные дела Гончаровых. В письмах сестер мы постоянно встречаем упоминания об этом "проклятом усачевском деле".
Одновременно с этим у Гончаровых была тяжба и с калужским духовенством, на землях которого с разрешения Петра I в свое время были построены полотняные заводы. Молодой, неопытный в делах и, по-видимому, недостаточно инициативный Дмитрий Николаевич, получив "в наследство" полуторамиллионный долг и все эти бесконечные и дорогостоящие процессы, делает много неправильных шагов. Наталья Ивановна не преминула однажды "подпустить шпильку" своему старшему сыну: "Если бы Афанасий Абрамович был так любезен и явился бы к тебе во сне, чтобы наставить тебя как надо управлять, ты, я полагаю, не был бы этим огорчен".
Письма Натальи Николаевны за эти годы рисуют нам облик жены поэта с новой, неизвестной стороны. Мы имеем в виду ее участие в издательских делах мужа и хлопотах Гончаровых, особенно по усачевскому процессу. И в том и в другом случае она проявляла поистине удивительные энергию и настойчивость. "Что касается процесса, я сделала все возможное", – пишет Наталья Николаевна брату 1 октября 1835 года. Пушкина не было в то время в Петербурге, и, вероятно, посоветовавшись с Н. К. Загряжской и тетушкой Екатериной Ивановной, Наталья Николаевна начинает энергично действовать сама. Она снимает копии с нужных документов, посылает их знаменитому петербургскому адвокату Лерху, приглашает его к себе для переговоров, обращается за советом к сенатору Бутурлину, добивается через Н. К. Загряжскую свидания с статс-секретарем Государственного совета Логиновым и даже пытается подать прошение от своего имени самому императору! В хлопотах по делу Усачева она не останавливается и перед подкупом нужного чиновника. В этом нет ничего удивительного: без взяток в те времена ничего не делалось. Но надо сказать, однако, что во всех этих гончаровских процессах Наталья Николаевна руководствовалась не столько своими интересами (она получала значительно меньше всех остальных), сколько желанием помочь семье.
Наталья Кирилловна Загряжская (1747-1837) – фрейлина Екатерины II, дочь генерал-фельдмаршала К. Г. Разумовского. Художник П. Ф. Соколов, 1821 г.
Кстати, напомним читателю, что в 1833 году Наталья Николаевна принимала участие и в попытке Пушкина продать бронзовую статую Екатерины II, которую дед "подарил" молодым вместо приданого… Она подает прошение министру императорского двора П. М. Волконскому.
"Князь!
Я намериваюсь продать императорскому двору бронзовую статую, которая, как мне говорили, обошлась моему деду в сто тысяч рублей, и за которую я хотела получить 25000. Академики, которые были посланы осмотреть, сказали, что она стоит этой суммы. Но не получая более никаких об этом известий, я беру на себя смелость, князь, прибегнуть к Вашей снисходительности. Хотят ли еще приобрести эту статую или сумма, которую назначил за нее мой муж, кажется слишком большой. В этом последнем случае нельзя ли по крайней мере, оплатить нам материальную стоимость статуи, т. е. стоимость бронзы, и заплатить остальные, когда и сколько Вам будет угодно.
Благоволите принять, князь, уверения в лучших чувствах преданной Вам
Натальи Пушкиной.
Суббота 18 февраля 1833".
Адрес на конверте был написан рукою Пушкина.
Письмом от 25 февраля 1833 года на имя Н. Н. Пушкиной Волконский ответил, что в настоящее время императорский двор не располагает столь значительной суммой.
Принимал участие во всех делах Гончаровых и Пушкин. Он был знаком с министром юстиции Д. В. Дашковым, с министром внутренних дел Д. Н. Блудновым, а также с крупным чиновником Ф. Ф. Вигелем. Через них он старался оказать содействие Дмитрию Николаевичу.
Но самое же важное для нас в письмах Натальи Николаевны – все, что связано с Пушкиным.
В 1835 году Пушкин и Плетнев задумали издать альманах. В письмах от 18 августа и 1 октября Наталья Николаевна не только от имени Пушкина, но и от своего просит Дмитрия Николаевича изготовить для него бумагу.
Нам удалось разыскать в архиве Гончаровых документы, из которых видно, что бумага была отгружена сравнительно срочно: 42 стопы – 26 октября и 12 декабря еще 45, а всего 87 стоп. В следующем году, 28 апреля, она опять пишет брату о бумаге, передавая просьбу мужа поставлять ее в счет содержания, которое Дмитрий Николаевич выплачивал сестрам. Вероятно, инициатива расчета за бумагу исходила от Натальи Николаевны и была ею согласована с сестрами. И по письмам Пушкина мы можем проследить, что во время своего отсутствия он нередко давал жене поручения по издательским и иным делам.
"Мой ангел, одно слово, – начинает письмо Пушкин 11 октября 1833 года (мы уже упоминали его), – съезди к Плетневу и попроси его, чтоб он к моему приезду велел переписать из Собрания законов (годы 1774, 1775 и 1773) все указы, относящиеся к Пугачеву. Не забудь… Я пишу, я в хлопотах, никого не вижу – и привезу тебе пропасть всякой всячины. Надеюсь, что Смирдин окуратен. На днях пришлю ему стихов".
"…При сем пакет к Плетневу, для Современника; коли ценсор Крылов не пропустит, отдать в Комитет, и ради бога, напечатать во 2 №" (6 мая 1836 года).
"…Благодарю и Одоевского за его типографические хлопоты. Скажи ему чтоб он печатал как вздумает – порядок ничего не значит. Что записки Дуровой? пропущены ли Цензурою? они мне необходимы – без них я пропал. Ты пишешь о статье Гольцовской. Что такое? Кольцовской или Гоголевской? – Гоголя печатать, а Кольцова рассмотреть. Впрочем, это не важно" (11 мая 1836 года).
Но вернемся к письмам Натальи Николаевны.
(15-17 августа 1835 г. Черная речка)
"Дорогой Дмитрий, приезжай как можно скорее по поводу этого проклятого процесса с Усачевым; все считают твое присутствие здесь совершенно необходимым. Как только приедешь, немедленно повидай адвоката Лерха, он уладит тебе это дело. Постарайся приехать до отъезда моего мужа, который должен в скором времени ехать в деревню; он тебя направит к нескольким своим друзьям, которые смогут чем-нибудь помочь в этом деле. Как только получишь это письмо, немедленно выезжай, не теряй ни одной минуты, время не терпит.
Прощай, я боюсь как бы мое письмо не опоздало на почту".
"18 августа 1835 г. (Черная речка)
Мой муж поручает мне, дорогой Дмитрий, просить тебя сделать ему одолжение и изготовить для него 85 стоп бумаги по образцу, который я тебе посылаю в этом письме. Она ему крайне нужна и как можно скорее; он просит тебя указать срок, к которому ты сможешь ее ему поставить. Ответь мне пожалуйста как только ты получишь это письмо, чтобы он знал подойдет ли ему назначенный тобою срок, в противном случае он будет вынужден принять соответствующие меры. Прошу тебя, дорогой и любезный брат, не отказать нам, если просьба, с которой мы к тебе обращаемся, не представит для тебя никаких затруднений и ни в коей мере не обременит.
Ты наверно будешь очень удивлен получив от меня два письма подряд. Что касается процесса, то муж хочет предупредить о нем Вигеля и министра Дашкова, чтобы когда дело поступит к ним, они рассмотрели его хорошенько до того как выносить решение. Но ты не очень полагайся на это и все-таки приезжай, так как без тебя ничего не сделается, это тебе просит передать и Тетушка. Что касается Лонгинова, все что можно было сделать в этом отношении – было сделано когда ты был здесь, ты об этом вероятно помнишь. Но тебе совершенно необходимо, по словам людей, понимающих в делах, поскорее взять Лерха, так как можно опасаться как бы противная сторона не перехватила его, тогда наш процесс проигран.
Прощай дорогой и любезный брат, нежно целую тебя и горячо желаю успеха в твоих делах. Катинька уже тебе писала о деле Ртищева. Все, кому мы показывали эти бумаги, очень не советуют тебе начинать его, потому что дела подобного рода могут вестись только между близкими друзьями, или людьми, честность которых не вызывает сомнения и всеми признана, иначе это только повод для процесса; я думаю, что Ртищев не может быть отнесен к числу таких людей.
Нежно поцелуй Маминьке ручки, я рассчитываю написать ей завтра".
(1 октября 1835 г. Петербург)
"Я получила недавно твое письмо дорогой Дмитрий, и если я не написала тебе раньше, то только потому, что для того, чтобы дать тебе ответ по поводу бумаги, мне надо было повидать Плетнева, который взялся за это дело в отсутствие моего мужа; он тебя очень просит прислать ее в ноябре, к январю это было бы уже слишком поздно. Тысячу раз благодарю тебя от имени моего мужа за то, что ты был так любезен и взялся за это дело.